Фантастика 1971 - Арутюнов Сергей - Страница 19

— На дьявола мне ваше уважение, мсье невежа! Я приближенный древних фараонов и новых королей, Великий кофт розенкрейцеров и вождь масонов…

— Я слишком много о вас знаю, мсье Жозеф.

— От кого?

— Ну, скажем, от Альтотаса.

— Эта старая сова, ко всему, еще и болтлива? Ну, дайте мне только выйти отсюда…

— Вам не выйти отсюда, мсье Жозеф. Это ведь замок святого Ангела. В Риме.

— Неужели Великий кофт, маг и мудрец, не может повторить то, что сделал какой-то ювелир по имени Бенвенуто Челлини?

— Да, великий художник, скульптор и ювелир Бенвенуто бежал отсюда. Но у него были, креме гениальности, железная воля, стальные мышцы. Ну и невероятное везение. А вы силой никогда не отличались, мсье Жозеф, и на папских харчах не окрепли, конечно. А уж насчет везения…

— Тогда зачем вы здесь? Если я выйду на свободу… Нет, когда я выйду на свободу, я вызову тебя на дуэль, человек, вселивший в меня ложные надежды!

— Такую же дуэль, какую вы предложили некоему врачу?

— А! Ты действительно кое-что обо мне знаешь. Да, меня вызвал на поединок врач вашего великого князя Павла Петровича. Кстати, как он сам, этот принц Поль?

— Давно умер, ведь прошло уже почти два столетия…

— Ну да, ну да, ты же мне снишься… А я предложил этому лекарю дуэль на свой лад. Каждый дает другому изготовленный им самим яд — не зря же мы оба врачи, и победит тот, кто сумеет найти противоядие… Ладно, мне было приятно вспоминать прошлое, поэтому давай расстанемся без обиды. Наверно, уже утро. Пора просыпаться.

— Одну минуточку! Скажите, какого великого человека учил Альтотас до вас?

— Ты слишком много хочешь знать, мой юный друг. Видишь, к чему меня привела та же страсть? Ах, добрые советы, добрые советы… Они всегда бесполезны. Мой покойный друг Юлий Цезарь слышать ничего не желал про мартовские иды… Ты улыбаешься? Вон! Я окончательно просыпаюсь.

Проснулся-то, конечно, я, Рюрик Варзин. В самолете, возвращавшем меня в Москву.

— Что вы кончали, юноша? — седой толстый человек утомленно раскинулся в кресле, предварительно бросив на стол перевод рукописи Альтотаса. Он был академиком, а я журналистом, и я был вдвое моложе его, потому стерпел и не очень понравившийся мне тон вопроса и обращение «юноша», давно уже неуместное.

— Исторический факультет пединститута, Михаил Илларионович, — ответил я.

— Чему же вас там учат, на вашем факультете, что вы не можете понять, о ком здесь идет речь! Двадцатилетние физики сейчас знают больше своих академиков, а историки… Эх!

— Да я ведь давно не историк, Михаил Илларионович.

— Юноша! Историк не профессия, даже не призвание. Историк — это способ мышления и сумма знаний. Я знаю историков-физиков, историков-врачей, историков-поэтов. Смею вас заверить, это не худшие среди физиков, врачей и поэтов.

— Михаил Илларионович, но ведь вы все-таки академик и специализируетесь по истории науки. Не мудрено, что для вас тут нет загадки. А уверены ли вы, что ваши дипломники разгадают тайну рукописи?

— Дипломники?! Минутку, юноша. — И академик нажал кнопку на столе. В дверях появился секретарь.

— Будьте добры, Анна Митрофановна, доставьте сюда Юру Колесничука. Того, со второго курса.

…Я бы вообще принял этого Юру в лучшем случае за девятиклассника. Он был так юн, что я ловил себя на желании начать обращенную к нему фразу со слова «мальчик». Он был так худ, что еще немножко — и костюму было бы не на чем висеть. Он был так застенчив… Впрочем, не успел я подыскать сравнение, как это у него прошло. Текст перевода Юра проглотил почти молниеносно.

— Юрий Иванович, — обратился к нему академик, — вот юношу интересует, о ком тут идет речь.

— Простите, — ответил Юра. Кто именно интересует нашего уважаемого гостя?

— Делатель золота, — сказал я.

— О, это же ясно. Исаак Ньютон.

— Видите? — засмеялся академик. — Ив дипломниках-то нужды не было. Обошлись второкурсником!

— Может быть, не совсем обычным второкурсником? — спросил я, насколько мог ядовито.

— Может быть, может быть. Я позвал того, кто особенно интересуется алхимией.

— Но разве Исаак Ньютон занимался алхимией?

— Эх, юноша, юноша! Ответьте-ка ему, Юрий Иванович.

— Еще как занимался! Почти целиком пять лет отдал. Шуточки!

— Он что-нибудь написал об этом?

— Ничего, — забасил академик. — Не тот человек! Сэр Исаак по двадцать и тридцать лет не публиковал своих настоящих открытий. Все удостовериться хотел. А тут открытий быть не могло.

— Почему же не могло, Михаил Илларионович? Может быть, он просто не успел или не захотел их опубликовать?

— Это говорите вы, Юрий Иванович? А еще солидный человек. Ах, Юрий Иванович, ну какие же открытия в алхимии можно сделать в конце семнадцатого века? Она уже изжила себя, она уже прошла. Великий Ньютон не мог этого не понять.

— А если он понял что-нибудь другое, Михаил Илларионович? — Юра окончательно повернул фронт против своего учителя. — Он ведь начал интересоваться алхимией в расцвете сил. Вспомните его письмо к Астону.

— Какое письмо, Юрий Иванович? Что-то запамятовал.

Мальчик (виноват, студент) вскинул руку и начал читать наизусть: «Если Вы встретитесь с какими-либо превращениями веществ из их собственных видов, как, к примеру, железа в медь, какого-нибудь металла в ртуть, одной соли в другую или щелочь и т. д., то обращайте на это наибольшее внимание, так как нет опытов в философии более проясняющих и обогащающих, чем эти».

— Причуда гения, — сердито сказал старик, — вы же знаете, Юрий Иванович (меня он теперь полностью игнорировал), Ньютон занимался и богословием тоже. Сделаете ли вы из этого вывод, что богословие стоит изучать?

— А вы должны были бы помнить, Михаил Илларионович, — студент переходил в решительную атаку, — Ньютон ничего не делал плохо. В Кембридже сегодня студенты-теологи проходят ere комментарии к Апокалипсису. Англиканская церковь, Михаил Илларионович, считает Ньютона своим видным богословом.

— Это-то верно, — неохотно согласился академик. — Хотя кое-какие взгляды были у старика явно еретическими.

— Ну вот, так почему бы Ньютону не изготовить золота?

— Да потому, что это невозможно. Нынешняя физика запрещает.

— Мы-то с вами историки и должны прежде всего обращаться к своей науке. Вам все ясно в истории Раймонда Луллия, Михаил Илларионович?

— Нет, я же вам говорил об этом на семинаре.

— Простите, — я позволил себе вмешаться, — а что случилось с Раймондом Луллием?

— А! — академик отмахнулся от меня, потом смутился собственной невежливостью и скороговоркой сообщил: — Он добыл для своего короля чертову уйму золота, и никто никогда не знал и теперь не знает откуда. Сам он, естественно, ссылался на философский камень…

И старик снова повернулся к студенту:

— Мало ли в истории загадок. Но чудесами их объяснять не надо. Вы еще так молоды, мой друг, вам свойственно увлекаться…

— А что вы скажете о наследстве Ньютона, Михаил Илларионович? Не слишком ли оно было большим?

— Все это давно подсчитано, Юрий Иванович. Сэр Исаак получал за заведование монетным двором сначала тысячу фунтов стерлингов, потом две. Огромные деньги по тому времени! А жил строго, скромно, этакий типичный британский старый холостяк. Мог он, мог сэр Исаак накопить эти двадцать или тридцать тысяч фунтов — склероз у меня, не могу вспомнить точную цифру.

— Тридцать две тысячи фунтов. И давайте подсчитывать точно. Первые три года службы в. монетном дворе Ньютон получал 750 фунтов стерлингов в год. Не так-то много. Следующие двадцать шесть лет — пока он не передал фактически свою должность мужу племянницы — его жалованье составляло полторы тысячи фунтов стерлингов.

— Юрий Иванович, теперь не точны вы. Исследователи прикинули, что доходы Ньютона достигали двух тысяч фунтов в год.

— Что ж, приму и это, хотя не очень верю в данную цифру. Итак, за двадцать шесть лет Ньютон получил 52 тысячи фунтов, а истратил только 20. Откладывал больше шестидесяти процентов жалованья в кубышку! Не верю. И жил он не так уж экономно — помните, сколько у него было родственников? Взять хоть Кондюиттов, он ведь им помогал.