Протекторат (Призрачная реальность) - Авраменко Олег Евгеньевич - Страница 24

Я повернулся к стоявшему рядом Торн-Смиту:

— Раз вы здесь, то расскажите, как обнаружили тело.

— Значит, дело было так, — охотно заговорил молодой человек. — В четыре я сменился с дежурства и перед уходом домой решил заглянуть к Светлане. Она заканчивала работу в семь, ей оставалось ещё три часа, и мне захотелось повидать её. Я поднялся на этот этаж, вошёл в приёмную, но не успел обменяться с женой и парой слов, как прозвучал зуммер вызова интеркома. Светлана ответила; женский голос, представившись медсестрой из гинекологического отделения, попросил её немедленно зайти к доктору Петровскому.

— Это личный консультант вашей жены? — уточнил я.

— Совершенно верно. И Светлана, ясное дело, была очень взволнована: такой срочный вызов не сулил ничего хорошего. Она тотчас сообщила об этом доктору Довганю, и тот, поворчав немного, всё же разрешил ей отлучиться. Мы вместе поспешили на двадцать четвёртый этаж, где находится женская консультация, а незадолго до этого ушёл и пациент, паренёк лет двенадцати, у которого как раз закончился приём. Так что доктор остался один.

— Когда это было? — спросил я.

— Точно не скажу, — ответил Торн-Смит. — Когда я пришёл к жене, часы в приёмной показывали 16:06. Так что, когда мы выходили, было не больше десяти минут пятого.

— А тот паренёк ушёл до звонка или после?

— Кажется, до. Или во время разговора. Но никак не после.

— Понятно, — кивнул я. — Продолжайте, пожалуйста.

— В общем, мы поднялись на двадцать четвёртый этаж и там выяснили, что никто Светлану не вызывал. Доктор Петровский как раз был занят, но мы переговорили с его ассистентом, и он заверил нас, что результаты последних анализов вполне удовлетворительны и беспокоиться не о чем. Решив, что произошла какая-то ошибка, мы вернулись обратно.

— Когда?

— Опять же, точно не скажу. Но жена говорит, что в двадцать минут пятого.

— И она не сообщила доктору о своём возвращении?

— Почему же, сообщила. Уходя, жена как обычно выключила свой интерком, а вернувшись, снова включила. Этого было достаточно. Доктор очень не любил, когда его отвлекают во время работы без крайней необходимости, а Светлана думала, что у него уже находится ваша подзащитная, которой было назначено на четверть пятого.

— Значит, — подытожил я, — ни вы, ни ваша жена не заподозрили ничего неладного и спокойно себе проговорили до половины пятого.

— Вернее, до шестнадцати двадцати семи. Я как раз посмотрел на часы, сказал жене, что мне пора уходить, и буквально в эту секунду появилась барышня Габрова. Она поздоровалась, извинилась за опоздание и объяснила, что сегодня вообще не хотела идти на приём, но затем всё же передумала и пришла. Светлана по привычке записала время её прихода.

— Прежде вы ни разу не встречались с моей подзащитной?

— Раз или дважды я видел её, когда она приходила на приём к доктору. Я часто заходил к Светлане после смены.

— А когда она заговорила с вашей женой, её голос не показался вам знакомым?

Торн-Смит покачал головой:

— Признаться, я как-то не обратил на это внимания. Светлана тоже. Только на следующий день мы сообразили, что её голос очень похож на голос медсестры, говорившей по интеркому. — Встретившись с моим взглядом, молодой человек на секунду замялся и смущённо добавил: — Вообще-то мы не сами сообразили. На эту мысль нас натолкнул полицейский следователь.

— То есть, вы не уверены?

— Нет, не уверен.

— А ваша жена?

— Она думает, что это была барышня Габрова, но утверждать под присягой не рискнёт.

— В полиции не пытались давить на вас?

— Пытались, но не сильно, а потом махнули рукой. Наверное, решили, что у них и без того хватает улик.

С этим я не мог не согласиться. Улик действительно хватало. Дело Алёны Габровой представлялось настолько очевидным, что прокуратура была готова передать его в суд присяжных уже через две недели после убийства. И только стараниями адвоката Стоянова, избравшего тактику бесконечных проволочек, начало слушаний раз за разом откладывалось.

— Хорошо, — кивнул я. — Что было дальше.

— Так вот, — продолжал Торн-Смит. — Светлана попыталась вызвать доктора через интерком, чтобы доложить о приходе опоздавшей пациентки. Ответа не было, и она решила, что за время нашего отсутствия у него возникло срочное дело и он вынужден был отлучиться. Нам даже в голову не пришло, что с ним что-то случилось. Барышня Габрова подождала ещё четверть часа, может, чуть меньше, затем сказала, что ждать дальше бессмысленно, посетовала на потерю времени и собралась уходить.

— Как, по-вашему, она себя вела?

— По-моему, нормально. Правда, мне трудно судить о том, какое поведение для неё нормальное, но тогда у меня не возникло никаких подозрений… Знаете, господин адвокат, — доверительным тоном сообщил Торн-Смит, — когда позже я узнал, что случилось, то был просто поражён её хладнокровием. За стеной, всего в нескольких метрах, лежал труп человека, которого она полчаса назад убила…

— Это ещё не доказано, — строго заметил я. — Только суд может признать человека виновным.

— Да, да, конечно, — немного растерянно произнёс молодой человек. — Я просто имел в виду… А впрочем, вы правы — не мне решать, совершила она убийство или нет. Это дело суда. Значит так, — продолжил он свой рассказ, — Светлана попросила барышню Габрову ещё немного подождать и передала срочное сообщение на пэйджер доктора. Но ответа не было, и через пару минут девушка ушла. А жена понемногу начала волноваться: доктор Довгань был очень обязательный человек и никогда прежде не подводил своих пациентов, даже если они опаздывали. Наконец она решилась заглянуть в кабинет, открыла дверь, вошла — и тут же испуганно закричала. Естественно, я тотчас прибежал на её крик. Светлана стояла в двух или трёх шагах от двери, а здесь, в этом кресле, сидел мёртвый доктор.

— Вы сразу поняли, что он мёртв?

— Ясное дело. У него во лбу была дырка, а в правой руке он сжимал лучевой пистолет. Помнится, в тот момент я подумал: ну вот, ещё один доигрался со своим психоанализом.

— Вы решили, что он покончил с собой?

— Тогда это казалось очевидным. У меня и в мыслях не было подозревать убийство, пока я не услышал об аресте барышни Габровой.

— Вас это поразило?

— Если честно, то да. Никогда бы на неё не подумал.

Я рассеянно кивнул. Мои надежды, что осмотр места преступления даст мне хоть малейшую зацепку, развеялись как дым. А рассказ Владимира Торн-Смита в той его части, что касался поведения Алёны Габровой, окончательно поверг меня в уныние. Присяжные сочтут её хладнокровие свидетельством исключительной жестокости и без колебаний вынесут самый суровый вердикт.

Пытаясь выдать смерть доктора Довганя за самоубийство, Алёна совершила целый ряд грубейших ошибок. Во-первых, полицию сразу насторожило, что выстрел произведён точно в середину лба. Последующий анализ отпечатков показал, что к гашетке пистолета прикасался только указательный палец доктора, а стрелять себе в лоб гораздо удобнее, когда нажимаешь на гашетку большим пальцем. Вдобавок, Юрий Довгань был левшой, а пистолет он почему-то держал в правой руке.

Но это только во-первых. А во-вторых, хотя серийный номер на пистолете был тщательно уничтожен, проследить его происхождение не представляло труда. Он был зарегистрирован на имя Петра Габрова, майора инженерных войск в отставке. Сам господин Габров, когда к нему обратились за разъяснениями, был непоколебимо уверен, что пистолет лежит в его личном сейфе. Ясное дело, никакого пистолета там не оказалось.

В-третьих же, Алёна, очевидно, редко смотрела детективные фильмы и не знала, что удалить отпечатки пальцев с поверхности предметов совсем не так просто, как это может показаться неискушённому в криминалистике человеку. И хотя пистолет, прежде чем его вложили в руку доктора Довганя, был тщательно вытерт, судебные эксперты без труда обнаружили на нём следы прикосновений пальцев Алёны Габровой и Петра Габрова. Отпечатки Алёны были свежие, её деда — более ранние и совсем старые. Один из свежих отпечатков указательного пальца девушки находился на гашетке.