Сними панцирь! - Журавлева Зоя Евгеньевна - Страница 4
- Предыдущая
- 4/26
- Следующая
Теперь Вета поняла, что Марина Ивановна была права. Но что толку? Она это поздно поняла. Когда заблудилась в пустыне, тогда поняла. У неё всё равно сил больше нет. Вета села и плачет. И песок ей в рот сразу набился, она уже задыхается.
И тут Вету мой папа нашёл.
— Чего это ты сидишь-посиживаешь? — кричит. — А ну вставай!
Вета не встаёт, плачет. Тогда папа её на себе домой притащил.
На метеостанции сразу хватились, что Веты нет. Все бросились искать. Кричали, стреляли. Никто Вету не смог найти, а вот папа нашёл. Он её без всяких ориентиров нашёл, просто чутьём. Папа пятнадцатый год в пустыне — у него чутьё.
— А какие же стратусы есть? — смеётся папа.
Папа любит у Веты спрашивать про погоду. Ему названия особенно нравятся. Облаков и всего остального. Вета вверх посмотрела и говорит:
— Есть остатки циррусов, Алексей Никитич…
Мне тоже названия нравятся. Циррусы-то я знаю. Я тоже вверх посмотрел. А никаких циррусов нет. Небо высоко над нами стоит. Совсем чистое. Только с краю как будто белые пёрышки. Одно. Два. Разве это циррусы? Просто пёрышки. Дождя уж, во всяком случае, быть не может. У нас дождь редко бывает. Я говорю:
— Не будет дождя.
— А как насчёт снега? — говорит папа.
Снег у нас и зимой редко идёт. И на лету тает. Мы с Ариной прямо языком его ловим. А то и забудешь — какой снег.
— Значит, будем на улице ужинать, — говорит папа. — Все крупные специалисты высказались «за».
Вета, конечно, покраснела.
Дядя Володя уже сковороду несёт. Он её еле тащит, такая огромная. Сом на сковородке трещит и маслом брызгает на дядю Володю.
— Крокодилы, за стол, — говорит папа.
— Чур, я рядом с тётей Надей, — говорит Арина. Конечно, это её тётя. Но мне тоже хочется рядом:
— Чур, я рядом с Надеждой Георгиевной!
— Только не подеритесь, — говорит папа.
— Сом стынет, — говорит Марина Ивановна.
Вдруг Арина тарелку от себя отодвинула и говорит своей тёте:
— Почему Лёдик тебя «Надежда Георгиевна» зовёт?
— Как почему? — отвечает папа. — Потому что она — Надежда Георгиевна. Я её тоже так зову. И все так зовут.
— Нет, — говорит Арина. — Она тётя Надя.
— Это она тебе — тётя, — говорит мой папа, — а не Лёдику.
— Нет, и Лёдику, — говорит Арина.
— Конечно, конечно, — говорит Надежда Георгиевна. — И Лёдику тоже. Алексей Никитич, оставьте, мне только приятно.
— Он уже не маленький, — говорит папа. — Может взрослого человека называть по имени-отчеству. Пусть привыкает. А то все кругом дяди-тёти. Сосунок какой!
— Я тогда тоже буду «Надежда Георгиевна» называть, — говорит Арина. — Я тоже не маленькая! Я Лёдика на три дня старше!
— Но она тебе родная тётя, Ариночка, — говорит Марина Ивановна.
— И Лёдику родная, — говорит Арина. — Мне же Лёдик родной!
Вот как Арина им всё объяснила. Она мне родная! Мы в прошлом году ездили в Ашхабад, так все в поезде говорили: «Посмотрите, какие эти братишка с сестрёнкой дружные». Потом один дядя говорит: «Вы, наверное, близнецы?» Арина говорит: «Конечно, мы близнецы. Я только на три дня Лёдика старше». Все в поезде как засмеются!
Но Арина правду сказала — она на три дня старше. Папа пришёл, ему говорят: «Какие у вас ребята забавные». А он говорит: «Они у меня такие».
— Логично, Арина, — говорит дядя Володя.
— Вообще-то, конечно, — говорит и папа. — Тут возражать трудно. Лёдик, несомненно, тебе не чужой.
— Ага, — говорит Арина. И тарелку сразу к себе подвинула.
— Хоть бы вот так-то на всю жизнь осталось, — говорит Марина Ивановна. И смотрит на нас с Ариной. И глаза себе трёт, у неё глаза на мокром месте, она сама сказала.
— Ладно, — разрешил папа. — Зови как хочешь.
И мы сразу сома стали есть.
Зря Марина Ивановна Борю ругала. Сом вкусный. В нём костей совсем нет, одно мясо. Марина Ивановна никогда рыбу не ест, но этого сома она бы каждый день ела, только давай. Особенно печень. У сома печень по вкусу прямо, как дичь, лучше зайца. Зайцы нам уже надоели, мы их всю жизнь едим. А сом нам не надоел, особенно печень.
— Совсем белое мясо, — удивляется тётя Надя.
— Сомятина, — говорит папа, — это вещь!
— Тиной малость припахивает, — говорит дядя Володя. — Предлагал выбросить, правильно предлагал. Кто у сковородки? Подкиньте-ка мне ещё кусочек. Побольше.
— И я бы ещё попросила, — говорит дядя Мурад.
Он так про себя говорит: «Я пошла», «Я бы попросила». Потому что дядя Мурад туркмен, он русский язык уже взрослым выучил. Иногда, конечно, он ошибается. Если бы мы по-туркменски заговорили, туркмены бы прямо животы надорвали, так папа считает. У туркмен язык очень трудный. Папа, правда, с дядей Мурадом разговаривает по-туркменски. И дядя Мурад не смеётся. Он потому не смеётся, что очень деликатный, так папа думает. Мы, конечно, тоже не смеёмся, когда дядя Мурад говорит: «Я бы попросила». Чего тут смешного? Он же понятно говорит.
Все добавки взяли.
— Теперь кофейку бы, — говорит тётя Надя.
Марина Ивановна даже расстроилась.
— У меня только чай, — говорит. — Я же не знала.
Мы, в Туркмении, кофе совсем не пьём. Мы пьём чай. Мы зелёный чай пьём, он вкуснее, с чёрным его никак не сравнишь. От него сила. Мы с Ариной от зелёного чая вон как быстро растём. Надо только зелёный чай уметь заварить.
Марина Ивановна умеет его заварить. Мой папа тоже умеет. И дядя Мурад. А без зелёного чая в нашей жаре пропадёшь, мы только чаем спасаемся.
— Никогда не пила, — говорит тётя Надя.
— Если человек привык к кофе, — говорит Марина Ивановна, — значит, надо кофе сварить.
— Я с удовольствием попробую чай, — говорит тётя Надя.
Так ведь кофе одна минута сварить. У нас теперь газ. Нам газ в баллонах привозят. Такое удобство! Иногда, правда, не привозят, тогда мы на плите готовим. Как раньше. Но сейчас нам как раз привезли баллоны. Только Марина Ивановна боится, что она как-нибудь не так кофе сварит.
— Если позволите, я сама сварю, — говорит тётя Надя.
У нас кухня в сторонке, там гараж раньше был. Всякие запчасти лежат и ещё кухня. Марина Ивановна хотела тёте Наде показать, где какие кастрюльки. Но тётя Надя сказала, что сама разберётся.
— Ну, хозяйствуй, — говорит Марина Ивановна.
Она вообще-то не очень любит, когда чужие люди на кухне толкутся и всё не на место ставят. Но тёте Наде она разрешила.
И тётя Надя в кухню пошла.
Вдруг она обратно идёт. Быстро так. И говорит:
— Отличная кухня. Только кто-то там лежит у плиты.
— Как — у плиты? — удивилась Марина Ивановна.
— Как ты думаешь, Володя, — спрашивает папа, — кто бы это там мог лежать, у плиты?
— Ума не приложу, — говорит дядя Володя. И быстро идёт в кухню.
— Никто, по-моему, там не может лежать, — говорит папа. И идёт за дядей Володей, быстро так. Прямо бегом.
Мы все сразу вскочили.
У нас кухня просторная. А плита далеко стоит в углу. Дядя Володя к плите нагнулся, нам только спину видно. И говорит кому-то:
— Пригрелась, моя хорошая. Как ты возле газа пригрелась — ого-го…
Потом дядя Володя вдруг как отскочит назад.
И папа отскочил. Кричит нам:
— Ближе не подходите! Спугнёте!
Тут я слышу, будто кто-то мячик надувает: «Уфффф!» И ещё: «Уфффф!»
— Ой, — говорит тётя Надя, — это змея…
Конечно, змея. Теперь все увидели. Она у стенки лежит, голову высоко подняла и не знает, куда бежать. Мы дверь загородили, а в стенках тут щелей нет, пол бетонный.
Я её сразу узнал. Это змея эфа. Такие пёстрые штучки на ней, как цветочки. Я её сколько раз видел. Например, видел так. Мы с папой на почту пошли, он говорит: «Погоди-ка, кажется, удавчик ползёт. Он нам нужен».
Нагнулся и роет в песке руками. Вдруг отпрыгнул и мне кричит: «Стой! Не дыши!» Я слышу: где-то надувают мячик. Близко где-то. Рядом. Я не дышу. Потом у моей ноги что-то чирк! И уже нет. Она у моей ноги проскочила, я не дышал. Больше уже не могу не дышать. Ка-ак дохну! Папа говорит: «Видал? Эфа. А я за удавчика принял, вот смех-то».
- Предыдущая
- 4/26
- Следующая
