Сила и слава - Грин Грэм - Страница 20
- Предыдущая
- 20/52
- Следующая
Когда они приближались к какой-нибудь деревне, он останавливал мула и подходил к хижинам, насколько хватало смелости, пешком — ведь тут могли сделать остановку полицейские, — а потом быстро проезжал дальше, ни с кем не заговаривая, а только бросая встречным «Buenos dias», и на лесной тропинке снова разыскивал след подков лейтенантской лошади. В голове у него было пусто — ни одной ясной мысли, хотелось лишь как можно дальше уйти от той деревни, где он ночевал. Спасенные из портфеля бумаги он по-прежнему сжимал в кулаке. Кто-то привязал ему к седлу гроздь бананов штук в пятьдесят, и еще у него было мачете и мешочек с запасом свечей; время от времени он съедал по одному банану — спелому, сочному, с коричневой шкуркой и отдающему на вкус мылом. На верхней губе от банана оставался след, похожий на усы.
Через шесть часов он добрался до Ла Канделарии — деревушки, стоявшей на берегу одного из притоков реки Грихальвы: длинный ряд убогих домишек, крытых жестью. Он осторожно выехал на пыльную улицу — было уже за полдень. Стервятники сидели на крышах, спрятав от солнца свои маленькие головки; в узких полосах тени от домишек лежали в гамаках несколько человек. Устав после трудного перехода, мул ступал медленно. Священник сидел в седле, склонившись на луку.
Мул по собственной воле остановился у одного из гамаков; в нем, опустив одну ногу на землю, лежал наискось человек и раскачивал гамак взад-вперед, взад-вперед, создавая легкое движение воздуха. Священник сказал:
— Buenas tardes.[26]
Человек открыл глаза и посмотрел на него.
— До Кармен далеко отсюда?
— Три лиги.
— А тут можно достать лодку — переправиться через реку?
— Да.
— Где?
Человек лениво махнул рукой, как бы говоря: где угодно, но не здесь. Во рту у него было только два зуба — два желтых клыка, торчавших по углам губ, точно у давно вымершего животного, из тех, что находят в глубинах земли.
— Что здесь понадобилось полицейским? — спросил священник, и тут мухи тучей облепили шею мула. Священник согнал их палкой, они тяжело поднялись, оставив после себя топкие струйки крови, и снова облепили грубую серую шкуру. Мул, казалось, ничего не чувствовал и, повесив голову, стоял на солнцепеке.
— Ищут кого-то, — сказал человек.
— Я слышал, — сказал священник, — будто за… поимку гринго обещано вознаграждение.
Человек покачивался в гамаке. Он сказал:
— Лучше быть живым и бедным, чем богатым, но мертвым.
— Догоню я их, если пойду на Кармен?
— Они не в Кармен пошли.
— Разве?
— Они идут в город.
Священник двинулся дальше; проехав ярдов двадцать, он остановил мула у ларька с минеральной водой и спросил продавца:
— Можно здесь достать лодку? Мне надо на тот берег.
— Лодки нет.
— Нет лодки?
— Ее украли.
— Налей мне сидрала. — Он выпил желтоватую, пузыристую жидкость с химическим привкусом; от нее еще больше захотелось пить. Он сказал: — Как же мне переправиться?
— Зачем это тебе?
— Я еду в Кармен. А как переправились полицейские?
— Вплавь.
— Mula, mula, — сказал священник, понукая мула, и поехал мимо неизбежных в каждой деревне подмостков для оркестра и мимо безвкусной статуи женщины в тоге и с венком, воздетым над головой; кусок пьедестала был выломан и валялся посреди дороги. Мул обошел его. Священник оглянулся: в дальнем конце улицы метис, выпрямившись, сидел в гамаке и смотрел ему вслед. Мул вышел на тропу, круто спускавшуюся к речному берегу, и священник снова оглянулся — метис все еще сидел в гамаке, но теперь у него были спущены на землю обе ноги. Поддавшись привычному беспокойству, священник ударил мула. — Mula, mula. — Но мул медленно спускался по откосу, не обращая внимания на удары.
На берегу он заартачился, не желая входить в воду. Священник расщепил зубами конец палки и ткнул его в бок острием. Он неохотно зашлепал копытами, и вода стала подниматься — к стременам, потом к коленям. Мул растопырился, как аллигатор, и поплыл, оставив над водой только глаза и ноздри. Священника окликнули с берега.
Он оглянулся; метис стоял у кромки воды и что-то кричал ему — не очень громко. Слова не доносились на середину реки. У метиса словно была какая-то тайна, которую он мог поведать только священнику. Он махал рукой, зовя его назад, но мул выбрался из воды на береговой откос, и священник не стал останавливаться — беспокойство уже засело у него в мозгу. Не оглядываясь, он погнал мула в зеленый полумрак банановых зарослей. Все эти годы у него было только два места, куда он всегда мог вернуться и где всегда мог найти надежное пристанище — это был Консепсьон, его бывший приход, но теперь пути туда ему нет, и Кармен, где он родился и где похоронены его отец и мать. Было и третье место, но туда он больше не пойдет… Он повернул мула в сторону Кармен, и лесная чаща снова поглотила их. Если они будут идти таким ходом, то доберутся до места затемно, а это как раз то, что ему нужно. Мул, не подгоняемый палкой, шел еле-еле, повесив голову, от него чуть пахло кровью. Склонившись на высокую луку, священник заснул. Ему снилась маленькая девочка в накрахмаленном белом платье, отвечающая катехизис, где-то позади нее стоял епископ в окружении «Детей Девы Марии» — пожилых женщин с суровыми, серыми, исполненными благочестия лицами и голубыми ленточками на блузах. Епископ сказал: «Прекрасно, прекрасно!» — и захлопал в ладоши — хлоп, хлоп. Человек в сюртуке сказал: «Нам не хватает пятисот песо на новый орган. Мы решили устроить музыкальный вечер в надежде, что…» — и священник вдруг с ужасающей ясностью осознал, что ему нельзя быть тут… это не его приход… ему нужно проводить неделю молитвенного уединения в Консепсьоне. За спиной девочки в белом кисейном платье возник Монтес, он взмахнул рукой, напоминая ему…
С Монтесом случилась какая-то беда, на лбу у него была запекшаяся рана. Священник ужаснулся, поняв, что девочке грозит опасность. Он сказал: «Милая, милая» — и проснулся, покачиваясь в седле под медленную поступь мула и слыша позади чьи-то шаги.
Он оглянулся: это метис ковылял за ним, весь мокрый — наверно, переплыл реку. Два его зуба торчали над нижней губой, и он угодливо улыбался.
— Что тебе нужно? — резко спросил священник.
— Вы не сказали, что едете в Кармен.
— А почему я должен это говорить?
— Да мне тоже туда надо. Вдвоем идти веселее. — На нем были штаны, рубашка и парусиновые туфли. Из носка одной торчал большой палец — толстый и желтый, как нечто, вылезшее из-под земли. Он почесал под мышкой и по-свойски поравнялся со стременем священника. Он сказал: — Вы не обиделись, сеньор?
— Почему ты называешь меня сеньором?
— Сразу видно, что человек образованный.
— В лес всем дорога открыта, — сказал священник.
— Вы хорошо знаете Кармен? — спросил метис.
— Нет, не очень. У меня там есть знакомые.
— Наверно, по делам туда едете?
Священник промолчал. Он чувствовал у себя на ноге легкое неприятное прикосновение ладони метиса. Тот сказал:
— Лигах в двух отсюда, недалеко от дороги, есть харчевня. Там можно заночевать.
— Я тороплюсь, — сказал священник.
— Да стоит ли приходить в Кармен в час-два утра? Заночуем в этой харчевне и доберемся до места, пока солнце еще низко.
— Я сделаю так, как мне надо.
— Конечно, сеньор, конечно. — Метис помолчал минуту, потом сказал: — Идти ночью опасно, если у сеньора нет оружия. Я — дело другое…
— Я бедный человек, — сказал священник. — Ты сам это видишь. Меня грабить не стоит.
— А потом еще этот гринго — говорят, он свирепый, настоящий pistolero.[27] Подойдет к вам и скажет на своем языке: «Стой! Как пройти…» — ну, там куда-нибудь, а вы его не поняли и, может, двинулись с места, и он вас наповал. Но вы, может, знаете по-американски, сеньор?
— Конечно нет. Откуда мне знать американский? Я бедный человек. Но всем этим россказням я не верю.
- Предыдущая
- 20/52
- Следующая
