Дуйбол-привет! - Нёстлингер Кристине - Страница 24
- Предыдущая
- 24/24
Радиокомментатор дождался первых тактов музыки, затем выпрыгнул из передвижки и побежал к полю. Телевидение крупным планом показывало схватку между близнецом и Погонщиком Пен.
Телекамеры целились в упор. Харчмайер и бургомистр Альпийского Колена хотели разнять дерущихся, но запутались в густой сети телевизионных кабелей, споткнулись и упали.
Расползшаяся свинцовая туча опустилась еще ниже. И хотя день только начинался, над Верхним Дуйбергом сгустились настоящие сумерки.
Лесниц опрокинул Погонщика Пен на землю, навалился сверху и стал в ярости его обыскивать. Но запрещенный нагрудник не находился. Тогда он окончательно рассвирепел и начал лупить по большому настоящему животу, как по большой настоящей боксерской груше. Зрителей — не считая телезрителей — охватил страх. Но неизмеримо сильнее напугался малютка Пеперл. Малютка Пеперл очень любил своего папу. Малютка Пеперл сперва горько заревел, но, убедившись, что никто не может или не хочет помочь толстопузому Погонщику, он протиснулся к самому ограждению и истошно завопил:
— Папа, папочка, я сейчас, не давай себя в обиду! Как раз в это время телекомментатор вещал:
— Дамы и господа, видимость здесь постоянно ухудшается, с трудом различаю лица…
… На этих словах Пеперл ловко перескочил через хитросплетение телекабелей, прорвался сквозь бригаду телевизионщиков и прыгнул близнецу Лесниц на спину. Комментатор от телевидения закричал:
— Дамы и господа, несмотря на скверные видимость и освещенность, вы, надеюсь, можете следить за этим поистине уникальным представлением! Видите, как мальчонка, сущая кроха, обхватил голову первого номера Альпийского Колена и тянет ее на себя. Слышно, как Лесниц издает какой-то гортанный звук и падает, падает на лопатки. Ах, дамы и господа, Давид против Голиафа. Причем Давид без умолку выкрикивает — не знаю, слышно ли вам? — он кричит в голос: «Папа, папа!»
Все было в точности так, как живописал телекомментатор. Повергнутый Пеперлом Лесниц лежал на лопатках рядом с Погонщиком Пен, отдуваясь и подвывая. Пеперл сидел в изголовье у Погонщика Пен и жалобно скулил: «Папа, папуся!» По толпе прокатился ропот удивления, в толпе судачили:
— С какой стати этот деревенский карапуз называет папой новозеландца?
И жители Верхнего Дуйберга спрашивали друг друга:
— С какой стати Козмайеров сынишка называет папой новозеландца?
Только Лисмайер, Харчмайер, Тюльмайер и Низбергер ни о чем друг друга не спрашивали. От леденящего страха они закрыли глаза. И потому не смогли увидеть, как Пеперл осторожно снял с отцовского лица солнечные очки, полумаску и тихо спросил:
— Пан, живой?
Зато они отчетливо услышали, как Козмайер простонал в ответ:
— Да, малыш, еще дышу!
И тут же двое других Погонщиков Пен посрывали с лиц всю маскировку, и Курицмайер с Курицмайершей в один голос взревели:
— Ничего себе, легкий заработок! При этаком обхождении!
Курицмайерша подхватила Козмайера под руки, Курицмайер подхватил под ноги, и они унесли его с Главной площади. Трое других Погонщиков Пен последовали за ними. И Пеперл, ясное дело, тоже.
Лица у господина учителя, его жены и у господина пастора побелели как накрахмаленные льняные скатерти.
— Меня увольте! — вскричал господин пастор.
— Воспользовались моей доверчивостью! — воскликнул господин учитель.
— Они лишили меня веры в спорт, — выкрикнула госпожа учительша.
После чего учитель с женой бросились к учительскому дому, а господин пастор — к пасторскому. Они заперли все двери на все засовы и уже больше не показывались.
На Главной площади началась безумная давка. Оператору телевидения отдавили два пальца на ноге, Харчмайеру поставили синяк под глазом. У радиопередвижки помяли крыло, у почтальона пропала шапка, господину Тюльмайеру расколотили вдребезги витрину, у пуделя одного из отдыхающих недосчитались полхвоста, одна дама сломала себе палец.
Меж тем свинцовая туча густо почернела и опустилась ниже обычного. Ханси забрался в скульптурный ансамбль и спрятался за лежащим воином. Рядом стояла Тита. Не дождавшись Ханси, она сама пришла на Главную площадь.
— Что же теперь будет? — спросила она.
— Теперь всему конец! — кисло отозвался Ханси. Но вдруг он осекся и зажмурил глаза. Что-то белое и прохладное лежало на его ресницах.
— Ханси! — заорала Тита.
— Тита! — заорал Ханси.
Они взглянули на небо — его не было видно. Снег валил с небывалой густотой, словно все до единой невыпавшие снежинки собрались в черной туче. В считанные минуты Главная площадь со всем ее коловоротом оказалась под снегом. Заметенные снегом люди напоминали пломбирные брикеты. Снегопад остудил их разгоряченные головы, смягчил гнев и разочарование.
— Снег идет! — вопили люди.
А радиокомментатор сказал в микрофон:
— Последняя новость, которую мы вам можем сообщить: в Верхнем Дуйберге, увы, идет снег!
Ханси и Тита с трудом выбрались из залепленного снегом памятника. Ханси высоко поднял свою пятнистую пену и зашвырнул ее изо всех сил куда подальше. Пена упала в Большой Дуй, и ее унесло течением. Ханси снял с плеча дуло и зашвырнул его туда же. Дуло шмякнулось об воду, коротко побулькало, пуская пузыри, и пошло ко дну.
— Теперь все снова будет хорошо! — сказала Тита.
— Думаешь? — спросил Ханси.
Тита кивнула. Она сказала:
— Во всем, что произошло, виноват только снег! Снег, которого не было!
Ханси почесал в затылке. Как следует почесал. Как следует подумал. И сказал:
— Хочется верить, Тита! Очень хочется! Но лично я не уверен на все сто!
- Предыдущая
- 24/24
