Благословенная тьма - Черкасов Дмитрий - Страница 10

• Предыдущая
• 10/52
• Следующая

- Ты - не ученый, - покачал он головой.

- Меньше болтай, - велел ему Челобитных и, не спрашиваясь, полез в лодку.

- Мне без разницы. Я ведь и таких, как ты, возил - вот я о чем толкую. Сгинули они как миленькие. Что ученый, что кто-то еще, непонятный, - конец всяко один…

Хоровод Свое прозвище Ляпа-Растяпа получил заслуженно: руки у него росли не оттуда, откуда положено, и не везло ему постоянно, и весь он был темный-нескладный. Но все же мужик, а мужиков в Зуевке было не особенно много, все больше старухи, которые со дня на день ожидали конца света, ибо знамений уже стало не перечесть.

И все считали, что бабе его, Андронихе, крупно повезло - сам Ляпа тоже так думал и усердно занимался единственным, что давалось ему без труда: детопроизводством.

Андрониха, правда, придерживалась несколько иного мнения, но помалкивала и не роптала на судьбу.

Ее супруг, хотя и хозяйственный от природы, не был способен ни к какому ремеслу.

Он еще мог кое-как наколоть дров, но вот, например, починить коптившую печку уже был не в состоянии. Жили они натуральным хозяйством, огородничеством - что вырастет, то и ели. Держали мелкую живность, да только ее истребили какие-то ночные дьяволы, к набегам которых здесь давно привыкли, - спасибо, что не тронули детей.

Время от времени Ляпа отправлялся на охоту. Далеко в лес не заходил, опасаясь каверз нечистой силы. Иногда ему удавалось подбить тетерева, а то и кабанчика; в такие дни в семье начинался праздник, плавно переходивший в неуемное пиршество, после чего Ляпа по несколько дней болел. В такие дни он лежал на печи, изнемогая от похмелья, а его Андрониха сноровисто прятала хмельное, заставляя мужа лечиться рассолом. Ляпа не сопротивлялся, зная крутой нрав своей ненаглядной и единственной, - от нее вполне можно было заработать по хребту! …Видя, что муж снаряжается для отстрела мясной живности и выбрал не дробь, а картечь, Андрониха тяжко вздохнула.

- Чего тебе неймется? - спросила она безнадежно. - Чего не хватает-то? Опять глаза зальешь… Скоро смеркаться начнет, куда тебя вообще несет, на ночь глядя?

Ляпа, не прерывая сборов, промычал что-то неопределенно-строптивое.

Андрониха заметалась по избе, умышленно гремя утварью. Шум, производимый ею, сливался с разноголосицей ребятни, и это была сущая преисподняя.

Муж ее тем временем спокойно переломил ружье, заглянул в стволы.

Жена не выдержала:

- Я тебе говорю или стенке? - взвилась она.

Ляпа угрюмо посмотрел на нее, пожевал губами.

- Слушай сюда… - Он допустил совсем не таежный речевой оборот. - Я нынче ходил к Косматому. Сечешь, по какому вопросу?

Андрониха села:

- Час от часу не легче, - проговорила она. - Какие у тебя могут быть с ним дела, с дьяволом этим?

- Сама подумай, какие. Или у нас все тихо и ладно?

- Ничего ладного, - откликнулась жена и вдруг замолчала, осененная догадкой. - Ты что?! - спросила она громким шепотом. - Ума совсем лишился? Неужто насчет…

Она не договорила. Ляпа кивнул и щелкнул ружьем:

- Верно мыслишь. Насчет.

Та схватилась за сердце:

- Сор из избы! А если он над ней что учинит - тогда чего?

Муж проявил неожиданную твердость:

- Сор этот давно всем глаза намозолил, нашла секрет… Про то, чтоб учинить, - речь и вовсе не шла. Он ее просто поискать взялся. А отблагодарить все равно надобно, кабанчиком хорошо бы. Пойду, авось повезет.

- «Речь не шла»! Да он тебя и не спросит!

- Обещался не трогать.

- «Обещался»! - передразнила его жена. Она снова перешла на яростный шепот: - Почем ты знаешь, какая на ней порча? Может, она змеей оборачивается, если не хуже. Всегда возвращалась - и нынче вернется! По мне хоть змея, хоть ведьма - а все родная кровь! Или она тебе - чужая?

Ляпа треснул кулаком по столу, лицо его исказилось. Это был невиданный доселе жест, и Андрониха враз умолкла, вытаращив глаза.

- Чутье у меня! - прошипел Ляпа. - У меня душа не на месте! Я словно знаю, что на сей раз миром не обойдется!

Он вышел из избы, не оглядываясь, и грохнул дверью. Позади на миг установилась тишина, а потом шум и гам возобновились.

Сердце бешено стучало в ляпиной груди, ибо он сам не ожидал от себя такой прыти.

Он даже вырос в собственных глазах и, не откладывая, постановил, что и впредь не позволит больше Андронихе безгранично и единолично властвовать над ним.

«Рассол, - бормотал он совершенно некстати. - Я тебе покажу рассол…»

Чтобы отвлечься от мрачных предчувствий, Ляпа припоминал все женины прегрешения - как мнимые, так и подлинные.

Он зашагал по дороге, держа курс на березовую рощу. На ходу приложил ладонь козырьком ко лбу, прищурился на солнце, уже давно покинувшее зенит. Жена, конечно, права, для охоты поздновато. Ляпа нехотя признался себе, что охота - не единственная цель, ради которой он снялся с печи и потащился в лес.

Жена права и в том, что Ликтор - фигура малопонятная и непредсказуемая. В самом деле - никто не знает, в каком виде или состоянии он застанет Полинку, если найдет. И какие шаги предпримет, если та вдруг чем-то ему не понравится или, не приведи Господь, покажется опасной для здоровья и жизни.

Покажется или окажется.

Ляпа допускал всякое. Для него что пришельцы, что черти - все были мазаны одним мирром. И в Ликторе он вовсе не был уверен: когда беседовал с Ликтором - верил Ликтору, когда с женой - верил жене. Переубедить его было проще простого.

Поэтому за гневными и порывистыми действиями Ляпы скрывалась растерянность. Все перепуталось в его голове - и Ликтор, и кабанчик, и Полинка, и нечистая сила.

Он отогнал от себя неприятные мысли об отдельных личностях и принялся размышлять над вещами абстрактными.

Почему нечисть вольготнее чувствует себя по ночам? Он снова тревожно взглянул на солнце, чересчур поспешно - как ему показалось - катившееся к закату. Луна, решил поначалу Ляпа. Все дело в Луне. Но потом он сообразил, что Луна никуда не исчезает и днем, ее просто не видно. Из этого следует, что нечисти мешает Солнце.

Так-то оно вроде бы так, но в здешних лесах круглые сутки стоит такая темень, что не пробиться никакому светилу. Разница между днем и ночью не так уж значительна…

Ляпа вошел в березняк и стал углубляться в лес. Роща его не интересовала, он стремился попасть в самую чащу. На Луну тоже грех наговаривать, сейчас она… в первой четверти, что ли? В этих вещах он плохо разбирался. Во всяком случае, ее почти что и нет. Тогда остается…

Справа что-то завыло и как будто залязгало железом. Ляпа не потрудился повернуть голову, к таким вещам он давно привык. Бог его знает, что там. Лучше не соваться - вот это он знал наверняка.

Но сунуться на сей раз пришлось - правда, не на лязг и не на вой, а на другое - только несколько позднее, когда он уже миновал не только рощу, но и обширный луг, за которым сразу начиналась почти непроходимая чащоба, где чего только ни росло.

Продираясь сквозь бурелом и держа стволы наготове, Ляпа замедлил ход, привлеченный неким движением, - и снова по правую руку. Он даже не то чтобы увидел это движение-дрожание-шевеление, а каким-то малопонятным образом получил представление о нем и уверился, что оно есть на самом деле.

Таинственного лязга он не испугался, а перед этим ощущением не пойми чего - спасовал.

Ляпа остановился, медленно повернулся, вскинул ружье. Там, справа, запросто мог оказаться и зверь, возможно, съедобный. О том, кто там мог оказаться еще, думать вдруг расхотелось. Между деревьями виднелся просвет, и в нем что-то передвигалось. Сердце у Ляпы ушло в пятки, когда он осознал, что час уже поздний и солнце почти село. Просвет между тем оставался ярким, словно освещенным искусственно; не до конца отдавая себе отчет в своих поступках, Ляпа побрел на это свечение, поминутно спотыкаясь и оступаясь.

В скором времени он добрел до поляны. Выходить на нее не стал - замер, укрывшись за деревом и облизывая внезапно пересохшие губы.

• Предыдущая
• 10/52
• Следующая