Крещение огнем - Грэхем Линн - Страница 7
- Предыдущая
- 7/39
- Следующая
Рафаэль словно не чувствовал за собой никакой вины. А ведь невинность он потерял еще в колыбели, сердито думала она, и образ, который она видела перед глазами, был совершенно иным: Рафаэль, со смехом одаривающий цветами парижскую старьевщицу на каком-то пыльном тротуаре в знойный день. Рафаэль был тогда отчаянно, неописуемо счастлив и желал поделиться своим счастьем со всем миром. В те дни он походил чем-то на ребенка. А сейчас это безвозвратно ушло в прошлое.
В уголках его словно выточенного рта угадывался цинизм. Так пристально смотреть мог только Рафаэль. Он видел человека насквозь, добираясь до самой его сути.
— Может, вызвать такси?
Она уже больше не могла выносить это молчание.
— Я уйду, когда пожелаю. — Он сухо рассмеялся. — Я знаю, зачем я здесь. Ты, наверное, считаешь, что меня привела сюда сентиментальность? Нет, меня привел сюда один вопрос, и вопрос этот будет тебе вовсе… не приятен.
— Тогда я предпочла бы его не слышать.
Он приподнял иссиня-черную бровь, и ей вдруг показалось, что все его сильное стройное тело болезненно напряглось.
— Однако тебе придется его услышать, — сердито заверил он. — Ты когда-нибудь об этом сожалела?
— О чем?
В его хмуром взгляде проступило нечто такое, что очень походило на самую неприкрытую жестокость. Атмосфера накалялась.
— О цене семейного прощения. Видимо, ты именно так это формулируешь, — бросил он хриплым голосом. — Неужели Бог ниспослал тебе беспробудный сон на все пять лет? Он слишком добр к тебе!
Она обескуражено пробормотала:
— О чем ты говоришь?
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — резко и еще более сердито заявил он. — Неужели для тебя это значило так мало? Короткое пребывание в некоей скрытой от посторонних глаз и недоступной для меня клинике, и все… Видимо, очень дорогой клинике, раз уж там решились на такое противозаконное дело. Но что такое деньги для твоих родителей, если они задались целью изничтожить последнее свидетельство твоего столь несчастливого замужества? Ага… ты бледнеешь. Неужели ты думала, что я обо всем так быстро забуду? Забыть такое? Ты просто мне отомстила. Ты хотела наказать меня!
— Рафаэль, я… — начала она, не понимая, что он от нее хочет.
— Ты убила моего нарожденного ребенка, и я проклял тебя за это. Ты не имела на это право. Я тебе этого никогда не прощу и не забуду, — безжалостно поклялся он. — Тебе мой ребенок был не нужен, но я бы мог о нем позаботиться, я бы мог его воспитать…
Сара совсем растерялась, но тут послышался легкий шорох, и перед ее остекленевшим взором предстало сморщенное от света и такое дорогое личико Джилли, высунувшееся из-за двери. Спотыкаясь, девочка пересекла комнату и вцепилась в юбку Сары.
— Бен говорит, что придет паук и съест меня! — вдруг захныкала она. Я видела его во сне. Мамочка, прогони паука или отдай его Бену. Это его паук!
Рафаэль пробормотал что-то на испанском.
Сара подняла дочку на руки, разглаживая ее взъерошенные черные локоны, и Джилли прижалась лицом к ее плечу.
— Кто этот дядя?
— Так просто.
Крепко обняв ее маленькое тельце, Сара попыталась проскочить мимо Рафаэля, но смелые пальцы схватили ее за плечо.
— Она зовет тебя «мамой». Чья она? Es imposiblel (Это невозможно (исп.). Ну, говори! — настаивал он нетерпеливо.
Стряхнув с плеча его тяжелую руку, Сара быстро прошла в детскую, думая только о Джилли. Рафаэль не должен ничего о ней знать. Она скорее воткнет ему нож меж ребер, чем подпустит его к детям! Он обвинил ее в том, что она избавилась от их ребенка! Да как он мог? Нет, здесь что-то не так! У него не хватает смелости признать, что четыре года он просто от них скрывался. Он принимает ее за ненормальную. Но нет, за детей она будет драться, как львица. Что привело его сюда? Естественное любопытство? Как бы то ни было, теперь уже слишком поздно. Теперь у него нет права врываться в их жизнь и требовать то, от чего когда-то отказался по собственной воле… нет, это ему не удастся!
Руки у нее тряслись, и ей стоило определенного труда уложить Джилли, но девочка даже не — Паук уже ушел? — пробормотала она.
— Он уже очень, очень далеко, — неровным голосом успокаивала ее Сара, с беспокойством осматривая вторую кроватку. Бен лежал, свернувшись калачиком, под пуховым одеялом, укутавшись с головой. Он всегда делал себе в постели норку. Джилли же, наоборот, все скидывала с себя.
В дверях она столкнулась с Рафаэлем и подняла руки, закрывая ему доступ в детскую.
— Я не пущу тебя сюда.
Он не двигался. Ни вперед, ни назад.
— Madre de Dios (Матерь Божья (исп.) — едва слышно пробормотал он, переходя на экспрессивный испанский.
Она уперлась ладонями в его широкую грудь и буквально вытолкнула из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь и не давая ему возможности даже взглянуть на близнецов. Все это было проделано по велению инстинкта, она совсем себя не узнавала. Страх и ярость владели ею в равной степени. — Уходи! — с трудом вымолвила она. — Я не хочу тебя видеть!
Смуглая рука вдруг схватила ее за плечо и прижала к стене.
— Моя дочь… у нее черные волосы. Она моя дочь. Моя дочь! — прорычал он сквозь зубы.
— Не твоя. Ты ей не отец!
Полуприкрыв веками глаза, он смотрел на нее сверху вниз.
— А второй?
— Близнецы! — выпалила она.
Вдруг на его смуглом, все еще недоверчивом лице проступила неприкрытая ярость. Она сделала было шаг назад, но он преградил ей путь, упершись рукой в стену в двух дюймах от се уха. В висках у нее застучало. Она до смерти перепугалась.
— Так, значит, ты меня просто обманывала. Вы все меня обманывали! Все эти россказни об аборте… Ложь. Рог Dios, ложь! — воскликнул он, вложив в это крещендо весь свой бесконечный черный гнев. — Все это время, все эти годы ты обманом крала у меня моих детей! И ты думаешь, что тебе это сойдет с рук? Неужели ты считаешь, я позволю холодной, как лед, мегере воспитывать плоть от плоти моей? Нет, за это ты мне заплатишь. Ты их потеряешь. Я отберу их у тебя.
Хотя Сара ничегошеньки не понимала, последняя угроза полоснула ее по сердцу.
— Ты этого не сделаешь!
Он убрал руку.
— Встретимся в суде вместе со всей твоей семейкой. У меня есть все необходимые бумаги. В них нет никакого упоминания о детях. У меня есть доказательство того, что со мной проделали. За такую ложь, за такой подлог не будет тебе прощенья!
Сара смотрела на него в ужасе. А он, не удостоив ее взглядом, бросился к двери. Она за ним, забыв, что была босиком. В панике она схватила его за рукав, но он яростно стряхнул ее руку.
— Обманщица! — прокричал он ей так, что запросто поднял бы на ноги весь дом.
Но она еще бежала за ним по инерции, подчиняясь только инстинкту преследования. Двери лифта захлопнулись у нее перед носом, и тогда она бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу; повернула раз, повернула два, повернула три и в конце концов оказалась в маленьком с натертым полом фойе. Ничего не видя вокруг себя, она выскочила из двери.
— Миссис Сауткотт! — воскликнул охранник, вскакивая со стула и бросаясь за ней вдогонку.
Черный «ламборгини» уже несся вниз по улице со скоростью реактивного самолета, разбегающегося по взлетной полосе. Сара стояла посреди мостовой с горящими щеками, по которым струились растрепанные светлые волосы. — Что случилось?
Как оглушенная, она посмотрела на взволнованного охранника, не совсем понимая, что делает тут на улице в этот поздний час.
— Ничего… ничего, — пробормотала она.
Дрожа от холода, она вошла в лифт. Мать Анжелы выглядывала из-за двери своей квартиры.
— Кто-то кричал. Боже, вы ужасно выгладите! Дорогая, — бормотала она.
— Извините за беспокойство.
Сара торопливо отступила к себе в квартиру и закрыла дверь.
Как так получилось, что ее такой спокойный мирок вдруг взорвался и превратился в настоящий кошмар? Рафаэль чем-то ей угрожал. А чего это она запаниковала? В голове у нее родилось множество вопросов, на которые она не находила ответа. Рафаэль не умел лгать и притворяться. Даже в светских разговорах. В давно прошедшие времена, даже борясь с ее родителями, он использовал в качестве оружия правду и только правду, наблюдая за тем, как они корчатся от болезненных укусов не прибегающей к уловкам и повергающей их в шок правды.
- Предыдущая
- 7/39
- Следующая
