Змея - Малерба Луиджи - Страница 2

• Предыдущая
• 2/36
• Следующая

Кто первым бросил камень истины? Мужчина? Женщина? Пожалуй, не это главное. Поиск надо вести в другом направлении, и прежде всего — установить, о каком камне речь. Каковы вес, форма, цвет, плотность этого камня? Его структура? Какой он — порфировый, стекловидный, пористый? Существуют миллионы разновидностей. Каково его происхождение? Вулканическое (плутоническое, рудное, эффузивное), осадочное или метаморфическое? Каменная соль - тоже камень. Не исключено, что мужчина или женщина, первыми бросившие камень истины, могли остановить свой выбор на обломке базальта (вулканический туф). Нельзя априори исключить и песчаник. И кварц ведь камень. Затем следует определить траекторию его полета, силу удара при падении с учетом закона земного притяжения. Но пусть другие занимаются поисками истины и ее связей. Это не твоя забота. Тебя должен интересовать сам камень, что не так уж мало. Учти, никто не поспешит тебе на помощь, и многие, наоборот, постараются помешать. Лучше делать свое дело тихо, тайком, ибо только таким способом молено довести до конца великие начинания. И не проси помощи у Создателя, потому что у Создателя своих дел достаточно.

Мне всегда было трудно найти собеседника. О чем говорят люди друг с другом? Иду я иногда по улице и смотрю на людей: одни сидят в кафе и о чем-то разговаривают, другие шагают по тротуару и беседуют, жестикулируя и перебивая друг друга. И в машине водитель разговаривает с тем, кто сидит рядом. И даже на велосипеде. Я имею в виду двух людей, едущих на велосипедах и ухитряющихся переговариваться. Но о чем они говорят? Что они могут сказать друг другу? Иногда бессонной ночью я слышу за окном голоса, а выглянув, вижу двух-трех человек: сделают несколько шагов и останавливаются и говорят о чем-то, потом снова сделают несколько шагов и опять говорят. Где эти люди находят друг друга? Я пробовал заглядывать в кафе, но говорил там только с официантом: один кофе, пожалуйста. Потом еще один.

С женщинами все по-другому, потому что с ними можно разговаривать без слов, У меня с женщинами никогда трудностей не было. «Никогда» — это, пожалуй, слишком сильно сказано, вернее будет — «почти никогда». А я не с одной имел дело. Порядок был у меня с Лилианой, потому что ей от меня требовались только анекдоты; с Баттистиной, которая вечно скучала; и с Эрминией, тоже любительницей анекдотов. Наверно, многие мужчины рассказывают анекдоты женщинам. И друг другу.

С женой до свадьбы мы разговаривали очень мало. Потом поженились и теперь почти совсем не разговариваем.

В возрасте тридцати трех лет Сын Создателя погиб на кресте, я же открыл для себя вокал — это ведь тоже способ самовыражения. И жизнь моя изменилась.

Я держу филателистический магазин на виа Аренула в Риме. Мои покупатели, как правило, либо подростки, либо старики, и мне их очень жалко. Потому что я их понимаю, хотя лично у меня никакого интереса к маркам нет (да, я в них разбираюсь, но если говорить об интересе — нет, интереса нет). Это своего рода порок или мания, как и всякое коллекционирование, и предаются ему, чтобы оградить себя от других пороков или скрыть их, но подлинного счастья коллекционер никогда не испытывает. Счастье надо искать в другом. Человеку, имеющему сто марок, хочется иметь тысячу, а если у него их тысяча, ему хочется иметь сто тысяч. На свете существует определенное количество марок, но, даже если бы коллекционеру удалось заполучить их все, он не стал бы счастливее, в этом я совершенно уверен.

Однажды ко мне в магазин зашел Фурио Стелла. Я знал его только по фотографиям, которые печатали в газетах, когда его жену нашли убитой. Фурио Стелла — известный музыкальный критик, специалист по итальянской полифонии, он учился вместе с Торрефранкой, а потом еще год занимался в музыковедческом университете Ханлея [1]. Все это я тоже узнал из газет.

Ко мне в магазин он зашел в поисках марок с музыкальным сюжетом, которые он хотел использовать для оформления обложки какой-то книги. Нужных марок у меня не оказалось, но, уходя, он сказал: загляните как-нибудь ко мне, я решил организовать любительский хор вроде тех, что так распространены в других европейских странах, скажем в Австрии, Германии, Голландии. А пригласил он меня потому, что, узнав его, я не удержался и сказал, что читаю музыкальные газеты. По правде говоря, я читаю всякие газеты, а не только музыкальные. Вечером, закрыв магазин, уношу домой целую кипу разных газет и журналов, большую такую кипу, штук сорок, наверное, а потом принимаюсь их читать и читаю до часу ночи, а иногда и позже. Вот почему я знаю обо всем понемногу. Моя жена тоже читает, но выбирает обычно то, чего не читаю я, — из чувства противоречия. Моя жена прирожденная спорщица. С газетами и журналами мы оба обращаемся очень осторожно, чтобы не попортить их, так как я беру все напрокат, то есть плачу киоскеру тысячу лир в месяц, а найдя что-нибудь очень уж интересное, покупаю нужный экземпляр.

То, что в Австрии, Германии и Голландии существуют такие хоры, я знал и без Фурио Стеллы. В этих странах музыку изучают с детства, а любители музыки, особенно рабочие и служащие, организуют хоры и поют в них под руководством знатоков полифонии. Они увлекаются классическим многоголосьем, исполняют мотеты, занимаются сольфеджио и изучают произведения композиторов пятнадцатого века, неизвестных французских авторов пятнадцатого или итальянских пятнадцатого, шестнадцатого и семнадцатого веков. Вплоть до восемнадцатого. В протестантских странах всегда увлекались полифонией, поэтому материала у них больше, чем у нас, хотя в Италии есть своя система полифонии, родоначальником которой считается Монтеверди. Да, Монтеверди — это был гений.

Для северян главное — овладение полифонией, ведь они люди неразговорчивые, общаются друг с другом неохотно, а потому, собравшись, поют. Ну я и пошел к Фурио Стелле: у меня те же проблемы, что и у северян, только со мной дело посложнее, поскольку они почти все такие, а у нас такой я один.

В то время мы с женой жили на втором этаже небольшой виллы в Монтеверде Веккьо. Каждое утро я пешком спускался на виа Аренула, где у меня филателистический магазин, а к часу обычно возвращался домой. Но иногда забегал пообедать куда-нибудь в закусочную, а потом возвращался в магазин и, устроившись в кресле, спал до половины пятого, когда приходило время снова открываться. Дома я до глубокой ночи читал газеты. Иногда за окном уже светать начинало, а я все читал. Жена ворчала, потому что свет моей лампочки мешал ей спать.

Не ворчи, старуха, говорил я ей.

Я всегда называл жену «старухой», потому что она на год старше меня.

В тот период наша семейная жизнь складывалась не так чтобы хорошо. Жена стала меня раздражать. В том смысле, что ее вид действовал мне на нервы. Нервы у меня расшатались из-за бессонницы, а бессонница еще больше усиливалась из-за нервов. К тому же я выкуривал по сорок сигарет в день.

Бывало, начнешь читать газету и прочитаешь целую страницу а то и две или три, совершенно не понимая прочитанного. Это трудно объяснить. Слова-то я читал, но воспринимал их как-то поврозь. Прочитывал так целую статью, потом следующую, потом рекламу, биржевые новости и — ничего не понимал.

Не знаю уж почему, но антипатия к жене все усугублялась, и дело дошло до того, что я уже не мог выносить ее присутствия. Но выносить приходилось. Ей я пока ничего не говорил, но, думаю, она и сама это заметила, потому что стоило ей открыть рот, как я тут же заявлял: замолчи, старуха. Или: замолчи, старик, потому что у меня появилась привычка все переворачивать в мужской род. И в магазине тоже. Помню, я посоветовал одному клиенту наклеивать марки в альбом с помощью «липкого лента». В общем, состояние у меня становилось все хуже, и врач, к которому я обратился, сказал: ну, хватит, пора вам немного отдохнуть.

• Предыдущая
• 2/36
• Следующая