Маленькая балерина - Смецкая Ольга - Страница 18

От этой мысли меня замутило. Я глубоко вдохнула и на несколько секунд задержала дыхание. На улице Славик подравнивал живую изгородь большими садовыми ножницами. Рядом крутилась Даша. Увидев меня, садовник расплылся в идиотской улыбке и приподнял свою вечную соломенную шляпу.

– Здравствуйте, – сказал он.

Я кивнула в ответ и вспомнила, что, по словам Раисы, садовник прекрасно разбирается в технике.

– Послушайте, Слава, – обратилась я к нему, – вы не можете зайти ко мне и взглянуть на телефон?

– Да он же у вас не работает, чего на него смотреть? Ну ладно…

Слава что-то сказал Даше, и она убежала. Потом поднялся на крыльцо. Потоптался на пороге, стряхивая прилипшие к резиновым сапогам срезанные веточки, стянул хлопчатобумажные перчатки, зачем-то застегнул верхнюю пуговицу на вылинявшей, некогда клетчатой, рубашке. На меня пахнуло застарелым потом. Снял с головы шляпу, аккуратно повесил ее на дверную ручку и решительно направился в гостиную.

– Видите ли, – пробормотала я, – мне известно, что он давно не работает. Но, странное дело, сегодня утром меня разбудил телефонный звонок. В трубке помолчали, а потом сразу короткие гудки.

– Да? – озадаченно переспросил Славик. Затем грязными ногтями поскреб назревающий прыщ на небритом подбородке и взял телефон в руки. Перевернул его, подергал за шнур и поставил на место. – Не, не работает…

– Это я и без вас понимаю, – еле сдерживая раздражение, буркнула я. – Но он действительно звонил, мне это не приснилось.

– Это не я… – вымолвил садовник и замотал головой.

– Да что вы, я ни в чем вас и не обвиняю.

– А может, это… она?

– Кто она? – похолодела я.

– Шутка…

– Какая шутка? Чья?

– Не-е, мне нельзя говорить…

– Что, Слава? Что вам нельзя говорить?

– Да не, я это, просто имею в виду… – Славик захлопал пушистыми ресницами и испуганно замолчал.

– Ладно, Бог с ним, с телефоном, – обреченно вздохнула я. – У меня к вам еще одна просьба, пойдемте со мной. Ножницы только свои захватите.

«Может, хоть сундук поможет открыть», – думала я, поднимаясь по хлипкой чердачной лестнице.

Дверь на чердак оказалась заперта, ключа в замочной скважине не было. Он исчез в неизвестном направлении.

– Не судьба, – натужно рассмеялась я и пожала плечами. – Ключ потеряла.

Я обернулась. Садовник застыл на середине лестницы, странно глядя на меня.

На миг мне стало страшно. В тесном полутемном коридоре олигофрен Славик с острыми ножницами в руках выглядел зловеще.

– Потеряла? – сглотнул он и криво улыбнулся.

– Ага, – пролепетала я и, стараясь не соприкасаться с садовником, нырнула в узкий просвет между стеной и его телом.

Закрывая за садовником дверь, я не удержалась и спросила:

– А почему нельзя говорить про шутку?

– Ничего нельзя говорить. Они могут услышать. Он посмотрел куда-то сквозь меня, словно там, за моей спиной, кто-то стоял. Потом схватил свою шляпу и убежал. Я обернулась. В комнате никого не было. Я почему-то вспомнила о загадочной записке с восковой фигуркой, которую он вручил мне накануне днем, метнулась к буфету и выдвинула ящик. Записки не было. Она исчезла, как и ржавый ключ от чердака. Очевидно, в том же самом направлении.

«Уеду! – твердо решила я и опустилась на пол, прислонившись спиной к нижним дверцам буфета. – Сейчас же соберу вещи и уеду. Вернусь, в конце концов, домой. Мой муж, известный телеведущий Кирилл Шорохов, очень даже неплохо зарабатывает и вполне может обеспечить себя достойным жильем. Хотя бы на первое время».

Что-то больно впилось мне в затылок – ручка от дверцы. Я собралась подняться и, чтобы не удариться головой, предусмотрительно посмотрела наверх, на выдвинутый ящик.

К днищу ящика было что-то приклеено лейкопластырем. Я потянула за его край, и освобожденный из плена маленький ключик со звоном покатился по дощатому полу.

В августе 1994 года британо-американская экспедиция проводила исследования в Антарктиде. Стояла тихая морозная погода, ярко светило солнце, не было и намека на ветер. Как вдруг над Южным полюсом ученые зафиксировали странное движение воздуха. Они долго гадали, откуда в безоблачном небе взялся циклон, и в конце концов запустили в него напичканный всевозможными датчиками аэростатический зонд, снабдив его длинной веревкой. Достигнув центра циклона, зонд исчез из поля видимости. Куда он подевался? На хрустальном голубом куполе не было ни единого пятнышка, за которое можно было бы спрятаться. Ученые порадовались, что догадались привязать веревку, потянули ее вниз и извлекли зонд из неведомой дыры. Осмотрев приборы, они испытали настоящий шок.

Все датчики показывали август 1964 года. Каким-то удивительным образом аэростат попал во временную дыру и, перепрыгнув через тридцать лет, провалился в прошлое.

Информацию об исследовательской экспедиции я вычитала однажды в какой-то научной статье в Интернете. Из той же статьи узнала, что время – это, безусловно, протяженность. Стало быть, оно связано с пространством. И если, например, сжать пространство в точку – сожмется и остановится время…

И сейчас, сидя на полу в чужом доме, на чужой веранде, проживая чужую жизнь в сжатом до предела чужом пространстве, я ощущала себя так, словно тоже провалилась во временную дыру.

Поиски заветного замка, который мог бы отворить найденный мною ключик, не принесли результатов. Я облазила весь дом в надежде обнаружить хоть что-нибудь подходящее – сейф, шкатулку, шкаф, наконец. Но тщетно. В итоге запихнула ключик в карман джинсов, сунула джинсы в сумку и застегнула молнию.

И тут вдруг вспомнила о чайнике. Он до сих пор стоял на огне. Я кубарем слетела вниз по лестнице. К счастью, чайник не успел выкипеть полностью и возмущенно булькал последними каплями воды. Я выгребла со дна банки остатки растворимого кофе, добавила в чашку сахар и кипяток. Достала из холодильника пакет молока. Плеснула, не глядя. И тут же почувствовала неприятный запах. Молоко скисло.

– Черт, – пробормотала я и брезгливо вылила получившуюся бурду в раковину.

С отвращением проглотила просроченный обезжиренный йогурт. Даже запить его было нечем. Чай тоже закончился – последнюю заварку я выпила вчера перед сном.

Интересно, есть здесь где-нибудь поблизости магазин?

Я вышла на крыльцо, опустилась на раскаленную ступеньку, закурила и с тоской посмотрела вокруг.

На улице, казалось, стало еще жарче. Солнце шпарило по полной программе, как будто в последний раз. Поселок буквально вымер, даже садовник куда-то подевался. Я поднялась и медленно побрела в сторону дома Галы.

Мысли мои вернулись к Шмакову. Почему судьбе было угодно устроить нашу встречу именно здесь, и именно тогда, когда жизнь моя развалилась на куски, а я сама стала болезненно уязвимой?

Я горько усмехнулась, вспомнив, как мечтала, чтобы Шмаков приполз ко мне на коленях и молил о прощении. А я расхохоталась бы в ответ и швырнула бы ему в лицо строки Ахматовой:

Откуда-то с другой стороны дома доносился голос Эдит Пиаф.

«Я ни о чем не жалею», – пела она. Впрочем, это даже песней нельзя было назвать. Это был крик души.

Я обогнула дом и прошла вперед, ориентируясь на звуки музыки.

У маленького, заросшего тиной пруда сидела на раскладном стульчике Нора Покорная с удочкой в руках. Рядом на земле стоял древний двухкассетный магнитофон.