Маленькая балерина - Смецкая Ольга - Страница 39

– Это невозможно. – Кара отстранилась и отвернулась. – Невозможно… Поверь, я очень хочу сохранить наши отношения. Но только, если мы останемся друзьями.

– Я не хочу быть твоим другом. – Базиль изменился в лице. – У меня достаточно друзей.

Каре больше нечего было сказать, и она промолчала.

– Чего хочу я, – Базиль чеканил каждое слово, – так это – быть с тобой, как прежде. Так что советую тебе подумать, все взвесить…

– Все кончено. – Кару замутило. – Я не люблю тебя.

– Ты можешь пожалеть о том, что сделала со мной, – с угрозой, как показалось Каре, проговорил Базиль. – О том, что унизила меня.

Но Кара не испугалась. Когда все решено, тогда уже не страшно.

– До свидания, Базиль. – Она чувствовала себя совершенно разбитой.

– Интересный у тебя ковер, – криво ухмыльнулся Базиль, нагнулся и сунул палец в прожженную дыру на месте глаза вождя.

Потом резко поднялся, развернулся и, хлопнув дверью, вышел вон. Кара пошла следом, чтобы погасить на веранде свет. Базиль еще возился с валенками, но, заметив Кару, так и выскочил на крыльцо в одном валенке.

Кара повернула ручку выключателя, и на веранде стало темно. Как в ее сердце.

Она уткнулась лбом в покрытое морозным узором окно и равнодушно подумала, что потеряла своего последнего друга. От ее дыхания узор быстро растаял, и стекло вновь стало прозрачным.

За окном все выглядело как на черно-белой фотографии.

Действительно, черные деревья и белый снег. И все, больше никаких красок.

Даже Базиль, бредущий по заснеженной тропинке с низко опущенной головой, превратился в черную тень. Полы его тулупа развевались при каждом шаге. Он пошатывался, словно пьяный.

Неожиданно от черных стволов отделилась еще одна черная тень.

Тень приблизилась к Базилю, хлопнула по плечу, и они вместе направились к дому Базиля.

Поддавшись минутному импульсу, Кара сдернула с вешалки пальто, влезла в рукава, сунула ноги в короткие войлочные боты, натянула на голову пуховый платок и выбежала на улицу. От морозного воздуха перехватило дыхание.

Потом Кара часто спрашивала себя, зачем она это сделала, но так и не находила ответа.

Снег искрился в лунном сиянии и скрипел под ногами.

Кара подкралась к освещенному окну, за которым, насколько она знала, находилась кухня. Ощущая себя Матой Хари, встала на цыпочки. За столом, на котором стояла бутылка коньяка и плошка с солеными огурцами, сидели трое. Базиль, его давний друг, майор НКВД с фамилией Покорный, а спиной к окну… Каре, несмотря на мороз, стало жарко.

Спиной к окну сидел Стертый. Она его узнала сразу же. Родимое пятно – гигантский паук, щупальцами расползалось по шее.

Стертый, словно почувствовав ее взгляд, обернулся.

Кара нырнула вниз, в сугроб, хотя вряд ли он мог ее увидеть. Страх сковал тело. Сердце заколотилось в бешеном ритме. Совсем некстати вспомнилось, как во время войны их концертная бригада выступала в цеху, где шили гимнастерки для фронта. Грохот сотен швейных машинок сейчас зазвучал в ушах. Пересилив накатившую панику, Кара отползла от окна, прижалась к стене дома и скользнула в сторону леса. Там ее невозможно было заметить.

Набившиеся снегом боты слетали с ног, пальцы одеревенели от холода. В верхушках сосен завывал ветер.

И вдруг Кара застыла. Из темной чащи шло свечение.

Она уже видела такое свечение, когда гуляла у реки днем раньше.

Тогда она подумала, что оно обусловлено водными испарениями – в реке было бурное течение, и она не замерзала даже в самую лютую стужу.

– Что это? – прошептала Кара непослушными губами.

Кто-то когда-то ей рассказывал, что с помощью свечения похороненные заживо в каменоломнях предупреждают об опасностях и несчастьях, грозящих увидевшему странный свет человеку.

– Значит, несчастье, – нервно рассмеялась Кара. Хотя вроде бы хуже быть уже не могло…

Внезапно откуда-то снизу донесся грохот.

Тетрадь выпала из рук. Я точно помнила, что, проводив Монахова, заперла дверь на ключ. Инстинктивно я сунула руку под подушку и нащупала гладкую прохладную рукоятку. Вцепилась в пистолет и на цыпочках спустилась вниз.

– Кто здесь? – хрипло спросила я.

Посередине кухни стояла Раиса и растерянно разглядывала валявшуюся на полу сковородку.

– Ох, батюшки, – обернулась она, – а вы, оказывается, дома. А я думала – вас нет. Смотрю – тишина, дверь заперта…

– Фу, вы меня напугали. – Я поспешно спрятала руку с пистолетом за спину.

Раиса грузно нагнулась и с кряхтением подняла сковородку.

– Да вот, холера такая, – пояснила она, – на самом краю лежала, а я, дура старая, не заметила. Вот она и грохнулась. Чай будете?

Я тупо кивнула. Раиса наполнила чайник и поставила его на конфорку.

– Сейчас вернусь, – сказала я и выскочила из кухни. Взлетела на второй этаж, подумала и запрятала пистолет под матрас. Когда я вернулась, Раиса сидела на стуле и обмахивалась салфеткой. Лицо у нее было красное и потное.

– Эта жара меня доконает, – пожаловалась она. – Сил больше никаких нет. Еле ноги передвигаю.

– Вы знали, что у Врублевской есть дочь? – без обиняков спросила я.

Раиса вмиг побледнела, салфетка выскользнула из пальцев и медленно закружилась в воздухе.

– Была… – наконец еле слышно прошептала она.

– Что?

– Была. Она умерла много лет назад, покончила с собой.

– Я не знала…

– А никто не знал. Это была ее тайна. Да я сама совершенно случайно узнала. Правда, слово ей дала, что никому не скажу. Да теперь уж что… Теперь ей это не навредит. – Раиса вздохнула и вытащила из пачки новую салфетку.

– А вам-то Врублевская почему вдруг доверила свою тайну?

– Я ж говорю – случайно. Было это, дай Бог памяти, где-то за полгода до ее смерти. Пришла я как-то на работу, дверь открыла и обомлела. Сидит Ираида Яновна на веранде и плачет. Да горько так… Обычно-то она как каменная была, будто ей ни беды, ни радости нипочем. А тут вдруг слезы… Батюшки, я перепугалась! Тихонечко так к ней подхожу, а она и не слышит. Я через плечо глянула и вижу. Письмо, значит, перед ней и фотографии. Много так, целая куча. И девчушка там, на фотографиях. А в письме-то я только пару первых строчек успела рассмотреть. Потому что Ида листок тот вдруг как смяла в кулаке, а потом и вовсе на мелкие кусочки порвала.

– И что же там было написано?

– Ох ты, Боже ж ты мой! – Раиса снова вздохнула и перекрестилась. – Ужас там был, вот что! Даже вспоминать страшно…

– И все-таки? – У меня внезапно участился пульс. Я сделала глоток чая. Он показался мне слишком сладким и горячим.

– «Мамочка, ты убийца, – Раиса понизила голос и перегнулась через стол, – вот что там было написано. – Благодаря тебе я уже двадцать пять лет гнию в земле и с нетерпением жду встречи с тобой». Во как!

– Господи, кошмар какой, – пробормотала я и передернула плечами. – Может, это чья-то глупая шутка?

– Да уж, шутка… Разве ж так шутят? Это ж безобразие натуральное.

– И вы на основании этого письма решили, что у Врублевской была дочь?

– Да нет, конечно. Она сама про дочку-то рассказала. Она ведь ее в лагере родила. Да, представьте себе! Ее когда арестовали, она уже беременная была. Только скрывала это.

– Как это можно скрыть?

– Она ж маленькая была, худенькая. Балерина, одним словом. По ней и не видно было, что она ребенка-то носит. Короче говоря, родила она, а никто там в лагере этого и не заметил. С докторшей тюремной, как оказалось, сговорилась. Та ее в этот, в лазарет, положила, сама тайно роды принимала. Девочка слабенькая родилась, думали они, что не вытянет. Докторша дите-то выходила.

– А отец кто?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Врать не буду… Может, итальяшка тот, что картину-то подарил. А может, еще кто.