Дети теней - Грипе Мария - Страница 17
- Предыдущая
- 17/63
- Следующая
Я решила им показаться и вошла следом.
Леони стояла у шифоньера и, кажется, что-то в нем искала. Каролина положила одну руку ей на плечо, а другой показала на меня.
– Это моя сестра Берта. А это Леони, – сказала она.
Леони повернулась ко мне и, томно улыбнувшись, протянула свою маленькую белую ручку. Рука была такой холодной, что я едва не вздрогнула.
Потом Каролина рассказала, что Леони обшаривала мебель в поисках потайного ящика. В Замке Роз была масса подходящих мест. Это было ее мечтой.
Когда я спросила, что именно Леони хочет найти в этом ящике, Каролина ответила – ничего. Единственное, что нужно Леони, это сам тайник, о котором давным-давно забыли.
– Но что может быть интересного в пустом тайнике?
Каролина загадочно улыбнулась. Леони считала, что стоит ей обнаружить тайник, как найдется и то, что в него можно положить. Самое интересное – это искать.
– Правда, пока у нее лучше получается искать, чем находить, а там посмотрим.
Каролина снова улыбнулась, а я покачала головой.
«Что за детство»! – подумала я про себя. Но я поняла, чем Леони очаровала Каролину. Такая маленькая лесная фея, романтическая и чистая. Однако в ее прелести было и что-то мрачное. Волосы цвета воронова крыла – черные и блестящие. Глаза тоже черные; один глаз чуть больше другого, что производило неуютное впечатление. Не знаю, как другим, а мне от этого делалось как-то не по себе.
Волосы она собирала на затылке в большой узел, у нее были кудрявая челка и вьющиеся локоны на висках. На стройной шее голова из-за прически выглядела чуть тяжеловатой, и лицо казалось маленьким и худощавым.
Красавицей ее нельзя было назвать. Черты лица были далеко не идеальны. Нос, сам по себе красивой формы, выглядел слишком длинным, и над маленьким аккуратным ротиком смотрелся словно острый клюв.
Но при всем этом в ней все дышало изяществом и утонченностью. Она была миниатюрной, тонкой и легкой, как птичка. Я никогда не видела у взрослого человека таких маленьких ладоней и ступней. Руки у нее были фарфорово-белыми и постоянно холодными, как лед. Она была похожа на хрупкую статуэтку и казалась не совсем здоровой.
Сначала я никак не могла разобрать, что она за человек. Я думала, она слишком замкнута. И дело было не в языковых проблемах. Она изо всех сил старалась научиться понимать и говорить по-шведски, и это у нее получалось. Но нам просто нечего было сказать друг другу. И особенно мне не нравилась ее манера смотреть на всех с преданностью и восторгом. Может быть, это было искренне, но иногда я начинала подозревать, что таким способом она пыталась заставить других полюбить себя. А если ты ее не полюбишь, то тебя замучит совесть.
Короче говоря, Леони не вызывала у меня симпатии… Печально, когда испытываешь к человеку неприязнь абсолютно без всякой причины. Ведь в ней не было ничего плохого, никакой хитрости или коварства. Просто мы были слишком разными.
Я бы не смогла смотреть с таким обожанием на всех вокруг.
Я сравнивала ее с Ингеборг, которая тоже была хорошим человеком. Но Ингеборг обладала чувством собственного достоинства, которого не хватало Леони. Ингеборг могла быть резкой и говорить прямо, что думала. Ее не волновало, нравится это кому-то или нет. И при этом она умела мечтать и любить по-настоящему.
Розильда тоже не сошлась с Леони. Она не говорила об этом, но я сама догадалась. Мы с Розильдой так же прекрасно понимали друг друга, как и раньше. Было видно, что она по мне соскучилась.
«Как хорошо, что снова есть с кем поговорить!» – написала она в блокноте.
Ей многое хотелось мне рассказать, и она строчила карандашом так быстро, что бумага чуть не дымилась. Естественно, речь шла и о моем «брате» – Карлосе, как она его называла.
«Мне кажется, он от меня что-то скрывает!» – написала она, пристально посмотрев на меня, как будто чувствовала, что мне известны секреты Каролины. На это я промолчала, словно в рот воды набрала. Единственное, что я могла, это еще раз напомнить, что мой «брат» – человек не самый простой. Хотя, когда Розильда говорила о том, что Карлос что-то от нее скрывает, она имела в виду совсем не то, что я подумала. Она намекала на Леони, которую считала своей соперницей. Ей казалось, что Карлос в нее влюбился.
«Леони ведь такая очаровательная, правда?» – спросила она.
Я лишь пожала плечами, и Розильда тут же написала, что я не должна думать будто она ревнует. Ничего подобного!
«Но тебе не кажется, что она немножко неестественная, эта маленькая Леони?»
Я снова промолчала, а Розильда продолжила, что ей приятно видеть Леони и общаться с ней. Она очень милая. И, конечно, замечательно, что с ней можно упражняться во французском. Правда, интересной беседы у них не получалось. Хотя у Леони выразительная речь, и она умеет говорить красиво.
«Но это совсем не то что говорить с тобой, Берта», – добавила Розильда.
Что чувствовал Арильд, я не знаю. В присутствии Леони он начинал тушеваться. Да и со мной поначалу держался немного скованно, хотя это быстро прошло. А с Каролиной он никогда не смущался, каждый день они подолгу гуляли вместе и, похоже, им всегда было о чем поболтать. Иногда я думала, что Арильду я интересна только как «сестра Карла». Меня это огорчало. Если Арильд и беседовал со мной, то это всегда касалось моего «замечательного брата» и их великой дружбы. В конце концов я стала уходить от таких разговоров. Мне казалось, в их дружбе стало слишком много фантазий.
Каролину в первые дни я видела нечасто. В Замке Роз редко собирались все вместе, разве что за обеденным столом. Мы разделились на пары. Когда я была с Арильдом, Каролина была с Розильдой, и наоборот. Леони предпочитала общество Каролины и Арильда. Не то чтобы она нарочно избегала меня и Розильду, но, наверное, с ними ей было приятней. К тому же она была влюблена в «Карла» и даже не пыталась этого скрыть.
До сих пор в замке никто не заподозрил Каролину в том, что она выдает себя не за того, кем является. На мой взгляд, эта авантюра была очень опасной. Особенно для Леони, которая, без всякого сомнения, принадлежала к породе «рабынь любви»…
Из-за Розильды я не волновалась. Ее ревность была несерьезной. Любовный треугольник был для нее просто развлечением.
Единственным, о ком она действительно тосковала и тревожилась, был ее отец. Раньше Максимилиам был всего лишь мифом, смутным воспоминанием, портретом на стене. А теперь вдруг стал настоящим. У Арильда и Розильды появился отец. Сильный и надежный. Опора в жизни.
Это была самая большая перемена, произошедшая в замке. Максимилиам находился далеко, но его присутствие все равно ощущалось. В мой прошлый приезд не было ничего подобного. А теперь Розильда без конца говорила о нем и показывала фотографии, снятые в Париже. На них она была вместе с отцом и смотрела на него с обожанием.
На снимках Максимилиам был в гражданской одежде. А на портрете – в парадном мундире. В нем, возможно, он выглядел солидней и сильнее, зато на фотографиях – гораздо мягче. Но в любом случае это был один и тот же добрый, искренний человек.
«Война – это совсем не для него, – писала Розильда. – Он вообще собирался выйти в отставку. Поэтому я за него так волнуюсь».
Максимилиам оказался сейчас в самом разгаре сражений. Он воевал и раньше, и до сих пор с ним ничего не случалось. Но Розильду это не утешало. Ему просто везло, но удача могла изменить. Да разве только это! Раньше у ее отца не было никого, кто бы о нем беспокоился. Лидия не любила своего мужа, а Арильд и Розильда были слишком маленькими. Своего отца они даже не успели толком узнать. Лидия этого не хотела.
Я попыталась как-то оправдать Лидию, но Розильда не слушала. Она грустно покачала головой и объяснила, почему считает, что именно сейчас ее отец рискует жизнью больше, чем когда-либо. Дело не только в том, что о нем раньше никто не заботился.
Ему самому не приходилось заботиться ни о ком. Раз его выставили из дома и не давали видеться с детьми, он постарался забыть о своей семье. И то, что он избавился от чувств, сделало его в какой-то степени неуязвимым. Он мог не щадить себя, быть сколько угодно отважным и дерзким, а удача любит храбрецов! Это ведь не просто поговорка.
- Предыдущая
- 17/63
- Следующая
