Искусство рисовать с натуры (СИ) - Барышева Мария Александровна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/77
- Следующая
В одном из дворов на скамейках под старой выбивалкой пели Цоя, так же, как и в те времена, когда Наташа тоже сидела в подобных компаниях, только эти ребята были гораздо младше той Наташи. Пели «Легенду». Она остановилась неподалеку и слушала, снова, как когда-то давно, подумав, до чего удивительно подходят к ночи звуки гитары. Компания не обратила на нее внимания — только пара недовольно-оценивающих взглядов да сердитый шепоток — понятное дело — такие компании — свой маленький мир, и никто не любит, чтобы в него вторгались чужие. Наташа слушала до тех пор, пока «Легенда» не сменилась «Родиной» ДДТ. Тогда она с неохотой ушла.
Бродила дворами долго, по сложному маршруту, не замечая, как постепенно гаснут окна в домах, и наконец вышла на площадь, где днем разворачивался шумный продуктовый рынок. Сейчас это были пустые железные лотки, запертая ограда, мусор, который уберут утром, дав место следующему, и темный ряд грузовиков, возле которых курила и болтала интернациональная компания торговцев арбузами и дынями. Густо пахло гниющими арбузными корками. Вокруг ограды протянулось ожерелье ларьков и павильонов с весело освещенными витринами. Там кипела жизнь. Чуть подальше начиналась территория многочисленных баров. Там жизнь кипела еще сильнее. Зато на широкой трассе она угасала. Час троллейбусов уже прошел, час маршрутных автобусиков заканчивался. Ритмично и четко мигали оранжевые огни светофоров. Город засыпал.
Наташа зашла в одну из телефонных будок и набрала Надин номер. Пришлось снова выслушать серию длинных гудков — подруга либо была на работе, либо где-нибудь предавалась разврату. В нужный момент Нади никогда не оказывалось дома. Вешая трубку, Наташа вдруг подумала, что в последний раз звонила Наде очень давно — обычно та звонила или приходила сама.
Стоя в будке, она оглянулась на площадь. С ее места был виден один из открытых диско-баров, были видны люди танцующие и люди за столиками, бродящие между столиками попрошайки и охотники за бутылками… Была видна картина.
Она бы ее нарисовала. Эту площадь. Эту железную ограду. Эти старые иссохшие тополя вокруг. Это небо, на котором столько звезд, что это кажется аляповато-неприличным. Этот мусор. Эти павильончики. Этих людей. Эти запахи. Да, нарисовала бы не фотографически, а так, чтобы площадь чувствовалась. Чтобы пахла. Чтобы ощущался горячий ветер, который треплет матерчатые зонты над столиками. Чтобы было понятно, какие люди здесь сейчас находятся. Нарисовать их изнутри — их суть. А это вовсе не значит, что они будут похожи на свое отражение в зеркале. Так, как она это делала раньше.
Наташа не без удивления почувствовала самый настоящий азарт, какую-то неустроенность, словно очень сильно чесалось где-то, но никак не достать. Почувствовала особый голод — по работе. Так у нее всегда бывало, когда она задумывала какую-нибудь картину. Но подобных ощущений не возникало так давно, что она их забыла, и от этого удар оказался особенно чувствительным. Как же так? Ведь она думала, что с этим покончено. Давным-давно. Теперь у нее другая жизнь. Выходит, она лгала и себе, и Наде, так что ли?
Наташа покинула телефонную будку и пошла через площадь быстрым шагом, чуть ли не побежала. Миновала небольшое скопление индивидуумов мужского пола, которые что-то закричали ей вслед, потом, обиженные невниманием, разбавили крики матом и свистами. Она их даже не услышала, шла, как сомнамбула, вдыхая и выталкивая из легких жаркий ночной воздух, пыльный и плотный. Взмокшая майка прилипла к спине. Куда идти? Домой? А там Пашка. А что же Пашка? Существует их семья как таковая или нет? Чего она хочет? Может, так все и должно быть в браке, которому уже несколько лет? Не первой свежести брак? Речь уже не о любви, а о быте, удобствах, привычках? Может, нормально, что ей на него наплевать, а ему на нее? И вопрос «Любит ли меня муж?» уже стал таким же риторическим, как «Есть ли бог?» или «Для чего существует на свете гаишник?» А художества…
Она успела увидеть что-то белое, стремительно выскочившее из темноты, а потом сильный удар в лицо отшвырнул ее назад. Вскрикнув, Наташа взмахнула руками, безрезультатно пытаясь за что-нибудь ухватиться, потеряла равновесие и с размаху села на асфальт.
Не сразу удалось прийти в себя — некоторое время тупо сидела, прижав ладони к лицу крепко-накрепко, словно это могло унять дикую боль в носу, зажмурившись и тихо поскуливая. Потом потянула ладони вниз, чувствуя, как под ними что-то (кровь? неужели нос сломали?) влажное размазывается по коже. Осторожно открыла глаза и подняла голову, ища нападавшего, и…
…чуть не разревелась от обиды. Слава богу, на улице никого нет, никто этого не увидел! Кошмар! Словно в стандартной комедии или затасканном анекдоте! До того зарыться в собственные мысли, что врезаться в фонарный столб! Надька узнает — хохотать будет до осени. Радуйся, Пашик, твоя пощечина полностью отомщена!
Наташа со стоном подтянула ноги к груди, потом встала, пошатываясь. Из носа текло вовсю. Из глаз тоже — слезы пополам с тушью. Она снова вытерла лицо ладонью, потом посмотрела на нее. Ну конечно же кровь! Замечательно! Хорошо прогулялась! Наташа машинально шмыгнула носом и взмахнула рукой, стряхивая кровь с пальцев, как воду.
Домой, скорей домой! Черт, и платка носового, как назло, нет! Что же, в таком виде по улицам идти?!
Наташа огляделась и увидела, что, крепко задумавшись, она не только налетела на столб, но и, сама того не заметив, сделала крюк и вернулась в свой двор по «сквозной» дороге. Вот он ее дом — напротив, и окошко горит на «Вершине Мира» — наверное, Пашка там так и дрыхнет на диване! Наташа вздрогнула, ей стало не по себе. Не замечать, куда идешь, это уже чересчур. Да и то, что она оказалась на той самой дороге, о которой они столько говорили с Надей, тоже ей не понравилось. Может, не случайно она пришла сюда — целенаправленно?
Словно дорога позвала ее. Чтобы задать ей вопрос.
Веришь ли ты в меня?
Вот он результат длительных задушевных бесед и жизни вообще. Психика определенно не в порядке.
Наташа снова прижала ладонь к носу, а другой рукой сердито потерла чувствительно ушибленные ягодицы. Придорожные фонари все еще горели, несмотря на поздний час, и она без труда увидела на светлой бетонной поверхности столба яркое пятно собственной крови. А выше…
Ох, а выше…
Ну конечно! Как же она могла забыть?! Фонарные столбы! Придорожные столбы! И дорога, на которой происходят аварии. Что еще могут делать столбы у таких дорог, кроме того, как держать фонари?
Быть надгробиями.
Фонари хорошо освещали их. Старые и новые. Искусственные и настоящие. С лентами и без. Яркие и тусклые. Цветы. Веночки. Заткнутые за железный обвод столбов. Примотанные проволокой. Привязанные веревкой. Покрытые дорожной пылью знаки скорби и смерти топорщились вокруг бетона осветительных стел.
И если бы один. Если бы хотя бы по одному на каждом столбе! Наташа попятилась, а ее глаза рыскали вперед-назад, подсчитывая столбы. Семь в поле видимости. И на пяти из них не по одному — по четыре и больше свидетельств чьей-то гибели на этом месте. В каждом пучке цветов чья-то жизнь, родители, дети, родственники. От столбов веяло холодом. Кусок пустоты среди жизни. Кладбище.
Как могло получиться, что она не замечала этого?! Пять лет прожила напротив, в сорока метрах, и ни разу не видела? Настолько быть выключенной из жизни… А Надька… Вот уж действительно — один раз увидеть! Память услужливо подсунула нередкие скопления людей возле дороги, обрывки разговоров соседей на подъездной лавочке, репортажи местного телевидения. Как же так?! Как?!
«Зло бродит и обычными земными дорогами».
Наташа вспомнила то, что не вспоминала визуально очень давно, хотя не далее, как вчера, рассказывала об этом Наде. Яркую картинку из детства. Одуванчиковая полянка. Весеннее солнце. Вон мама разговаривает с какой-то женщиной. Рев за спиной. А потом метнувшемуся детскому взгляду представляется что-то ужасное, огромное, блестящее, несущееся прямо навстречу. Десятком сантиметров левее, и ее венок висел бы тут же, на одном из столбов. «Памяти Наташеньки такой-то».
- Предыдущая
- 8/77
- Следующая
