Один - Внуков Николай Андреевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/40
- Следующая
В некоторых местах из него торчали засохшие рыбьи головы, палки и куски измазанного нефтью полиэтилена. Я опять нашел несколько бобинцев, а потом наткнулся на шар из толстого волнистого стекла, пустой внутри. Шар оказался таким тяжелым, что я не мог его даже приподнять. Для чего он был сделан и почему не разбился, брошенный волнами на камни, я так и не мог догадаться. Во всяком случае он способен был плавать в воде, как бобинец, иначе не оказался бы здесь.
Дальше по берегу лежали расщепленные стволы деревьев с обломками сучьев, на которых висели грязные фестоны серо-зеленой высохшей тины. Стали попадаться черные островки каких-то сухих водорослей, похожих на обгорелые кучки мха. Когда я наступал на них, в воздух поднималась тончайшая пыль, от которой першило в горле, и я начинал неудержимо чихать.
Сколько бы я ни смотрел по сторонам, я видел чаек только вдали, над скалами Форштевня. Там они кружились целыми стаями. В той части берега, по которой я шел, их не встречалось. Других птиц тоже.
Неожиданно я почувствовал под ногами пустоту. Сухой <картон> водорослей поднимался над камнями длинным невысоким бугром, обрисовывая что-то плавное и продолговатое. Я постучал пяткой по бугру.
Гулко отозвалась пустота.
Я стал на колени и начал сдирать с бугра слежавшийся водорослевый пласт. Он снимался слой за слоем, как пыльный войлок. Содрав несколько слоев, увидел гладкую поверхность длинного поплавка из пластмассы, похожей на пропитанную эпоксидом материю. Пришлось сорвать еще целое покрывало водорослей, прежде чем я понял, что это не поплавок, а маленькая штампованная лодка на двух человек, перевернувшаяся вверх дном.
Я так обрадовался, что заработал, как машина, очищая ее от мусора.
Скоро лодка, ярко-зеленая, аккуратненькая, лежала передо мной, а я чуть не орал от радости. Теперь я могу объехать все побережье, а не ползать по грудам камней, разбивая колени и раздирая кеды!
Я знал эти лодочки, легкие, как скорлупки. Они назывались тузиками. Два таких тузика было на нашем катере. Очень удобная лодочка. Никаких усилий не надо, чтобы гонять ее по воде. Чуть-чуть шевельнешь веслами - и она уже несется вперед, как будто у нее есть мотор.
Я перевернул лодку и обрадовался еще больше. Целехонькая! Внутри отштампованы два сиденья, на дне - упоры для ног. В нос вделано металлическое кольцо, на котором еще сохранился обрывок цепочки. Такой тузик не тонет, если даже его переворачивает волнами или до бортов заливает водой. И пластик, из которого штампуются эти лодки, такой прочный, что не ломается, а только гнется при ударе о камни.
Мне захотелось сейчас же спустить тузик на воду, погрузить на него все свое барахло и отправиться к мысу Форштевня морем. Я уже собрался тащить лодку к воде, как вдруг радость моя разом погасла.
Весла...
Без весел я не смог бы проплыть на нем и десяти метров.
Я долго искал вокруг, рылся в тине, заглядывал в щели между камнями, хотя знал, что делал это напрасно. И лодку, и весла разом не уносит штормом. Весла всегда хранятся отдельно от лодки. А сделать весла своими силами, имея всего перочинный нож, - невозможная штука.
Бросив тузик на том месте, где я его откопал, я снова нагрузил на себя свои припасы и с тоской посмотрел на лодчонку. Жаль. В какие чудесные путешествия можно было бы пускаться на ней!..
Больше ничего интересного на пути не встретилось, кроме нескольких разбитых ящиков, которые я оттащил подальше от прибоя.
Я добрался до мыса Форштевня, когда солнце уже перевалило за полдень.
Остров у мыса превращался в узкую полосу камней вроде перешейка, который упирался в высокие, изъеденные волнами, темно-зеленые скалы, столбами стоящие в море. Над скалами летали чайки, а внизу клокотал прибой. Это и была та самая снежная полоса, которую я видел с горы. Только сверху она выглядела узенькой неровной каемкой, обрамляющей несколько рифов, а на самом деле это были не рифы, а каменные столбы. Они поднимались на высоту пятиэтажного дома, и волны грохали о них с такой силой, что все вокруг гудело. И это при тихой погоде! Я представил, что здесь творится во время штормов, и мне сделалось неуютно. Мрачное место. И как только оно нравится чайкам?
На первый, не особенно высокий столб можно было перебраться, как по мостику, по выступающим из воды камням. Верхушки у них были плоские, ноздреватые. Но я не стал этого делать. Море волновалось очень сильно, широкие валы накатывались на берег один за другим, иногда вовсе перехлестывая через мостик. Меня запросто могло слизнуть валом, как слизнуло с палубы катера. Деревья здесь тоже не росли, а кусты имели чахлый, издерганный вид. Какая удача, что меня принесло волнами не сюда, а в бухту Кормы!
Слой высохших водорослей, по которому так удобно шагать, стал тонким и наконец кончился у высокого каменного завала. Дальше идти стало трудно. Темно-серые и зеленоватые камни остро торчали во все стороны, и прыгать с одного такого остряка на другой было опасно. Эта осыпь была похожа на лавину, обрушившуюся с верхушки скалы. Я все-таки решил подняться на гребень завала и заглянуть на ту сторону, на берег Левого Борта.
Весь свой припас оставил внизу. Но едва только долез до гребня, надо мной поднялась такая туча чаек, что в лицо дунуло ветром от крыльев, а от квакающих и плачущих криков я чуть не оглох. Я даже не подозревал, что их здесь такая сила. Вероятно, они сидели, затаившись в камнях, пока не заметили меня.
Они описывали круги, трепетали почти неподвижно в воздухе перед лицом, пикировали на меня. Потом вдруг вся стая, как по команде, сорвалась в сторону открытого моря, но через минуту снова вернулась и загалдела еще громче, еще отчаяннее. Мгновениями казалось, что они сшибут меня крыльями вниз, на скалы. Но ничего не произошло, они только кричали и даже не пытались клеваться. Я начал оглядывать камни. Сверху их, как известь, покрывал толстый слой помета. Валялись среди этой извести высохшие рыбьи скелеты, прутья, грязные палки, белые и черные перья, трепался на ветру прилипший к камням пух.
И вдруг я увидел первое яйцо. Немного меньше куриного, сильно заостренное с одного конца, оно лежало в углублении белого помета. Через минуту я отыскал сразу два. А потом пошло. Так бывает в лесу. Сначала не видишь ничего, кроме опавших листьев, ободранных кустиков черники, прошлогодних веток и мха. Но вот замечаешь первый гриб, и с этого момента они будто начинают выскакивать вокруг тебя из-под земли. И все одной породы - или белые, или красные, или березовики - других просто не замечаешь. Глаз настраивается на одну форму. Так и здесь: куда бы я ни бросал взгляд, я видел только яйца и уже не замечал ни помета, ни пуха, ни рыбьих скелетов.
Через полчаса я набил яйцами полную майку.
Чайки неистовствовали. Надо мной вихрилась буря черно-серо-белых тел. Их крылья задевали мои плечи и голову, некоторые птицы на лету обливали меня пометом, а крик стоял такой, что не слышно было ударов волн о скалы. Казалось, еще минута - и я оглохну от этого крика.
Я начал спускаться, одной рукой цепляясь за выступы камней, а другой крепко держа драгоценную майку. Чайки резали воздух перед глазами.
Я уже миновал больше половины осыпи, как вдруг одна, величиной с хороший булыжник, наискось спикировала мне прямо на голову. На мгновение я увидел туго раскинутые в стороны крылья, белый шар ее тела, на котором выделялись черный треугольник головы, хищно вытянутый вперед желтый клюв с черным концом и глаза, похожие на два блестких камешка. Она заслонила собою почти все небо. Я дернулся назад, оступился и загремел вниз. Левая рука подвернулась, и я шлепнулся всей тяжестью на майку, которую так берег. Подо мной хрустнуло, и я проехался на спине по слизи растекшихся яиц...
Некоторое время я лежал, приходя в себя от удара о камни и проклиная чаек и свою неудачу. Потом поднялся, подобрал слипшуюся в желто-серую скользкую массу майку и побрел к воде, чтобы помыться.
Чайки злорадно хохотали мне вслед.
- Предыдущая
- 14/40
- Следующая
