Параметры риска - Рост Юрий - Страница 15
- Предыдущая
- 15/67
- Следующая
Анатолий Коваленко — кандидат технических наук, доцент МВТУ имени Н. Э. Баумана. Его не остановило и то, что как раз в это время сдавался в набор собственный научный труд — монография, и ему, в общем-то, надлежало оставаться в Москве. Он не остался.
Был с нами и еще один человек, о котором я не говорил, но теперь не могу не сказать. Собственно, он был не с нами, а на пограничной заставе, за много километров от нас. Это наш милый доктор, как мы его называли, Алексей Герасимович.
Две недели до эксперимента он водил нас по разным и врачам, сам как психолог одолевал всевозможными тестами. И, кажется, отчаянно завидовал — конечно, по-доброму- когда мы отбывали на необитаемый остров.
Связь была односторонней, исходящей только от нас. Мы не знали, принято паше сообщение или нет. Так что ощущение психологической изолированности на острове не нарушалось. Но, оценивая медицинские данные, Алексей мог более или менее уверенно контролировать общее состояние своих подопечных.
Интересы же самого Алексея как специалиста лежали целиком в психологии. Его интересовали взаимоотношения в нашей группе, наша приспособляемость к внешним условиям и многие другие психологические аспекты…
Послесловие
Спешу сразу объяснить: фотоаппарата у нас с собой не было. Снимать я мог только после того, как за нами пришел корабль. Я одолжил аппарат и сделал несколько снимков буквально за десять-пятнадцать минут до того, как покинуть наш остров.
В принципе мы могли бы взять с собой фото- или киноаппарат, но решили не брать. И вот почему: фотоаппарат-это огонь. В первый же солнечный день мы бы вывернули объектив и получили сильную линзу. Ну и потом потерпевшие кораблекрушение вряд ли спешат прихватить с собой фотокамеру. Думаю, их заботит в тот момент что-то другое.
Как же он красив, наш остров, когда глядишь на него с моря!
Две мохнатые зеленые сопки — мы блуждали в лесу, их покрывающем…
Маленькая, уютная бухта — здесь мы ловили креветок и здесь же, на ее берегу, добыли огонь…
Дальше, за выступающим скальным мысом, где купались, ловили камбалу, — большая, обширная бухта с пологим песчаным берегом. Здесь встретили нерпу…
У северной оконечности острова под высоким отвесным обрывом — груды гигантских камней, где лежали, отдав себя ветру и солнцу… С этих камней наблюдали касатку…
Кекуры, каменные столбы, торчащие из моря, будто пальцы, указующие в небо…
Так знакомо нам все, так уже дорого!
И вот теперь, стоя на борту корабля, мы видели, как остров наш отдалялся, становился меньше и меньше, застилаясь туманом, словно бы погружаясь в пучину…
Стальная палуба мелко дрожала у нас под ногами, и мы испытывали странное чувство, которое иногда испытываешь, стоя рядом с большой, мощной машиной. Вот и вернулись мы в наш привычный, обыденный мир, где рядом с человеком обитают механизмы. И еще неизвестно, чей это мир больше: каш или их…
У каждого человека на борту корабля были свои дела — никого нельзя увидеть без дела, — и только мы трое слонялись, привлекая всеобщие взгляды, не зная, где и как встать, чтобы никому не мешать. Худые, заросшие люди, очень усталые внешне, в грязной, мятой одежде…
Командир пригласил к себе в каюту, спросил: "Есть-то вам можно?"
— Можно, можно! — В один голос ответили мы, хотя, по правде сказать, толком этого не знали. Пищулин и Коваленко смотрели на меня так, словно боялись, что я вдруг скажу им: «Нельзя». Очень уж хотелось горячего супа, которым пахнуло из камбуза.
— Руки вымыть не желаете? — спросил командир. Ну вот началась цивилизованная жизнь: перед едой они моют руки…
Я подошел к умывальнику, склонился над ним, взял кусок туалетного мыла. Пахнет, надо признать, неплохо… Намылил ладони, ощущая приятную свежесть, машинально поднял голову и отшатнулся.
Из зеркала на меня смотрела чья-то страшная рожа-заросшая густой щетиной, со спутанными волосами, с кожей, местами слезавшей клочьями, к усталыми, воспаленными глазами.
Я сразу же резко оглянулся, чтобы увидеть, кто это так неслышно подошел ко мне сзади. Но нет никого. Я был в каюте один. И только теперь я понял, что испугался себя и себя увядел в зеркале.
Любопытная вещь: товарищи изменились не меньше меня, но эти изменения происходили в них постепенно, — у меня па глазах, я привык к ним. Себя же не видел долгое время, Я знал себя таким, каким был всегда, а увидел другим и стал для себя самого совершенно чужим.
Хорошо, что в эту минуту не видели меня мои дети…
Потом мы ели горячий — только-только с плиты — флотский борщ: ароматный, пахучий, вкуснее которого не могло быть ничего на свете.
В Нерпе, на пирсе, нас встречал один Алексей. Обнял, оглядел внимательно каждого и сказал: "Похудели сильно, ребята…" Почему-то это получилось у него довольно жалостливо.
Спать легли на чистых, мягких кроватях в гостинице для рыбаков. И эти кровати, лежать на которых невыразимо приятно, стали для нас очередным подарком цивилизации.
В ту ночь я спал крепко и не видел никаких снов.
Ну вот все и кончилось. И хорошо, и грустно немного. Оглядываюсь назад, подвожу для себя некоторые итоги.
Во всех отношениях мы ничем не отличались от людей, потерпевших кораблекрушение. Но, с другой стороны, одно очень важное обстоятельство нас различало: мы знали, что нам не дадут погибнуть. Это эксперимент, а другим эксперимент быть не может.
Если же говорить о потерпевших кораблекрушение, то и те должны верить, что помощь придет: иначе они приговорены к неминуемой гибели. Моральный фактор в таких случаях играет крайне важную роль!
Кстати, особенно надеяться на рацию нам не приходилось. Как-то дважды мы незапланированно вышли в эфир, пытаясь связаться с материком, — и ни разу не получилось: сообщений ждали лишь в определенное время. Так что если бы и случилось с нами что-нибудь непредвиденное, боюсь, пришлось бы в этом случае самим выкручиваться, не рассчитывая на скорую медицинскую помощь.
Наверное, у читателя есть вопрос: а что же доктор? Как мог он помочь, находясь за много километров?
Видите ли, он и не должен был помогать! Он принимал медицинские данные о нашем состоянии, которые мы сообщали по рации. Оценивая их, Алексей мог более-менее уверенно контролировать нас.
На точность тут рассчитывать, конечно, не приходилось: в тот день, когда со мной случился голодный обморок, и утром и вечером все показатели были абсолютно нормальными.
Коваленко, любитель скрупулезности, еще на острове начертил графики, которые весьма наглядно отражали наше физическое состояние: все показатели, что четко фиксировали тонометр и градусник, которые были у нас с собой, сначала медленно снижались, а потом круто упали.
Давление у меня, к примеру, стало 80/65 против обычных 115/75. Температура — 35,0-35,2. Короче, резкий упадок сил. Впрочем, ничего другого ждать и не следовало!
Восстанавливались силы медленно. На шестой день после окончания эксперимента измерил себе давление и с удивленном обнаружил: 80/55. Значит, силы далеко еще не восстановились. А ведь чувствовал я себя вполне хорошо, если не считать всяких мелких неприятностей с желудком. То же самое, кстати, было и с моими товарищами.
Как мы представляли себе жизнь на острове и какова она оказалась на самом деле?
Честно говоря, готовили себя к самому худшему. И все-таки надеялись, что лес и море прокормят нас. Мы думали, что найдем в лесу грибы, орехи и ягоды, а их на нашем острове не было. Мы полагали, что, хотя бы изредка, сумеем обнаружить птичьи гнезда и будем доставать из них яйца. Но яиц тоже не было: птицы".предусмотрительно" вывели свое потомство.
Короче, все наши надежды на пропитание постепенно рушились по мере того, как мы пытались их осуществить. Опыт накапливался, но после многочисленных бесплодных попыток.
Собственно говоря, это даже и к лучшему: чем труд, нее нам приходилось, тем больше это соответствовало задачам и условиям эксперимента. Ну и, конечно, мы питали надежду, что с помощью примитивного самодельного оружия — рогатки или лука — сумеем время от времени подстреливать каких-нибудь птиц. Эту мысль нам тоже очень скоро пришлось выбросить из головы.
- Предыдущая
- 15/67
- Следующая
