Меч и конь - Муркок Майкл Джон - Страница 4

– Это великая честь для меня, Гофанон, – сказал Корум. – Я и не предполагал…

Огромный карлик сунул клинок в чан с водой, и он зашипел.

– Половину его сделал сид, половину – мабден. Меч для тебя, Корум, вышел что надо.

– В самом деле, – согласился принц. Он был глубоко тронут словами кузнеца. – Ты в самом деле прав, Гофанон. – Повернувшись, он смущенно посмотрел на улыбающегося Хисака. – Я благодарю тебя, Хисак. Спасибо вам обоим.

И тут Гофанон сказал тихо и как-то загадочно:

– Хисак совсем не напрасно назван Солнцекрадом. И еще надо будет спеть песнь меча и поставить клеймо.

Уважая эти ритуалы, хотя втайне считая, что они не имеют значения, Корум с почтением кивнул. Он не сомневался, что ему оказана высокая честь, но никак не мог понять ее истинную природу.

– Я еще раз благодарю вас, – серьезно сказал он. – У меня нет слов, потому что язык слишком беден, чтобы передать те чувства, которые я хотел бы выразить.

– Обойдемся без слов, пока не придет время назвать меч, – хрипло, но разборчиво произнес до сих пор молчавший Хисак.

– Я шел к тебе, Гофанон, посоветоваться по другому поводу, – сказал Корум. – Илбрек недавно упомянул о каких-то возможных союзниках. Интересно, что ты думаешь об этом?

Гофанон пожал плечами.

– Я уже говорил, что никого не могу припомнить.

– Значит, оставим эту тему, пока Илбрек не найдет время рассказать вам обо всем, – сказала Медб, дергая Корума за рукав. – Увидимся вечером на празднестве, друзья мои. Мы пойдем отдыхать.

И она повела задумавшегося Корума обратно к стенам Каэр Малода.

Огромный зал Каэр Малода был заполнен до отказа. Появись тут незнакомец, ему бы и в голову не пришло, что участники праздника готовятся к последней отчаянной битве против почти непобедимых врагов – тут в самом деле царил неподдельный праздничный дух. Стоящие четырехугольником длинные дубовые столы образовали пустое пространство, в центре которого сидел златовласый гигант Илбрек, поставив перед собой тарелку с приборами. За столами, лицом друг к другу, восседали благородные мабдены, а на самом почетном месте – их верховный король, стройный, исхудавший Амергин в мантии из серебряных нитей, в дубовой короне, украшенной листьями падуба; прямо напротив него сидел Корум с вышитой повязкой на пустой глазнице и серебряной кистью руки. По обе стороны от Амергина сидели короли, рядом с ними – королевы и принцы, а дальше – принцессы и рыцари со своими дамами. Справа от Корума расположилась Медб, а слева Гофанон, около Медб сидел Джери-а-Конел, а рядом с Гофаноном – кузнец Хисак Солнцекрад, помогавший ковать пока еще безымянный меч. Плотный шелк и меха, одежды из замши и клетчатые пледы, украшения из красного золота и светлого серебра, полированный металл и закаленная бронза, изумруды, рубины и сапфиры – все играло и переливалось красками в зале, ярко освещенном факелами из промасленных связок тростника. Пахло дымом и ароматами еды – на столы подавались целые туши, запеченные на кухне и разрезанные на четыре части. В одном из углов устроились музыканты с арфами, трубами и барабанами, наигрывая приятные мелодии, которые мешались с гулом голосов; голоса тоже были веселыми, в зале царили смех и оживление. Все с аппетитом вкушали пишу – все, кроме Корума, которому, хотя он и был в хорошем настроении, есть почему-то не хотелось. От случая к случаю перебрасываясь словом с Гофаноном или Джери-а-Конелом, отпивая из золотого рога, он оглядывал собравшихся, узнавая знаменитых героев и героинь мабденов. Вместе с пятью королями – королем Маннахом, королем Фиахадом, королем Даффином, королем Хонуном из Туа-на-Ану и королем Гахбесом из Туа-на-Тир-нам-Бео – здесь было много людей, овеянных славой и уже воспетых в балладах соплеменников. Среди них были Фиона и Келин, дочери покойного великого короля Милгана Белого, – светловолосые и загорелые, почти что близняшки, в костюмах одинакового покроя и цвета, если не считать, что у одной отделка была красно-синей, а у другой сине-красной. Девушки-воительницы с глазами цвета меда, с рассыпавшимися по плечам волосами флиртовали со своими рыцарями. Поодаль стоял тот, кого звали Дуболомом, Падрак из Крайг-ат-Лит, почти такой же огромный и широкоплечий, как Гофанон, с зелеными блестящими глазами и ярко-красным ртом; его оружием в бою становилось целое дерево, он оглушал и вышибал им врага из седла. Дуболом почти не улыбался, ибо скорбел по своему другу Айану Волосатому, которого, будучи пьяным, убил во время шуточной стычки. За соседним столом сидел молодой Фин – он ел, пил и, как взрослый, ухаживал за девушкой, дочерью благородного мабдена, та хихикала при каждом его слове, приглаживала рыжие волосы Фина и скармливала ему кусочки мяса и фруктов. Неподалеку расположились и другие пять королей, братья Эрэлски, еще недавно решительно отказывавшиеся иметь дело с народом Туа-на-Ану, так как испытывали лютую ненависть к королю Хонуну, своему дяде, который, как они считали, был убийцей их отца. Годами они сидели в горах, изредка совершая набеги на его земли или пытаясь поднять против него армию. Но теперь братья дали клятву забыть все раздоры, пока не будет покончено с Фои Миоре. Все они были похожи друг на друга, кроме самого младшего, черноволосого и не с таким мрачным выражением лица, как у братьев; короли носили остроконечные шлемы, украшенные изображением совы, герба рода Эрэлски, – крупные суровые мужчины, сдержанно улыбавшиеся, так как все вокруг было ново для них. Далее сидел Моркиан Две Улыбки. Из-за шрама, располосовавшего лицо, левый уголок губ мабдена был подтянут наверх, а правый опущен, но Моркианом Две Улыбки его звали не из-за этого. Говорили, что только врагам Моркиана доводилось видеть обе улыбки воина – первая означала, что он собирается убить их, а вторая – что они уже умирают. Моркиан блистал одеянием из темно-синей кожи и элегантным головным убором, тоже кожаным; черная борода была аккуратно расчесана, кончики усов вздернуты, а коротко подстриженные волосы скрыты под шапкой. Перегнувшись через двух друзей, с Моркианом разговаривал Кернин Оборванец. Он выглядел как бродяга, но был известен своей странной привычкой дарить большие денежные суммы родственникам тех, кого отправлял в мир иной. Неистовый в бою, Кернин, убив кого-то, терзался угрызениями совести и, найдя вдову убитого или его семью, щедро одаривал их. Темные волосы и борода воина были неухожены, он носил кожаную куртку в заплатах, простой железный шлем, но сейчас длинное скорбное лицо светилось радостью: Кернин делился с Моркианом воспоминаниями о какой-то битве, в которой они дрались по разные стороны. Тут же был и Гринион Бычий Наездник; он обнимал за объемистую талию Шеонан Топор-девицу, еще одну женщину, известную своими выдающимися способностями в боевых искусствах. Гринион приобрел это прозвище тогда, когда, потеряв в битве коня, оружие и получив едва ли не смертельное ранение, он ворвался в гущу противников на диком быке. Расправляясь с огромным куском говядины с помощью длинного острого ножа, сидел Оссан Скорняк, названный так за умение обрабатывать кожу. Куртка и шляпа мастера были из прекрасно выделанной тисненой кожи, расписанной цветочным орнаментом. Двигался он легко, как юноша, хотя был уже в годах; Оссан улыбался, запихивая в рот куски мяса, и по его рыжеватой бороде тек жир. Он сидел вполоборота к рыцарю, рассказывающему веселые истории всем, кто мог услышать его. Тут было много и других известных мабденов: Фен Безногий, Утер из Грустной Долины, Пуйл Спинолом, Шемейн Длинный и Шемейн Короткий, Рыжий Лис Мейан, старый Дилан, Ронан Бледный и Клэр с Дальнего Запада. Корум встречал их всех, когда они прибывали в Каэр Малод, и знал, что многие из них погибнут, когда сойдутся в бою с Фои Миоре.

Прозвучал чистый сильный голос Амергина, обращенный к Коруму:

– Итак, Корум Серебряная Рука, доволен ли ты воинством, которое поведешь на битву?

– Меня смущает лишь то, – вежливо ответил Корум, – что тут много тех, которые куда более, чем я, достойны возглавлять таких великих воинов.