Благословенная тьма - Черкасов Дмитрий - Страница 8
- Предыдущая
- 8/52
- Следующая
На сей раз воздушный извозчик ответил охотно и быстро:
- А кто же их знает? Растворились, будто и не было их никогда.
Казалось, что этот прискорбный факт его чем-то радует. Или, вернее, не сам факт растворения, а другой - уверенность в том, что Пантелеймона поджидают и другие открытия и факты, о которых его даже не потрудились уведомить начальники-командиры.
Вероятно, пилот давно уже точил зуб на руководство - не то не доплатили ему, не то отказались повысить. В самом деле - почему он торчит в такой дыре?
Протодьякон ощутил внезапную неприязнь к этому язвительному субъекту.
- Мне пора, - сухо сказал он. - Хорошей погоды и мягкой посадки.
Пилот хохотнул:
- Благословите тогда на прощание, батюшка…
Челобитных мотнул головой:
- Статус не позволяет. Не батюшка я…
Он нацепил рюкзак и, не оглядываясь, зашагал через луг. Он слышал, как взревел двигатель, и придержал шляпу, которую едва не сорвало порывами ветра, но так и не обернулся.
Трава была высока, солнце изрядно припекало. Вокруг протодьякона вились тучи насекомых - большей частью ему незнакомых, но, несомненно, лютых и голодных. Он отмахивался, не желая до поры надевать накомарник. Если он спасует здесь, на лугу, то каково ему будет в лесу, во власти таежного гнуса?
Почему-то именно гнус возбуждал в нем наибольшую озабоченность, словно и не существовало в природе никаких аномалий и тайн, могущих оказаться куда страшнее.
Перспектива обманчива; Пантелеймону мерещилось, что до Бирюзова рукой подать, однако он шел и шел, а деревня как будто и не приближалась. Впору было заподозрить, что колдовство уже началось, и луг проклят, а до людей не дойти никогда. И пес паршивый, вертолетчик об этом, разумеется, знал, потому и радовался. Ослепло начальство, что ли? Гребут в помощники неизвестно кого, всякую сволочь…
Под самозабвенный стрекот цикад он ускорил шаг. И деревня вдруг выросла перед ним, словно раскаиваясь в длительной удаленности. Словно она раздумывала, подпускать к себе чужака или сохранять благоразумную дистанцию, и наконец решила, что от нее не убудет.
Насекомых стало чуть меньше, когда Челобитных ступил на главную и единственную улицу деревеньки. Очень скоро выяснилось: то, что по логике должно было находиться слева, в сознании пилота перевернулось и оказалось справа. Бог его знает, откуда он смотрел и что имел в виду.
Короче говоря, в пятой избе слева - а Челобитных зашел в деревню именно слева - никакого Ступы не было, жила там жилистая старуха, копавшаяся в огороде.
- Не оттуда зашел, - лаконично сообщила она Пантелеймону, с трудом выпрямляясь и вытирая руки о подол. И махнула, направляя пришельца подальше от себя, на другой конец селения.
- Премного благодарен, - поклонился протодьякон.
Старуха не ответила и вернулась к своему занятию.
Челобитных пошел по улице, искоса поглядывая на одинаковые, землистого цвета избы. Больше он никого не повстречал; деревня словно вымерла, и даже собаки молчали. В пятой избе по правой стороне, казалось, тоже давным-давно никто не жил - она вся покосилась, плетень повален.
«Да, не балуют Ступу, - подумал Пантелеймон. - Куда он деньги-то девает? Пьет горькую, ясное дело».
Его подозрения полностью подтвердились, когда он позвал со двора хозяев и ему никто не ответил. С тем же результатом протодьякон постучал в дверь. Когда он, толкнув ее, вошел в горницу, то обнаружил, что там царило вопиющее запустение.
Рядом с почерневшим от времени и грязи столом с объедками вместо лавки стояла вполне городская пружинная кровать.
На голом матраце, в грязной одежде и обуви храпел долговязый мужик с прыщавой физиономией - заросший и небритый. Запах в горнице висел такой, что у Челобитных перехватило дыхание.
Не спрашиваясь, он быстро прошел к окну, распахнул его. Затем поискал глазами, нашел бутыль с отравой, которая свалила предполагаемого проводника, налил полстакана и остановился, выбирая оптимальный способ воздействия.
Физический способ, конечно. Но для порядка он позвал:
- Сударь, проснитесь! Господин Ступников!
«Господин» не отреагировал и продолжал храпеть, как ни в чем не бывало. Тогда протодьякон вылил на него ковш воды, стремительно присел на кровать и принялся быстро растирать хозяину уши.
Тот гневно замычал, задвигал руками и ногами. С неожиданной ловкостью и быстротой сел, изучая Пантелеймона мутным взором.
Тот подал ему стакан и таким образом мгновенно наладил контакт и взаимопонимание.
Гадость исчезла в глотке верзилы - можно было забояться, что вот сейчас она его и добьет окончательно.
Но ничего такого не случилось. Напротив, в бесцветных глазах Ступы заиграло некое подобие разумной жизни.
- Чего надобно? - хрипло спросил пропойца. - Плесни-ка еще.
- Будет покамест, - отозвался Челобитных. - Ступников - ты будешь? - Он отбросил неуместных в данной беседе «сударя» и «господина».
- Ну, - кивнул тот нетерпеливо, поглядывая на штоф.
- Чудесно, - сказал Пантелеймон. - Или не чудесно, пока не знаю. Есть повод усомниться. Я ведь к тебе из столицы, мил человек.
Это не было правдой, но протодьякон решил повысить свой статус в глазах провинциала.
На Ступу это известие не произвело, однако, никакого впечатления.
- Так и знал, - пробормотал он.
- Что ты знал?
- Много вашего брата ездит…
- Ну и что скажешь мне, чем порадуешь? Свезешь, куда попрошу?
- Смотря куда попросишь…
- Да ты идти-то в состоянии?
- Я-то?
Ступа презрительно посмотрел на протодьякона и легко спрыгнул с кровати, прошелся гоголем взад и вперед.
Встал на носки, на пятки - будто на медосмотре. Изготовился дыхнуть, но протодьякон вовремя отпрянул и прикрылся локтем.
- Верю, верю!
- Ты не смотри, что я выпимши. И не суди. Не судите, да не судимы… -… будете, - докончил протодьякон. - С этим все ясно. Мне надобно в Зуевку.
Он умышленно назвал конечный пункт путешествия - вдруг повезет? Вдруг этот субъект с похмелья забудет о былых страхах и решит, что ему море по колено?
Может, и впрямь налить ему еще по-быстрому, чтобы мозги замутить?
Проводник, однако, был не настолько пьян и не до того деградировал с похмелья, чтобы его можно было взять просто, с налета, голыми руками.
- Исключено, - твердо вымолвил Ступа, и это прозвучало настолько необычно, на городской просвещенный манер, что протодьякон даже опешил.
Он только и мог тупо спросить:
- Почему?
- Проклятое место, дьявольское… - Ступа был предельно откровенен. Пантелеймон даже заподозрил его в осведомленности насчет истинной деятельности пришельца.
Иначе к чему изъясняться мистическими категориями? Впрочем, это наверняка лишь оборот речи. -… Бывал там однажды, по молодости, так неделю по лесу плутал, чуть не сдох. Кружило меня, и худо стало… С тех пор - ни ногой. Туда много пришлых ушло, и ни один не вернулся.
- А тамошние, местные? Бывают здесь?
- Может, и бывают, да я не встречал. Короче: в Зуевку не повезу. Добирайся, как хочешь.
- Ну, а ближе?
- Ближе - это как? - подозрительно спросил Ступа.
Челобитных вздохнул и назвал Крошкино - место, куда изначально и намеревался попасть.
Верзила внимательно посмотрел на него. Протодьякон перехватил этот взгляд, впитал его и с немалым удивлением признал, что хмель непостижимым образом полностью выветрился из головы проводника. На него смотрел абсолютно трезвый и подозрительный человек.
Оба помолчали. Ступников отвел глаза и взялся за стакан. Пантелеймон ему не препятствовал.
- Дальше ты скажешь, что ученый, - изрек, практически утверждая, Ступа.
- Почему же не сказать, когда оно так и есть, - пожал плечами протодьякон.
- Ну, ясное дело! Я другого и не ждал. Я только «ученых» и переправляю. И всех - только в одном направлении, обратно еще никто не попросился. Как думаешь, почему?
Неужто осели у нас, корни пустили, детишек нарожали?
- Предыдущая
- 8/52
- Следующая
