Наулака - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 27
- Предыдущая
- 27/54
- Следующая
В конце концов Тарвин пополз на четвереньках, перепачкавшись с головы до ног; его с трудом можно было отличить от диких свиней, которые проходили, словно тени аспидного цвета, через чащи роз по пути к месту отдыха. Тарвин, слишком погруженный в свое дело, не слышал их рева и, извиваясь, взбирался на склон, хватаясь за корни с такой силой, как будто хотел вырвать Наулаку из недр земли, и ругаясь на каждом шагу. Когда он остановился, чтобы отереть пот с лица, он убедился, — скорее посредством осязания, чем зрения, — что стоит на коленях перед подножием стены, подымавшейся высоко к звездам. Фибби печально ржал внизу, в роще.
— Твое дело сторона, Фибби, — задыхаясь, проговорил Тарвин, выплевывая былинки сухой травы, — тебе не надо быть здесь. Тебе не надо было приходить сюда сегодня ночью, — проговорил он, безнадежно смотря вверх на стену и тихо свистя в ответ на крик совы над его головой.
Он стал пробираться между тропинкой у подножия горы и кустами, росшими около нее, опираясь одной рукой на огромные отесанные камни, а другую держа перед лицом. Семя фигового дерева попало между двумя огромными плитами, теперь здесь выросло большое, сучковатое дерево, которое извивалось между щелями и раздвигало камни. Тарвин раздумывал было, не влезть ли на нижнюю ветку, но, пройдя несколько шагов, увидел в стене — несмотря на ее двадцать футов толщины — трещину сверху донизу, через которую мог пройти авангард целой армии.
— Похоже на них, чрезвычайно похоже на них! — задумчиво проговорил он. — Я должен был ожидать этого. Выстроить стену в шестьдесят футов высоты и сделать в ней дыру в восемьдесят! Наулака, вероятно, висит на каком-нибудь кусте, или ею играет ребенок, а я… я не могу добыть ее!
Он нырнул в отверстие и очутился среди повалившихся колонн, каменных плит, сломанных дверных притолок, разрушенных могил и услышал низкое, глухое шипение почти под самыми своими сапогами для верховой езды. Ни одного человека, рожденного от женщины, не нужно обучать узнавать голос змеи.
Тарвин вскочил и остановился. Ржание Фибби доносилось едва слышно. Предрассветный ветер дул через отверстие в стене, и Тарвин с глубоким вздохом облегчения отер лоб. До вечера он ничего не будет делать. Теперь время поесть, попить и отдохнуть, смутно опасаясь этого шипения, доносившегося с земли.
Он вытащил из кармана еду и фляжку и жадно стал есть, оглядываясь по сторонам. Ночной туман несколько рассеялся, и он мог разглядеть очертания какого-то большого здания в нескольких ярдах от себя. За ним виднелись другие тени, неясные, как сновидения, — тени других храмов и рядов домов; дувший между ними ветер доносил шорох качающихся кустов.
Тени сгущались. Тарвин увидел, что он стоит лицом к разрушенной могиле. Затем завеса спала с его глаз, потому что, без всякого предостережения или предзнаменования, красная заря вспыхнула позади него и из мрака восстал город мертвых. Высокие дворцы с остроконечными куполами цвета крови отразили весь ужас своего опустошения и блестели при свете дня, пронизывавшего их насквозь.
Ветер, распевая, пронесся по пустым улицам и, не найдя ответа, вернулся, гоня перед собой бормочущее облако пыли, которое закрутилось в виде воронки, словно маленький циклон, и затем улеглось со вздохом.
Разбитый мраморный щит лежал на сухой траве, куда он упал с какого-нибудь окна наверху, и ящерица гекко ползла по нему, чтобы погреться на солнышке. Румянец зари уже пропал. Горячий свет лился отовсюду, и коршун реял в раскаленном воздухе. Только что родившийся день мог быть таким же старым, как город. Тарвину казалось, что он сам и день остановилисъ, чтобы слышать полет веков на крыльях бесцельно несущейся пыли.
При первом шаге Тарвина на улице с порога величественного красного дома сошел павлин и распустил свой хвост в великолепных лучах солнца. Тарвин остановился и с полной серьезностью снял шляпу перед царственной птицей, блестевшей на фоне скульптурных украшений стены, — единственным живым существом.
Безмолвие этого места и пустынность дорог давили, словно тяжкое бремя.
Долгое время он даже не свистел, а бесцельно бродил от одной стены к другой, глядя на гигантские резервуары, высохшие и заброшенные, на пустые караульни, на утыканные гнездами птиц зубцы башен, на пострадавшие от времени арки на улицах и, более всего, на резную башню с разбитой крышей, которая вздымалась в воздухе на высоту ста пятидесяти футов, как сигнал для этой местности, что царственный город Гуннаур не умер и со временем будет кишеть людьми.
С этой башни, украшенной горельефными изображениями зверей и людей, Тарвин, с трудом поднявшийся на нее, смотрел на громадную спящую страну, посреди которой лежал мертвый город. Он видел дорогу, по которой приехал ночью, то исчезавшую, то снова показывавшуюся на протяжении тридцати миль; видел белые поля мака, темно-коричневые кусты и бесконечную равнину на севере, пересеченную сверкающей линией рельсов. Со своего наблюдательного пункта он вглядывался вдаль, подобно моряку, стоящему на капитанском мостике: внизу весь вид был загроможден зубчатыми башнями, подымавшимися, как бастионы. С ближайшей к железной дороге стороны от многочисленных ворот сбегали в долину мощенные камнем дорожки, словно опущенный трап на корабле, а сквозь отверстия в стенах — время и деревья раздвинули их — виден был только горизонт, казавшийся глубоким морем.
Он вспомнил о Фибби, дожидавшемся завтрака в кустах, и поспешил спуститься на улицу. Припоминая главные черты своего разговора с Эстесом насчет местонахождения «Коровьей пасти», он прошел по боковой дорожке, переполошив белок и обезьян, поселившихся в прохладном мраке рядов пустынных жилищ. Последний дом заканчивался грудой развалин среди чащи мимоз и высокой травы, по которой бежала узкая тропинка.
Тарвин отметил дом, как первую настоящую развалину, которую увидел. Он жаловался, что все другое — храмы и дворцы — были не разрушены, но мертвы, пустынны, подметены и убраны, и семь дьяволов вселились в них. Со временем — может быть, через несколько тысяч лет — город разрушится. Он был искренне рад, что хоть один дом показал пример.
Тропинка, по которой он шел, спустилась на твердый утес, который извивался, словно край водопада. Тарвин сделал только один шаг и упал, потому что утес был покрыт глубокими рытвинами, более гладкими, чем лед, благодаря прошедшим по этим путям миллионам босых ног в течение Бог знает скольких лет. Когда он поднялся, то услышал с трудом сдерживаемое злобное хихиканье. Оно закончилось удушливым кашлем, умолкло и снова возобновилось. Тарвин дал себе клятву отыскать насмешника после того, как найдет ожерелье, и внимательнее оглядел местность. В этой точке Гай-Мук казался чем-то вроде заброшенной каменоломни, окаймленной роскошной растительностью.
Весь вид внизу был скрыт от глаз густой листвой деревьев, наклонявшихся вперед и склонявших вершины друг к другу. Некогда по почти прямому спуску шли грубые ступени, но босые ноги превратили их в стекловидные кочки и глыбы, а наносная пыль образовала тонкую почву в трещинах. Тарвин смотрел вниз долго и сердито, потому что смех доносился со дна этой тропинки; потом уперся каблуком в жирную землю и начал спускаться шаг за шагом, держась за пучки травы. Прежде чем он сообразил что-нибудь, он очутился в тени и по шею в глубокой траве. Но все же под его ногами было что-то вроде тропинки на почти перпендикулярной стороне утеса. Он продолжал идти вперед, все время упираясь руками в землю, покрытую травой. Земля под его локтями становилась влажной, а сам утес казался изъеденным сыростью и покрытым мхом. Воздух стал холодным и сырым. Когда он спустился еще ниже и остановился, чтобы отдохнуть на узком краю утеса, он увидел, что охраняли деревья. Они подымались из-за каменной ограды вокруг четырехугольного резервуара воды, такой стоячей, что она испортилась сверх меры и лежала темно-синим пятном под сенью деревьев. Резервуар стал меньше от засухи, и вокруг него лежал слой сухой грязи. Верхушка упавшей каменной колонны с резными изображениями чудовищных и отвратительных богов подымалась из воды, словно голова черепахи, плывущей к земле. Высоко над деревьями на их залитых солнцем ветвях порхали птицы. Маленькие ветки и ягоды падали в воду, и шум от их падения вызывал эхо с разных сторон резервуара, в который не падали лучи солнца.
- Предыдущая
- 27/54
- Следующая
