Маленькая балерина - Смецкая Ольга - Страница 25

– Взгляни на буквы, из которых состоит слово «UXOR» – жена, – говорил Дюк, – u – как перевернутая виселица, x – как крест, o – как колесо жизни, r – как топор. А теперь «ERUS» – муж, E – как трезубец, искаженная форма креста, r – как топор, u – виселица, s – как змея. В те времена большое значение придавали символам. Считалось, что человек, вступающий в брак, добровольно обрекает себя на распятие, плаху, как угодно. Ведь разводов тогда не существовало, и все браки заключались на небесах… Знаешь, – добавил Дюк перед уходом, – амулет действительно обладает странной мистической властью, заставляет людей быть вместе, сходить с ума друг без друга.

Дюк еще не переступил порог номера, а Кара уже страшно скучала по нему.

«Неужели это из-за амулета?» – подумала она.

– Ты что, не слышишь? – вторгся в ее мысли голос Веры. – Я тебя спрашиваю, завтракать пойдешь?

Они спустились вниз, в гостиничный ресторан. Вера набрала себе полный поднос еды. Яичницу с беконом, несколько круассанов – горячих, свежеиспеченных. И много крошечных баночек с конфитюром.

Кара довольствовалась чашкой черного кофе.

– Куда тебе столько конфитюра? – Кара кивнула на гору баночек с клетчатыми, красно-белыми, крышечками.

– В Москву с собой заберу, – шепотом сообщила Вера, намазала круассан сливочным маслом, сверху джемом и, оттопырив пухлый мизинчик, отправила в рот. – Упаковка – прелесть.

Казалось, Вера намеренно не касалась темы, вызвавшей размолвку накануне вечером. Она говорила о чем угодно, но только не о Дюке. И Кара была ей за это благодарна.

Как вдруг Вера заявила:

– Не понимаю я тебя, такие мужики вокруг тебя вьются, штабелями у ног укладываются… Летчик тот, Герой Советского Союза, красавец, блондин, влюблен до потери сознания. Чем не пара тебе? Нет, выбрала… Ну ладно Базиль, художник от слова «худо»… Он хоть наш, отечественный. Но этот…

Кара промолчала. Стрелки часов приближались к девяти, к тому моменту, когда Дюк должен был ждать у входа в гостиницу, и она все больше нервничала. Вера же никак не могла угомониться.

– И чего ты в нем нашла? – Она презрительно пожала плечами и закатила глаза. – Цыган цыганом… Кудри, как у селезня под хвостом. Кожа, словно полгода в бане не был…

К счастью, в этот момент к их столику приблизился Стертый. Кара даже обрадовалась его появлению.

– Доброе утро, товарищи, – поздоровался он преувеличенно бодрым тоном. Выглядел Стертый неважно, помятое одутловатое лицо, трясущиеся руки, одышка. Даже родимое пятно на шее поблекло.

– Не иначе как он вчера мини-бар опустошил, – хмыкнула Вера, когда Стертый удалился к шведскому столу с едой, установленному в центре зала.

Вернулся он с яичницей и тремя стаканами сока, четвертый жадно проглотил по пути.

Покончив с завтраком, Стертый повеселел и удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– Ну-с? – спросил он. – И что у нас с viaggio?

– С чем, простите? – не поняла Кара.

– С путешествием на виллу к этому… как его…

– Вы что, все-таки решили ехать? – недовольно буркнула Вера и покосилась на Кару. Кара затаила дыхание.

– А пуркуа бы и не па? – ответил Стертый и сунул в рот зубочистку. – Коли приглашают. Наверняка будет обед.

– Да вы прямо полиглот! – хохотнула Вера.

Стертый как-то странно на нее посмотрел, маленькие глазки в набрякших веках хищно блеснули. Видимо, значение слова «полиглот» было ему неведомо, и он воспринял его как оскорбление. «Глот» от глагола «глотать».

– Пойдем тогда, Кара, собираться. Встречаемся в холле через десять минут, – бросила Вера на ходу.

Кара быстро переоделась в свое любимое платье из темно-зеленого шелка, с пышной юбкой. Платье специально для Кары сшила лучшая закройщица мастерских Большого театра. Оно выгодно подчеркивало тонкую талию и белизну кожи.

Когда Кара спустилась вниз, Вера неодобрительно поглядела на нее и покачала головой. Стертый хмыкнул и отвернулся.

А глаза Дюка полыхнули яростным огнем.

– Какая же ты красивая, – выдохнул он, когда Кара садилась в машину.

И она вдруг почувствовала, что приняла правильное решение.

Очнулась я от крика. Разлепила веки и сфокусировала взгляд. Надо мной нависло опухшее лицо с заплывшими воспаленными щелочками глаз.

От ужаса я снова зажмурилась.

– Живая! – запричитало «лицо», и я с облегчением узнала Раису. – Господи, живая! Счастье-то какое!

Действительно, счастье…

– Что с вами случилось? – хрипло спросила я, имея в виду странный внешний вид Раисы.

– Со мной? – возмутилась она. – Это с вами что случилось? За каким лешим вас сюда понесло?

И тут я все вспомнила – скрип половицы, распахнутую дверь на чердак, метнувшуюся тень, удар по голове.

– Меня кто-то ударил по голове, – озвучила я свои мысли.

– Да вот я и говорю. Нечего сюда ходить, тут хлам сплошной, грязь вон непролазная. Во, гляньте-ка, кто вас ударил. – Она сунула мне под нос что-то плоское и большое. – Картина свалилась.

Я с трудом приподнялась и пощупала голову. На затылке набухла изрядная шишка, но крови вроде не было. Я взяла в руки картину. Она оказалась довольно тяжелой, хорошо, что не раскроила мне череп. А вот разглядеть, что на ней было нарисовано, мне не удалось – перед глазами все расплывалось.

– Главное, с чего это она вдруг свалилась? Сто лет провисела и ничего. А тут… А, правда, зачем вы сюда полезли?

– От скуки, наверное. – Я решила не посвящать Раису в истинное положение вещей.

– От скуки… – проворчала она. – Дайте-ка, я вам помогу. – Раиса подхватила меня под руки и рывком подняла с пола. Затылок отозвался тупой болью.

– О, а это что? – Она поставила меня у дверного косяка и нагнулась. Растерла пальцами комок грязи, понюхала. – Земля, влажная причем. Откуда это? – Она в недоумении уставилась на меня.

– Не знаю, – пожала я плечами, постепенно приходя в себя.

– Неужто она? – со священным ужасом выдохнула Раиса и размашисто перекрестилась. – Из могилы встала?

– Даже не начинайте! – прервала я домработницу, но по спине пополз холодок.

На кухне Раиса усадила меня на стул, достала из морозилки лед, завернула его в целлофановый пакет и приложила к моей шишке. Я расслабилась, боль отступила. Приятно, когда о тебе заботятся. Картину я притащила с собой, несмотря на горячий протест Раисы, и прислонила к ножке стола.

– Вот, нате-ка чаю. – Раиса подвинула ко мне чашку и устроилась напротив. Лицо ее сморщилось, воспаленные глаза наполнились слезами. – Господи, горе-то какое. Бедный Славик!

– Да уж, – пробормотала я и сделала глоток крепкого сладкого чая.

– Ой, я как узнала, как узнала… У меня прям сердце остановилось и облилось кровью. Обрыдалась уж вся, а слезы текут и текут… Откуда только берутся. – Она всхлипнула, вытащила из кармана фартука бумажную салфетку, промокнула глаза и громко высморкалась. – Я потому, как вас-то увидала лежащей, перепугалась так сильно. Тут ведь место-то какое. Мертвецы живых к себе тянут. Я и подумала, что вы тоже того…

– Спасибо, – усмехнулась я. – Кстати, а как вы меня нашли?

– Я в дом вошла, смотрю – дверь нараспашку, шаги услышала, а после стон.

– Шаги? – насторожилась я. Мои шаги она никак не могла слышать… Тогда чьи?

– Ну да. Вы, видно, по лестнице поднимались, когда я входила. Потом картина эта проклятущая свалилась, и вы застонали.

– А перед домом вы никого не встретили?

– Нет. А что?

– Да так. Ничего. – Я снова пощупала шишку.

– Болит? – с сочувствием спросила Раиса. – Хотите, анальгинчику дам?

Я кивнула. Она грузно поднялась с места, развернулась и чуть не упала, споткнувшись о прислоненную к столу картину.

– Ох, чертова мазня! – проворчала Раиса и легонько пнула картину ногой. Та со скрипом поползла и шлепнулась на пол. – Главное, как она на чердаке-то оказалась? Всю жизнь в спальне висела.

Я подняла картину. Это был пейзаж в простой деревянной раме. Неизвестный художник расположился для работы в самой нижней точке роскошного парка. Утопающие в зелени террасы с фонтанами ступенчато поднимались вверх к дворцовому ансамблю и вызывали в памяти ассоциации с одним из семи «чудес света» – висячими садами Семирамиды.