Политика - Клэнси Том - Страница 3

• Предыдущая
• 3/67
• Следующая

На мельнице царила тишина.

За полвека своей жизни Вели Газанов на собственном опыте узнал, каких ужасных бедствий можно ждать от природы, если она обернется против человека.

Всего шесть лет назад два его сына умерли во время эпидемии холеры, еще раньше, два десятка лет назад при землетрясении погибла жена, часть его хозяйства унесло сокрушительным потоком, когда река вышла из берегов и затопила окрестные поля. Морщины и борозды на его лице свидетельствовали о пережитом, но в глубине глаз Вели таилось упорство и желание выжить, вопреки всем ударам судьбы.

Вели Газанов не принадлежал к числу людей, привыкших к спокойной жизни в полном достатке, да он и не стремился к ней. Мысли о тишине и покое были ему чужды, он их просто не понимал. Он был из древнего племени аланов, которые столетиями возделывали землю. С чувством врожденного достоинства Вели считал, что упорный труд всегда приносит свои плоды, и он прокормит себя и свою семью.

Жалобы на судьбу или стремление к чему-то большему, чем нужно для жизни на земле, может навлечь на человека проклятие и заставить природу в очередной раз обрушить свой карающий удар, потому что природа могущественна, а человек слаб.

И все-таки сегодня, стоя среди пустых закромов, которые обычно были полны пшеницы, и глядя на гигантские жернова, конвейерные ленты, обдирочные катки и сита Вели Газанов испытывал чувство ярости. И страха. Большого страха.

Он глубоко затянутся дымом из самокрутки, задержал его в легких и выпустил через нос. Его семья работала на мельнице еще в то время, когда существовали колхозы и все контролировалось советской властью, а затем, когда государственную собственность начали продавать в частные руки, Вели, его брат, двоюродные братья и сестры собрали все деньги, которые у них были, заплатили .продажным чиновникам в несколько раз больше, чем стоило старое оборудование, и выкупили мельницу у государства.

Теперь она полностью принадлежала семье Газановых, каким-то образом они сумели отремонтировать ее и заставили работать даже в худшие времена прошлых недородов.

Но теперь... теперь здесь царила тишина, механизмы бездействовали, а платформы, на которые разгружали зерно, пустовали. Железнодорожные вагоны, перевозившие пшеницу из хозяйств на мельницу, а затем мешки с готовой мукой с мельницы в хранилища в северных областях страны, замерли в тупиках под серым октябрьским небом, холодные и неподвижные.

Перерабатывать было нечего.

В этом году чернозем, плодородная темная земля, дававшая урожаи даже при страшных суховеях, не смогла вырастить даже самый тощий урожай. В августе, когда на полях появились хилые всходы, сюда приехали специалисты из столичного министерства сельского хозяйства, провели анализы почвы и объяснили, что она засорена. Местный чернозем истощился и потерял свою животворную силу, а дожди отравили почву, сказали они. Однако чиновники умолчали о том, что их же министерство отдавало приказы выращивать все больше и больше зерна в то время, когда всем управляли из Москвы, когда устанавливали непосильные нормы и распределяли поставки продуктов питания между регионами. Они умолчали о том, что вода, поступающая на поля, была отравлена отходами химических и военных заводов, работавших тогда на полную мощь. Наконец, они ничего не сказали и о том, есть ли способ исправить положение за время, оставшееся до следующего сева или даже до сева через год.

Может быть, вообще уже слишком поздно, подумал Вели Газанов.

И вот теперь мельница бездействовала, в ней царила могильная тишина, потому что не было зерна.

Вели послюнил большой и указательный пальцы, потушил ими самокрутку и сунул окурок в карман рубашки. Позднее он соберет табак из других лежащих там окурков и свернет новую сигарету, не теряя ни крошки драгоценного табака.

Значит, зерна в этом году не будет. Ни в их Деревне, ни у соседей, ни на полях между Каспием и Черным морем.

Это означало, что скоро, пугающе скоро Россия огласится криками умирающих от голода людей.

Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия, 26 октября 1999 года

— Для России хлеб — это все, — сказал Владимир Старинов по-английски, — он свободно говорил на английском языке, хотя и с заметным акцентом. — Вы понимаете это?

Президент Баллард задумался над его словами.

— Думаю, что понимаю, Владимир, — ответил он наконец. — По крайней мере, насколько это возможно в моем положении.

На мгновение воцарилась тишина. Постояв несколько минут под объективами фоторепортеров в Розовом саду, оба государственных деятеля удалились в большую комнату со стенами, обшитыми деревянными панелями, неподалеку от Овального кабинета. Они хотели до ланча с лидерами Конгресса разработать проект соглашения о срочной помощи России. Рядом со Стариновым, по ту же сторону стола, сидели министр внутренних дел Иван Башкиров, известный сторонник коммунистов, и Павел Мозер, один из руководителей Совета Федерации. С американской стороны, кроме президента Балларда, на переговорах присутствовали вице-президент Стивен Хьюмз, министр сельского хозяйства Кэрол Карлсон и государственный секретарь Орвел Боуман. Переводчик Белого дома Хаген сидел у дальнего конца стола, явно чувствуя себя не у дел.

Сейчас Старинов смотрел прямо на президента. Его широкое круглое лицо было серьезным, серые глаза за очками в тонкой металлической оправе смотрели на Балларда не мигая.

— Я хочу подчеркнуть, что мои слова следует понимать буквально, — сказал он. — Для американских избирателей выбор решений не составляет сложности." Если цены и доходы стабильны, он расширяется, и политические деятели переизбираются на следующий срок. Но если экономика пошатнулась, такой выбор сокращается, и политиков заменяют на других. А вот у русских более простые заботы. Их мало волнует, что они едят, — для них важно, чтобы вообще была пища. Они могут позволить себе только хлеб. Без него миллионы русских вообще останутся без пищи на своих столах, совсем без пищи. Их дети умрут с голоду. Так что рано или поздно их гнев обратится против руководителей своей страны. — Старинов наклонился вперед и оперся локтями на стол, положив подбородок на ладони.

— И первой жертвой станет, похоже, тот руководитель, который обратился за помощью к Соединенным Штатам и вернулся обратно с пустыми руками, — заключил Баллард.

Взгляды президентов встретились.

— Да, — согласился Старинов. — Этот руководитель может действительно показаться им беспомощным. И, к сожалению, есть люди и в правительстве, которые по-прежнему таят злобу на вашу страну, оставшуюся со времен холодной войны, они используют мою неудачу, чтобы восстановить российских избирателей против меня, усилить недовольство народа и увеличить свое влияние.

Он прав, подумал Баллард. Всем нам нужно есть — и мне и ему. Он повернулся к министру сельского хозяйства.

— Кэрол, сколько продовольствия мы сможем поставить в Россию и как быстро?

Элегантная женщина пятидесяти пяти лет с неистощимой энергией и обликом моложе своего возраста по крайней мере лет на десять сделала вид, что задумалась, словно подсчитывая что-то в уме. На самом деле они с президентом уже заранее обо всем договорились. Балларду нравился Старинов, он уважал этого русского государственного деятеля, а главное — ценил его как союзника.

Американский президент готов был пойти на все, чтобы укрепить его популярность и сохранить Старинова на посту президента России. К тому же, чтобы не выглядеть таким уж циничным, Баллард тешил себя мыслью о спасении голодающих русских детей. И все-таки он не мог отказаться от использования поставок продовольствия в качестве рычага — или даже тяжелой дубинки — при ведении переговоров о сокращении вооружений и заключении соглашений о торговле между двумя странами.

— У нас достаточно запасов, чтобы предоставить России по крайней мере сто тысяч тонн пшеницы, овса и ячменя, а также немного меньше кукурузы, — ответила министр после, как ей показалось, достаточной паузы, необходимой для поспешных расчетов. — Что касается времени поставок, то мне кажется, что первые партии мы сможем отправить уже через месяц. Разумеется, если нам удастся убедить Конгресс пойти на такой шаг.

• Предыдущая
• 3/67
• Следующая