Выбери любимый жанр

Приглашение к греху - Энок Сюзанна - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

– Я не виновата. У меня чешется голова от этой шляпы.

– Это не шляпа, а тюрбан. Пожалуйста, сиди спокойно. Мне надо еще две минуты.

– Ты сказала то же самое пять минут назад, Каро. Кэролайн на секунду закрыла глаза. Она попыталась сосредоточиться на предмете своего рисунка, от которого у нее болела голова. Но она не собиралась сдаваться. Возможно, терпение является добродетелью, но в данный момент оно было и необходимостью.

– Ты все время двигаешься, и поэтому я никак не могу закончить. И это ты захотела быть персидской княжной.

Из холла внизу донеслись голоса:

– Грейс! Мы уходим! Поторопись!

Проклятие! Кэролайн схватила другой карандаш и начала судорожно рисовать светлые завитки волос, выбивавшиеся из-под шелкового тюрбана. Тюрбан она дорисует потом, для этого сестра не нужна.

– Погоди, Грейс, ты же обещала. Но сестра уже направлялась к двери.

– Они уедут без меня, а мне нужна новая шляпка.

– Грейс…

Тюрбан полетел на пол.

– Прости, Каро, – бросила через плечо Грейс, – я вернусь после ленча.

– Но тогда освещение будет другое… – начала было Кэролайн и умолкла.

Положив карандаш, она встала и потянулась. Грейс не было никакого дела до освещения. Ей была нужна новая шляпка.

Она могла бы попросить позировать другую сестру, но, выглянув в окно, увидела, что все шестеро усаживаются в четырехместную коляску Уитфелдов. Очевидно, всем сестрам были нужны новые шляпки.

Такая настоятельная необходимость посетить шляпный магазин, вероятно, была связана с тем, что был вторник и Мартин, сын миссис Уильяме, недавно вернувшийся домой, в этот день обычно помогал матери раскладывать новый товар. Кэролайн улыбнулась. Бедный Мартин! На его месте, после трех месяцев мучений по вторникам, она бы поменяла день или по крайней мере часы. Конечно, продажи по вторникам были несравненно больше, чем в другие дни недели, так что появление в магазине Мартина именно утром во вторник не было простым совпадением.

Кэролайн подняла с пола тюрбан и, положив его на стопку книг, обратила свой взор на эскиз. Она могла бы нарисовать любую из своих сестер по памяти, но без модели у нее не получался ни наклон головы, ни выражение лица. Но тюрбан-то она, во всяком случае, может закончить…

– Каро?

– Я здесь, папа. В оранжерее.

– Что ты думаешь об этом? – В руках отец держал деревянный ящик, наполненный миниатюрными колоннами из папье-маше и камнями-подделками. – Конечно, это сейчас не в том масштабе, но посмотри…

Эдмунд Уитфелд выглядел так, как, по ее мнению, должен выглядеть отец семи дочерей – озабоченным тем, как обеспечить семь приданных – тем более что пятеро его дочерей уже достигли возраста невест, – с начинающими редеть седыми волосами, в болтающемся на худых плечах камзоле.

Кэролайн глянула на тщательно выстроенную миниатюрную диораму.

– По-моему, это новые, – сказала она, указав на пару полуразрушенных греческих колонн рядом с нарисованным руслом реки.

– Верно. Я решил, что так будет лучше.

– Это уже начинает походить на руины Парфенона, как я себе их представляю. Древние и романтичные.

– Ага! Я именно к этому и стремился. Завтра закажу эти колонны. – Он взял ящик и вышел, но тут же вернулся. – Я совсем забыл. Принесли почту. Тебе письмо.

– Это ответ? – Она почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок.

Отец пошарил свободной рукой в кармане.

– Похоже, что так. Подержи ящик.

– Папа…

– Я не собираюсь тебя мучить, но я знал, что ты не выскажешь свое мнение о руинах, если я тебе до того отдам письмо. Вот оно. Держи.

Кэролайн взяла письмо и посмотрела на адрес.

– Это из Вены. Из студии Танберга.

– Так прочти его, Каро.

Она сунула палец под восковую печать, достала из конверта письмо и с бьющимся сердцем начала читать.

– О Боже! Боже!

– Что там? – спросил отец, осторожно поставив диораму на пол. – Они тебя берут? Давно пора, чтобы кто-нибудь тобой наконец заинтересовался.

Она откашлялась и прочла вслух:

– «М. Уитфелд. Спасибо за серию портретов, присланных вами вместе с заявлением о приеме. Я не вижу причин не включить вас в нашу программу обучения. Однако для того, чтобы я мог принять окончательное решение, – голос Кэролайн задрожал, – прошу вас прислать портрет какого-нибудь аристократа и подписанное им подтверждение того, что он (она) доволен вашей работой. Искренне ваш Рауль Танберг, директор студии Танберга».

– Что ж, по-моему, это разумная просьба, – кивнув, сказал отец. – Наверное, бюджет студии складывается из денег, которые богатые граждане платят за портреты. А месье Танберг, видимо, хочет убедиться, что твоя работа принесет студии доход и привлечет к ней новых клиентов.

Как он может быть таким спокойным? – недоумевала Кэролайн, чуть не задыхаясь от эмоций. Это не было безусловным согласием принять ее, но не было похоже и на те двадцать семь отказов, которые она до этого получила. Еще один шаг – и осуществится ее мечта! Больше не придется ссориться с сестрами, уговаривая их позировать, или просить кухарку немного повременить с обедом, чтобы она могла довести до совершенства наброски цыплят или какой-нибудь дичи. Все будет по-настоящему.

– Думаю, тебе придется нанести визит лорду и леди Иде.

Мыльный пузырь ее мечты в мгновение лопнул.

Она уже писала портреты графа и графини раньше, и они висели у них дома. Но ей предстояла самая важная в ее жизни работа, а эти местные аристократы были самыми эксцентричными в Уилтшире. Она не собирается посылать в Вену двойной портрет – «Лорд и леди Иде в костюмах египетских фараонов». Рауль Танберг ославит ее на всю Европу.

– Тебе придется заручиться их согласием, – продолжал Эдмунд Уитфелд.

– Да, я что-нибудь придумаю.

Может, ей удастся заменить портрет. Лорд и леди Иде этого не заметят. Ей нужно лишь их письменное одобрение, а описывать портрет нужды нет.

– Это хорошая новость, Каро, – сказал отец, перечитывая письмо. – Я не хотел тебе ничего говорить, но раз ты получила такое письмо, ты должна знать.

– О чем ты, папа? – У нее что-то сжалось в груди от предчувствия.

– Ничего плохого. Но тебе двадцать три, и твоя мама все время напоминает мне, что у тебя шесть младших сестер, жаждущих выйти замуж. Ради них мы не можем…

– Делать что? Я никому не делаю больно. Это всегда была моя мечта, папа.

– Знаю. Именно поэтому я всегда поощрял и поддерживал твои усилия. Я понимаю, что такое мечта. Все же кое-кому ты наносишь вред. Например, своим сестрам, которым пора выходить замуж. Наше поместье небольшое, доходы ограниченны, а надо выкроить приданое для семи дочер…

– Шестерых, – поправила отца Кэролайн, глотая слезы. Она так ясно представляла себе, чего она хочет, что не учла интересы сестер. Значит, теперь она оказалась преградой на их пути к счастью, как они его понимали. Замужество. – Я просила тебя исключить меня.

– Я это помню, но ты по-прежнему остаешься членом семьи с ограниченными доходами. Краски, холст и…

– Я плачу почти за все это сама, из своих карманных денег.

– Не расстраивайся. У тебя такие хорошие новости. Просто я хотел, чтобы ты знала. Это последний год. Тебе придется принять решение.

– А что случится, если месье Танберг мне откажет?

– Конечно, он не откажет.

– Но все-таки. Что тогда? Отец тяжело вздохнул:

– Тогда к концу лета ты либо выйдешь замуж, либо примешь великодушное предложение лорда и леди Иде стать гувернанткой их детей. Они будут рады, если ты научишь их рисовать.

– Их детей, – эхом отозвалась Кэролайн. Ужас. Другим словом нельзя было описать, что значит учить богатых, избалованных детей рисовать букеты.

– Но теперь-то тебе не надо об этом волноваться. Его слова да Богу в уши.

– Полагаю, что так.

– Умница. Пойду расскажу твоей матери, что тебя почти приняли в студию в Вене. Нам всем станет легче.

Ситуация была хуже, чем она предполагала. Разочарование и унижение от постоянных отказов из-за того, что она женщина, или из-за того, что было много желающих, наконец, просто потому, что она не могла внести вступительный взнос, не шли ни в какое сравнение с тем, чтобы стать гувернанткой. Ей придется отложить кисти и больше никогда к ним не прикасаться. Не будет ни живописи, ни той необъяснимой радости, которую она вызывала.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы