Маленькая балерина - Смецкая Ольга - Страница 33

– Ах, вот как! – злобно прошипел Стертый. Глаза его угрожающе сузились. – Помнишь, значит. Так тем более, нечего корчить из себя гордую и неприступную. Подстилка буржуйская. Капиталистам проклятым можно, значит, а нам, честным людям, значит, нельзя…

Он резко повернулся, заломил ее руки назад и попытался расстегнуть пуговицы на блузке. Кара вырвала руку и влепила ему пощечину.

– Ах ты, мразь, – взревел Стертый и вытер рот тыльной стороной ладони.

Презрительно сплюнул на пол и навалился на нее. Схватил за волосы, запрокинул ее голову назад.

– Шейка-то у тебя какая тоненькая, – хмыкнул он. – О, а это что такое?

Стертый дернул за цепочку, подаренную Дюком, кулон со звоном упал на пол.

«Ну вот и все, – почему-то подумала Кара. – Теперь уже точно все…»

Она попыталась вырваться, но Стертый намертво пригвоздил ее к подушке. Он оказался очень сильным, а она, она была слишком слаба после укола снотворного. Кара не могла пошевелиться. Она ничего не могла сделать. Лежала молча, кусая губы в кровь, глотая горячие слезы, стекавшие по щекам. Сердце неистово колотилось о грудную клетку, словно норовило выпрыгнуть наружу.

Все кончилось очень быстро, но для Кары эти несколько минут превратились в вечность.

Стертый, наконец, оставил ее в покое. Отдышавшись, он открутил пробку на бутылке коньяка и сделал несколько внушительных глотков.

– Хочешь? – великодушно спросил Кару. Стертый пьянел на глазах. Не дождавшись ответа, пожал плечами. – Ну, как хочешь…

Потом нагнулся, поднял разорванную цепочку с кулоном и небрежно сунул в карман. Недопитый коньяк последовал за кулоном.

– Приятных сновидений, – мерзко хохотнул Стертый, и дверь с грохотом захлопнулась за ним.

Кара сползла на пол, обхватила голову руками и тоненько завыла.

Она больше не хотела жить. Открыть полностью окно и выпрыгнуть, прямо на рельсы, под колеса… И не будет больше этой боли, не будет предательств, унижений. Ничего не будет…

Кара вскочила и ухватилась за ручку оконной рамы.

Но тут машинист резко затормозил, состав дернулся и со скрежетом остановился.

Кара упала, попав ладонью прямо на круглый золотой диск – вторую часть кулона с надписью «ERUS».

«Это знак», – подумала она и сжала медальон в кулаке.

Значит, еще не время…

От выкуренной натощак сигареты меня слегка подташнивало, и я первым делом отправилась на кухню. Разогрела чайник, достала из шкафчика пару сухих галет. Благодаря балету я ем очень мало, можно сказать, чисто символически. Насмотревшись на меня, мой муж тоже отказался от многого, в частности, от сладостей и копченостей, которые раньше обожал. Может быть, стоит позвонить Кириллу и попросить его забрать меня отсюда? По пути мы поговорим, и кто знает…

Я допила кофе, поставила пустую чашку в мойку, пустила воду… Привычные будничные дела отвлекли меня от мрачных мыслей, но стоило только закрутить кран, как они накатили с новой силой.

Я вздохнула и рухнула на стул. От резкого движения пиджак Монахова, висевший на спинке, сполз на пол, и из внутреннего кармана вывалился пухлый кожаный бумажник. Я подняла его и, не знаю зачем, раскрыла. Там лежали права, техпаспорт и фотография Веры… Непослушными пальцами я извлекла фотографию из пластиковой ячейки и не поверила собственным глазам. Зачем я полезла в чужой бумажник?

Вера Монахова была запечатлена в том самом парке, который был изображен на злополучной картине, чуть не раскроившей мне череп. Вера стояла на нижней террасе, заключенная в брызги от фонтанов, а за ее спиной маячил утопающий в зелени мраморный фасад дворца.

Что это, совпадение? Теоретически жена Монахова вполне могла случайно оказаться на экскурсии во дворце, нарисованном на подаренной Врублевской картине. Но практически… «Бог не играет в кости», – сказал Альберт Эйнштейн.

Я перевернула фотографию. На обратной стороне был начертан круг, в центре которого было написано: ERUS. Я поспешно запихнула фотографию в бумажник, захлопнула его и сунула в карман пиджака. С глаз долой.

На первый взгляд дом Галы не подавал признаков жизни. Двери и окна были закрыты, везде царила тишина.

«Неужели что-то все-таки случилось с Лизой?» – обожгла мысль.

– Эй! – что есть мочи крикнула я. – Есть кто живой?

Спустя несколько секунд стеклянные раздвижные двери гостиной разъехались, и на пороге появилась невысокая полная женщина с круглым, добродушным лицом. Она была одета в темное форменное платье и белый передник.

– Добрый день, – с сильным южным акцентом сказала женщина.

– А Гала дома? – растерялась я.

– Да, да, конечно. Она в мастерской, – почему-то шепотом сообщила она, – пойдемте, я вас провожу.

Мы миновали Г-образную гостиную, коридор с «бонбоньеркой» и оказались на противоположной стороне дома. Моя спутница остановилась перед закрытой дверью и деликатно постучала.

– Что еще? – раздался недовольный голос Галы. – Я же просила не отвлекать меня, когда я работаю!

Женщина занервничала, на щеках выступили красные пятна.

– Тут к вам пришли, – заискивающе пролепетала она.

Я решила взять инициативу в свои руки.

– Галочка, это Саша, – сообщила я дверной ручке. – Простите, если не вовремя, зайду позже.

– Уже иду!

Дверь распахнулась. Гала в перепачканном краской джинсовом комбинезоне радушно улыбалась.

– Зашла буквально на минутку, – зачем-то стала оправдываться я. – Просто хотела от вас позвонить в город, если возможно. А то у меня телефон так и не работает.

– Господи, да о чем вы говорите! Естественно, звоните, куда вам нужно. – Гала посторонилась, пропуская меня в мастерскую, и повернулась к женщине в переднике: – А вы, Люда, что застыли, как памятник? У вас что, дел нет? Лучше принесите-ка нам кофе. Вы будете кофе, Саша?

– С удовольствием.

– Черный? С молоком?

– С молоком будет здорово.

– Вы слышали? – строго спросила прислугу Гала. – А я – черный. Ясно?

Людмила сгорбилась, словно в ожидании удара, и стала еще меньше ростом.

– Я все поняла, все поняла, – запричитала она, делая ударение в слове «поняла» на первом слоге, и поспешно засеменила прочь.

– До чего бестолковая, сил никаких нет, как только найду подходящую кандидатуру на ее место, сразу уволю, – поджала губы хозяйка. – Да вы проходите, проходите.

Я шагнула в просторную, залитую солнцем, комнату. Прозрачный потолок и огромные сверкающие окна – от пола до потолка – создавали иллюзию открытого пространства. Стеклянная дверь вела в небольшое полукруглое патио, за которым начинались сосновые джунгли.

– По первоначальному плану здесь должен был быть зимний сад. Но когда я увидела эту комнату, сразу поняла, что тут будет мастерская, – поведала мне Гала. Она снова стала сладкой до приторности. – Ведь мне для работы необходимо яркое освещение.

В комнате сильно пахло краской и еще чем-то специфическим, даже мощный кондиционер не помогал.

– А вы тут не проветриваете? – спросила я, чувствуя, как защипало в носу.

– Да тут – проветривай, не проветривай – результат один. – Она распахнула стеклянную дверь, и в помещение ворвалась струя свежего воздуха, которая тут же потонула в скипидарно-ацетоновых миазмах. – Запах краски слишком стойкий, на века в стены въелся. Да я привыкла. А мне для работы тишина нужна, посторонние шумы меня отвлекают. Вот и приходится все закупоривать.

В мастерской царил творческий беспорядок. Дощатый пол пестрел разноцветными кляксами, повсюду валялись всевозможные тюбики, жестяные банки с красками, бутыли с растворителями, разнокалиберные кисти, рулоны бумаги. По периметру были расставлены стопки законченных и не законченных полотен, пустые рамы и багеты, грудой сложенные вдоль стен, зияли дырами.

В центре возвышался мольберт с натянутым на подрамник холстом. Рядом – грубо сколоченный табурет с палитрой, полупустыми тюбиками краски и стеклянная банка с кистями.