Лжедмитрий Второй, настоящий - Успенский Эдуард Николаевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/88
• Следующая

Рядом, почти вплотную, за отдельным столиком сидел цыганистого вида чернобородый ловкий мужик.

– Здесь, мой дорогой Уар, – сказал первый мужчина мальчику, – мы распрощаемся с Жуком и Юрием Власьичем и двинемся дальше вдвоем.

– Рано со мной прощаешься, барин, – сказал из-за своего стола Жук. – Я с вами поеду.

– Как так? – удивился Симеон. – У нас бумаги только на двоих выправлены.

– Не твоя печаль, доктор, – ответил Жук. – Мне эти бумаги не очень-то нужны. На корабле встретимся.

Они закончили есть, расплатились и вышли в порт.

Мальчик жадными глазами смотрел вокруг на корабли, лодки, штабеля бочек, ящиков, горы перевязанных пачек пеньки и другую припортовую обыденность.

Рядом, прямо перед ними, шла погрузка корабля из Любека.

– Видишь, – сказал Симеон. – Этот корабль под знаком Ганзейского союза.

– Что это за союз?

– Союз портовых городов: Бремен, Гамбург, Росток, Любек и еще восемь городов. У них свои, внегосударственные отношения. Одинаковые условия торговли – пошлины, взаиморасчеты.

В это время два матроса в серо-синих матросках и круглых шапочках закатывали на судно бочки с чем-то тяжелым. Видно было, как скрипят и прогибаются сходни.

Учитель объяснял дальше. Юрий Копнин иногда вставлял свои комментарии.

– Сюда к нам… к вам в Архангельск везут полотна, сукна, сафьян, шелк, жемчуг, пряности, медь, олово, свинец, вино, бумагу.

– Селитру, порох, серу, – добавил Копнин, – клинки, пищали, пистолеты.

– Верно. Только эти товары по большей части запрещены к ввозу как военные, – сказал доктор. – Их доставляют тайно. Везут или от дружественных стран, или от наших врагов.

– А что вывозят? – спросил мальчик.

– Меха, сало, воск, кожи, рыбью кость, лосиные и моржовые шкуры.

Вдруг у одного из матросов, грузящих корабль, бочка выскользнула из рук, развернулась на сто восемьдесят градусов и, минуя другого матроса, покатилась вниз.

Удар! Бочка развалилась, и содержимое медленно стало выпадать на землю.

Приказчик, наблюдавший за погрузкой, бешено заорал. Его возмущению не было предела. Странным было только то, что он кричал не на матросов, а на бочку.

– Что это за язык? – спросил мальчик.

– Портовая смесь, – отвечал Копнин.

– А что он кричит?

– Он кричит, что в бочке камни. Что купец, свинья, обманул его.

Погрузка прекратилась. Послали за портовым приставом.

Доктор Симеон подошел к приказчику для разговора. Приказчик, только что багровый от крика, повернулся к учителю и неожиданно спокойно стал объяснять на смеси английского, немецкого и польского.

Юрий Копнин свободно переводил:

– Он говорит, что никто не хочет торговать с этой страной. Он привез сюда запрещенный товар: порох, селитру, олово, мечи. И все ради воска. Его товар могли конфисковать, но ему нужен воск, и он рискнул. А русские купцы подкладывают в бочки камни для веса. И это уже в который раз.

Купец, видно, почувствовал в собеседниках европейцев или, по крайней мере, образованных людей, которых давно не видел. И он изливал им душу.

– Он говорит, что в девяносто пятом году ганзейские купцы уже писали письмо царю о том, что в бочки с салом подкладывают камни. Двух купцов тогда по приказу царя запороли насмерть. И вот опять.

– Так он прав, – сказал Уар-Дмитрий. – С нами так вовсе торговать перестанут. Странно вообще, почему торгуют. Спроси у него, – попросил мальчик Копнина.

Копнин перевел вопрос, и купец объяснил:

– Когда многие купцы перестают сюда ездить, русские снижают цены. Снижают донельзя. Становится выгодно скупать у них все по дешевке. Рискованно, но выгодно. Вот он и не удержался.

– Я знаю, как проверять бочки, – сказал мальчик. – Надо одну проверить как следует и сделать образцовой гирей. Все тяжелые бочки забраковывать.

Гость задумался и ответил:

– В принципе можно. Но сами бочки бывают разные. Бывает, что времени в обрез. Команда набрана на срок, погода портится. Тут не до разновесов. Честное слово купца – самая выгодная валюта во всем мире. И всюду принятая.

Симеон поблагодарил купца, пожелал ему счастья в деле с русскими и сказал мальчику:

– Вот ты и получил урок российской государственности. Очень важный урок.

– А что будет дальше? – спросил мальчик.

– Явится пристав, будут искать купца. Пороть, штрафовать…

– Если он с приставом не заодно, – хмуро сыронизировал Жук.

Все получилось не так. Прискакал вестовой. Началась тревожная суета. Всадник с чернополосным флагом скакал от корабля к кораблю с криком:

– Отчаливай! Отчаливай! Тревога! Тревога! Порт закрывается!

Судовладельцы не спорили. Быстро дозагружались, поднимали паруса и сбрасывали сходни. Весь порт, как по команде, во всех точках пришел в движение.

– Что случилось? – тревожно спросил мальчик.

– Я думаю, карантин, – ответил доктор. – Либо холера, либо чума, либо что другое такое же.

– Ерунда, – хмуро произнес Копнин. – Не карантин и не чума. Хуже: государь скончался. Границу закрывают.

– Стало быть, едем назад, – еще более хмуро сказал на это Жук.

Многие дни Москва не ведала, что будет дальше.

Многие дни правление страной велось именем царицы Ирины.

Потом именем царицы-инокини Александры. Потому что царица в постриге получила имя Александры.

Именем инокини Александры в это неясное время правил патриарх Иов.

В Смоленск.

Воеводе князю Ивану Васильевичу Голицыну.

Сие же князю Тимофею Романовичу Трубецкому.

По поручению царицы нашей инокини Александры, писал патриарх Иов.

Князь Иван Васильевич!

Писал государыне нашей царице, инокине Александре Федоровне князь Трубецкой, что ты, князь, никаких дел с ним не делаешь, много скандалишь, считая, что быть тебе под князя Трубецкого рукой невместно и позорно.

Князь Федор Иванович Мстиславский с боярами сказывали о том мне. Я сказывал царице нашей, инокине Александре Федоровне.

И по царицыну указу мы указываем тебе, князь Голицын, чтобы ты всякие дела с Трубецким делал и скандала никакого не допускал.

А не станешь делать, то я со всем собором и боярами приговорю тебя послать головою к Трубецкому с позором. Чтобы твои кляузы на все время закончились.

Помимо государыневых слов, мы сами говорим тебе, Иван Васильевич, кончай свои причуды. Они уже многих людей гневить начинают, которых тебе бы гневить не следовало. Головой играешь.

Печать, дата, подпись

И патриарх, и ближайший синклит умершего царя упрямо уговаривали Годунова принять престол московский. Многие бояре и видные московские люди подступали к нему с этим же.

Борис Федорович и слышать ничего не желал.

– Окститесь вы! Какие разговоры о престоле, когда сорока дней не прошло со смерти Федора Ивановича. И потом такое страшное дело: кому страну на плечи взвалить, всем народом решать надо. Всеми землями и городами. Всех чинов людьми.

Москва ждала сорока дней. Князья затаились. Успех в борьбе за трон не был гарантирован никому, а неудача сразу же обернулась бы гибелью. Причем гибелью всей семьи.

Перебеги дорогу сейчас Борису, можешь потом свою жизнь зачеркивать. Но и помогать ему, признавать его будущую победу ох как не хотелось.

Многие уже довольно твердо понимали, что умный, жесткий, нервный и сладкоречивый Борис обречен стать государем, а все же спесь не позволяла признавать это.

Рюриковичи и Гедиминовичи съедали себя злобой и завистью. Тянули время.

«Надо же, – думал Годунов, – ведь по земле ползали перед царем Иваном и сапоги лизали! Ан нет! В случае со мной у них пена изо рта идет от ненависти и кол в позвоночнике появляется – не дай бог лишний раз поклониться».

Семнадцатого февраля в пятницу собрался в Москве собор.

• Предыдущая
• 15/88
• Следующая