Зелёный шум - Мусатов Алексей Иванович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/47
• Следующая

После смерти мужа Александре и в самом деле казалось, что без помощи брата ей никак не обойтись. Особенно Ефим нужен был для сыновей — Гошки и Миши. Он и побеседует с ними по-мужски, и построжит, и делу поучит.

Но Гошке от всего этого было не легче. И, когда Кузяев приходил к ним с подарками, ему становилось не по себе, и он старался поскорее уйти из дома. Вот и сейчас он вылез из-за стола и принялся собираться в школу.

Книжки и тетради оказались придавленными кузовком. Гошка в сердцах отодвинул его и едва не опрокинул с лавки.

— Это чего? — недоумевая, спросил он у дяди.

Кузяев отвернул тряпицу, достал из кузовка увесистый кусок парной свинины и протянул Александре. Та замахала руками и отступила к печке:

— Опять ты, Ефим, за своё… Не приму я.

— Бери-бери, сгодится. — Кузяев положил свинину на лавку и кивнул на ребят за столом. — Вон у тебя орава какая. Щей им со свининой наваришь, картошки нажаришь со шкварками.

Кинув подозрительный взгляд на кусок мяса, Александра спросила, откуда же такая жирная, упитанная свинина.

— Да хряка пришлось прикончить… Ваську. Помнишь, что ногу на днях сломал? — пояснил Кузяев.

— Это племенного-то? — ахнула Александра. — Неужто и вылечить было нельзя?..

— Не удалось… начальство порешить приказало. Да ты не сумлевайся. Всё по закону сделано. А свинина — это тебе вроде аванса на трудодни…

Гошка испытующе посмотрел на мать — возьмёт или не возьмёт?

Александра продолжала стоять у печки.

Тогда Гошка достал свою заветную тетрадку и, присев к столу, принялся быстро писать.

— Ты чего это строчишь там? — полюбопытствовал Кузяев.

— Дневник веду, дядя, — ухмыльнулся Гошка. — Хотите, почитаю? «На ферме сломал ногу породистый хряк Васька. Начальство приказало его порешить». Правильно, дядя? Без вранья? Всё ведь с ваших слов записано… А вот чего я позавчера записал. — Гошка прочёл ещё одно место из дневника — «Сегодня заведующий свинофермой Кузяев словил поросёнка, который покрупнее, сунул в мешок и отнёс его председателю колхоза. А мамке сказал, что это по распоряжению начальства, к которому приехали какие-то гости из района и их надо было угостить».

— Погоди, племяш, погоди! Зачем же писать об этом? — опешил Ефим. — Дело это своё, хозяйское, никого не касается… — Он пристально посмотрел на Гошку и начал о чём-то догадываться. — Ты что же, родная душа? Я тебя на ферму допустил, а ты, значит, ходишь, высматриваешь да в тетрадочку всё заносишь?.. Уж не ты ли в комсомольской стеннyшке всякие пакости строчишь?

— А что? — вспыхнул Гошка. — Разве там неправда какая?

Честно говоря, сам он в комсомольскую стенгазету ни о чём не писал, но свой дневник частенько показывал Стеше Можаевой, которая была членом редколлегии. Когда Стеша училась в школе, она была отрядной пионервожатой, и Гошка по старой привычке был к ней очень привязан.

Стеша всегда с интересом просматривала Гошкины записи.

«Отличные факты, — говорила она. — Прямо не в бровь, а в глаз. Надо будет обнародовать их».

И в стенгазете частенько появлялись острые заметки о непорядках на ферме.

— Вот оно как! — развёл руками Кузяев. — В своей же семье и зловредничаешь… На родного дядю тень наводишь… А того не понимаешь, что я тоже не велик хозяин на ферме. Надо мной и повыше начальство есть. Как прикажут, так и делаю. Вот хоть с Васькой этим… Распорядился председатель, и пришлось хряка прикончить… Вот и вам на приварок перепало. Забирай, Александра! — обратился он к сестре.

— Ну, и бери свинину, бери! — взорвался Гошка. — Принимай подачки!.. — И, схватив портфель с книгами, он выскочил за дверь.

Вслед за ним ушли в школу Клава и Мишка.

— Взрывной он у тебя, — покачав головой, сказал Ефим. — Так и полыхает.

— Будешь тут полыхать, — вздохнула Александра. — Мальчишке хочется доброго да хорошего, а кругом что творится… Вот он и примечает. Кормов на ферме в обрез, поросята тощают, свинарки от работы отказываются. Сколько раз я тебя просила: хоть бы навоз из свинарника вывезли да воду по трубам провели. Замучились мы вёдрами-то воду таскать… Сил больше нету.

Кузяев пожал плечами.

— Докладывал я начальству, а оно ноль внимания. Говорят, доходов в колхозе мало, не до свинофермы пока…

— Уж ты доложишь, — усмехнулась Александра. — Всё больше лебезишь да угодничаешь перед начальством… Ну, зачем вот слабых поросят списать согласился? Теперь свинаркам да ребятам дома их приходится выхаживать.

— Да, кстати, — понизив голос, заговорил Кузяев. — Это правда, что ты со Стешкой насчёт списанных поросят в район письмо написала?

— Писать не писала — не сумела… А подпись поставила…

— Так вот, Александра… Калугин просил передать. Пока не поздно — подпись сними, не накликай на него беды. Он ведь щедрый к тебе, Калугин, — смотри, какой кусина свинины отвалил. И ещё перепадёт, если в согласии жить будешь…

Лицо Александры пошло пятнами.

— Вот оно что!.. Не за трудодни, значит, свинина, а за совесть… Чтоб смолчала! — Она дрожащими руками завернула в тряпицу свинину и сунула её в кузовок. — Забирай обратно… Не возьму.

— Да ты в себе?! — опешил Ефим. — Всё равно мясо уже по начальству разошлось.

— Рук не хочу марать… Лучше я с ребятами постного похлебаю.

— Хорохоришься… гордость свою показываешь! Только знай — с нашим начальством не вяжись. Да и какой из тебя вояка! Сама знаешь, Калугин не таких сминал. Вспомни хоть бы Егора Краюхина. — Покряхтев, Кузяев поднялся и ещё разглядел избу. — И ещё я тебе скажу, сестрица, на нашу артель пока не надейся. И подумай, как дальше жить будешь. То ли в город подавайся с ребятами, то ли на своё хозяйство нажми, как вот Ульяна Краюхина. Поросят заведи, птицу, огород поднимай…

Александра, прислонившись к печке спиной, молча смотрела на щелястый пол. А может, и прав братец? Видно, уж ей не подняться в этих Клинцах, не стать, как при муже, прежней Александрой Шараповой.

Да и что её держит здесь? Вот ушёл же в город, не поладив с колхозным начальством, Ульянин муж, Василий. И, по всему судя, доволен новой жизнью. Но Василию хорошо — он в городе один, семья его осталась в колхозе. А куда с тремя детьми подастся она, Александра, где устроится, что будет делать?!

Широко распахнув дверь, Стеша Можаева вошла в избу Шараповых.

— Новость, тётя Шура, слышали? — заговорила она с порога. — Из города комиссия приехала. Второй день Калугина проверяют. И всё по нашему письму… Почти все факты подтверждаются. И новых хоть отбавляй. Вы знаете, как люди по работе стосковались, по порядку!

И Стеша принялась рассказывать, что сейчас происходит в правлении колхоза. Туда чередой, без всякого вызова, идут колхозники и требуют, чтоб члены комиссии выслушали их. Группа доярок притащила в правление охапку гнилой соломы — такой соломой им приходится кормить стельных коров. Конюх Савелий Покатилов подъехал к правлению на расписном возке, запряжённом парой сытых коней, и пожаловался членам комиссии, что его, здорового человека, Калугин второй год держит кучером своей председательской выездной пары, тогда как остальные лошади на конюшне остаются без ухода.

Шофёр Сёма Пыжов, ругаясь на чём свет стоит, привёл членов комиссии на хозяйственный двор, где под открытым небом ржавели три почти новеньких грузовика. «Стоят, запасных частей не хватает, а правление и в ус не дует. А я по ведомости шофёром числюсь, бездельничаю, груши околачиваю!»

— Что ж теперь станет с нами? — вполголоса спросила Александра. — Неужто по-честному жить начнём?

— Обязательно перемены будут… По всему видно, люди больше Калугина не потерпят… — заверила Стеша и посоветовала Александре сходить в правление к членам комиссии и порассказать о непорядках на свиноферме.

— Так ты уж написала об этом, — заметила Александра.

— А вы не прячьтесь, лично расскажите. На ферму членов комиссии сводите. Это лучше всякого письма будет.

• Предыдущая
• 4/47
• Следующая