В 4:50 с вокзала Паддингтон - Кристи Агата - Страница 22

• Предыдущая
• 22/51
• Следующая

– Не подкинете ли идейку? Из области домыслов по вдохновению?

– Были у меня кой-какие соображения, – уклончиво отвечала мисс Марпл. – Взять, например, театральную труппу. Гастроли, переезды с места на место, оторваны от дома. В таких условиях гораздо меньше вероятности, что молодой актрисы хватятся.

– Да. Пожалуй, что-то в этом есть. Обратим особое внимание на эту сторону вопроса. – Он помолчал. – Чему вы улыбаетесь?

– Просто подумала, – сказал мисс Марпл, – какое будет лицо у Элспет Магликадди, когда ей скажут, что мы нашли труп!

– Так! – произнесла миссис Магликадди. – Ну и ну!

Других слов она не находила. Молча смотрела то на речистого симпатичного молодого человека, который пришел к ней в дом, предъявив официальный документ, то на принесенную им фотографию.

– Да, точно, – заговорила она, вновь обретя дар речи. – Она самая. Бедняжка. Ну что же, должна сказать, я рада, что вы нашли ее тело. Ведь мне не верили – ни единому моему слову! Ни полицейские, ни служащие железной дороги – никто. Очень обидно, когда тебе не верят. Ладно, по крайней мере не упрекнут хотя бы, что я не сделала всего, что в моих силах.

Симпатичный молодой человек отозвался на это сочувственными и одобрительными звуками.

– Так где, говорите, нашли тело?

– В амбаре. В имении Резерфорд-Холл на окраине Бракемптона.

– Не слышала о таком. Как же оно туда попало, интересно знать?

Молодой человек ничего не ответил.

– Нашла-то, вероятно, Джейн Марпл? Кто-кто, а Джейн найдет, будьте уверены.

– Труп, – сказал молодой человек, сверяясь с записями в своем блокноте, – был обнаружен некой мисс Люси Айлзбарроу.

– Тоже первый раз слышу, – сказала миссис Магликадди. – И все же, думается, без участия Джейн Марпл тут не обошлось.

– Во всяком случае, миссис Магликадди, вы подтверждаете, что на фотографии именно та женщина, которую вы видели в поезде?

– Когда ее душил мужчина. Да, подтверждаю.

– А вы могли бы описать этого мужчину?

– Он был высокого роста, – сказала миссис Магликадди.

– Да?

– И темноволосый.

– А еще?

– Это все, что я могу сказать. Он стоял спиной ко мне. Лица я не видела.

– Вы бы узнали его при встрече?

– Конечно, нет! Он же спиной стоял. Лица не было видно.

– И не представляете себе, какого он возраста?

Миссис Магликадди подумала.

– Нет – так, чтобы говорить с определенностью… Словом, не знаю. Почти уверена, что не очень молод. Плечи – осанка зрелого человека, если я понятно выражаюсь. – Молодой человек кивнул. – Что-нибудь тридцать с хвостиком, точнее сказать не берусь. Я на него не очень-то и смотрела, понимаете. Все на нее – на эти руки у нее на шее и на это ее лицо посиневшее… Знаете, оно мне до сих пор изредка снится.

– Воображаю, что вам пришлось в связи с этим пережить, – сказал сочувственно молодой человек. Он захлопнул блокнот. – Когда же вы возвращаетесь в Англию?

– Недели через три, не раньше. В этом ведь нет необходимости, правда?

– Нет, никакой, – поспешил он уверить ее. – В настоящее время от вас ничего не требуется. Другое дело, если дойдет до ареста…

На том и закончилась их беседа.

С очередной почтой пришло письмо от мисс Марпл. Остроконечные, неразборчивые буквы, там и сям подчеркнуто жирной чертой. Миссис Магликадди, с ее многолетним опытом, не составило труда прочесть его. Мисс Марпл подробнейшим образом описывала приятельнице все случившееся, и та с удовлетворением пожирала глазами каждое слово.

Они с Джейн все-таки им показали!

– Просто-напросто отказываюсь вас понимать, – проговорил Седрик Кракенторп.

Он устроился на полуразрушенной стенке давно пустующего свинарника и посмотрел в упор на Люси Айлзбарроу.

– Что вы отказываетесь понимать?

– Что вы здесь делаете.

– Зарабатываю себе на жизнь.

– Служа в прислугах? – уронил он пренебрежительно.

– Вы отстали от жизни, – сказала Люси. – Помощница по хозяйству, вот я кто, домовод-профессионал или та, кого сам бог послал, и главным образом – последнее.

– Не может вам быть по душе все, чем вы вынуждены заниматься, – и стряпать, и стелить постели, елозить по комнатам с пылесосом и окунать руки по локоть в сальные обмылки.

Люси рассмеялась.

– Отдельные частности – да, пожалуй, но стряпня удовлетворяет мою потребность в творчестве, а нечто во мне прямо-таки упивается наведением чистоты и порядка.

– Ну, а мне в жизни всегда сопутствуют грязь и беспорядок, – объявил Седрик. – И мне так нравится, – прибавил он с вызовом.

– Да уж, оно и видно.

– У меня на Ивисе обзаведение в халупе нехитрое, без выкрутасов. Три тарелки, две чашки с блюдцами, кровать, стол, пара стульев. Повсюду пыль, следы краски, обломки камня – я занимаюсь не только живописью, но и ваянием – и никому не разрешается ничего пальцем тронуть. Женщину я туда близко не подпущу.

– Ни в каком качестве?

– На что это вы намекаете?

– Как-то естественно предположить, что у мужчины со столь артистическими наклонностями должна быть и интимная жизнь.

– Моя интимная жизнь, как вы изволили выразиться, мое личное дело, – отвечал с достоинством Седрик. – А женщину близко не подпущу в присущем ей качестве – прибираться, командовать и вмешиваться во что не просят.

– Вот бы руки приложить к вашей халупе! – сказала Люси. – Вдохновляющая была бы задача.

– Не выйдет, руки-то коротки!

– Да, наверно.

Из стенки свинарника посыпались кирпичи. Седрик повернул голову, вглядываясь в его заросшие крапивой недра.

– Славная наша Мадж! – сказал он. – Как живая стоит перед глазами. Что за милый характер был у свиньи, а какая плодовитая мамаша! Семнадцать, помнится, принесла в последний опорос. Придешь сюда, бывало, под вечер в ясную погоду спинку ей почесать прутиком. Первое было для нее удовольствие.

– Но почему здесь допустили, чтобы все пришло в такой упадок? Ведь не одна же война тому виной?

– А вас, видно, и тут подмывает руки приложить? Все-то вам неймется! Теперь понятно, отчего именно вам выпало обнаружить труп. Греко-римский саркофаг и тот не могли оставить в покое! – Он сделал паузу. – Да нет, конечно, виновата не только война. Это все мой отец. Что вы, кстати, думаете о нем?

– Мне особенно думать было некогда.

– Не нужно уходить от ответа. Скупой, как сам черт, и к тому же, сдается мне, слегка тронулся умишком. Нас всех – разве что не считая Эммы, – ясное дело, ненавидит. Из-за дедова завещания.

На лице Люси изобразилась озадаченность.

– Добытчик у нас в семье был дед. Нажил деньги на хрустящих хлебцах, галетах, крекерах-крендельках. И прочем, что подают к вечернему чаю. А после, будучи человеком дальновидным, очень вовремя переключился на сырные палочки и тартинки, чем обеспечил нам густой навар со званых коктейлей. Ну, а потом настало время, когда отец дал понять, что душа его требует пищи более возвышенной, чем хрустящие хлебцы. Отправился путешествовать по Италии, Балканам, Греции, стал баловаться искусством. Дед обозлился. Он рассудил, что мой отец и для бизнеса не пригоден, и в искусстве не силен, – был, кстати, прав в обоих случаях, – а потому все денежки доверил попечителям своих внуков. Отец же получал пожизненно доходы с капитала, но к самому капиталу притронуться не мог. Тогда, хотите знать, что он сделал? Он перестал тратить деньги. Приехал сюда и начал копить. Не удивлюсь, если он на сегодняшний день скопил не меньше того, что осталось от деда. А нам, между тем, – ни Гарольду, ни мне с Альфредом, ни Эмме – не перепало ни гроша из дедовых денег. Я – нищий художник. Гарольд занялся бизнесом, он в Сити нынче большой человек – унаследовал умение делать деньгу, хотя и у него в последнее время возникли, по слухам, затруднения. Альфред… Альфреда мы обычно в кругу семьи величаем Фальшь-Альф.

• Предыдущая
• 22/51
• Следующая