Волчье солнышко (Сборник) - Бушков Александр Александрович - Страница 45

– Раньше была Вечность. Это очень удачное слово – Вечность. Оно объясняет все и не объясняет ничего. Перед лицом Вечности глупо задавать вопросы, потому что она сама по себе – неразрешимый вопрос, затмевающий все остальные. Раньше была Вечность, вам этого достаточно?

– Честно говоря, не очень, – сказал я. – Вечность не существует сама по себе. Всегда существует что-то помимо нее.

– Я не люблю пустых фраз.

– Я тоже, – сказал я. – И терпеть не могу слово «вечность». Вечности нет.

– А сколько чертей может уместиться на острие иглы?

– Я не знаю, можно ли вам верить… – сказал я.

– Представьте, я тоже.

– Но так мы никогда…

Он не ответил. Его лицо странно изменилось вдруг, словно кто-то невидимый шептал ему что-то на ухо.

– Ну вот. – Он пружинисто выпрямился. – Вот так всегда – ворвутся посреди разговора, и всегда это срочно, до зарезу… Мне пора. Мы еще встретимся в городе.

Он начал таять в воздухе, как Чеширский Кот. Таяло узкое лицо хитрого черта, таяли старомодный костюм и трость. Кресел не стало. Я пошел к шоссе, не оглядываясь на обломки вертолета и куклу-Бауэра.

Мир существует давно. До него была Вечность. Что под этим подразумевается? Иносказание, двойной смысл, метафора? Допустим, возможно, вероятно, не исключено, быть может. Классический набор. Полный перечень уклончивых допущений, крутящихся в мозгу исследователя, занесшего авторучку над первой, чистой страницей лабораторного журнала. Если сравнивать нашу работу с работой хирургов, как это любят делать иные журналисты, то мы очень несчастные хирурги – мы не знаем, каким недугом страдает распростертый под резким светом бестеневых ламп пациент, какой инструмент пускать в дело первым и есть ли вообще смысл резать. К тому же в девяти случаях из десяти пациент оказывается невидимым.

Я поднял руку, и рядом со мной остановился броневик под номером четырнадцать. За ним тоже волоклись трупы. Попахивает средневековьем, но откуда я знаю – обоснована эта жестокость или нет. В особенности если дома у марсианина которую тысячу лет царят покой и благодать…

Лязгнула крышка люка, вьп’лянуло усталое лицо с изжеванным окурком в углу широкого рта.

– В чем дело? – спросил он ватным голосом.

– Подвезите до города, – сказал я.

Он выплюнул окурок и сказал вниз, в люк:

– Ребята, дверь откройте, там человеку до города.

Распахнулась толстая квадратная дверь, и я, согнувшись, пролез внутрь. Там было тесно и темновато. На железных скамейках вдоль стен сидели человек восемь, а между ними на ребристом полу лежало что-то длинное, плоское, прикрытое старым брезентом в заскорузлых кровяных пятнах, и из-под его края торчали обращенные к потолку, к тусклой желтой лампочке носки тяжелых форменных ботинок. Это было знакомо. В свое время мне не раз случалось видеть, как из-под брезента на полу вертолета или броневика с голубой эмблемой вооруженных сил ООН торчат форменные ботинки, почти такие же, как эти… – Здравствуйте, – сказал я, оглядываясь. Двое что-то пробурчали, остальные и ухом не повели. Крайний подвинулся, упорно не глядя на меня, я присел на краешек холодной скамейки…

…Больно… или только кажется, что больно, но кто я, где я, и что кажется, а что…

Погода была прекрасная. Солнце и Даллас.

Джекки была очаровательна, как всегда. Линдон, как обычно, смахивал на протестантского пастора. Коннэлли в роли радушного хозяина был просто великолепен. Тень Эдмунда Раффина растворилась в солнечном свете, и мотив «Дикси» был на время забыт.

– Выключи ты этот чертов ящик, – сказал я Джону.

– Мешает?

– Не могу сосредоточиться. Скучно. Президент торжественно следует, сопровождаемый криками и цветами. Из этого ничего не выжать.

– Запихни рекламу, – сказала Джейн. – Чьи там шины на его лимузине, «Данлоп»?

– Уволь, девочка, – сказал я. – Такими штучками пусть пробавляется какой-нибудь щенок из занюханной «Кроникл» в каком-нибудь городишке, где жителей меньше, чем букв в его названии.

Джон уселся на подоконник, зажав в потной лапище бокал. Я знал, что на него сейчас накатит, и не ошибся.

– Боже всеблагий, какое неподходящее занятие для великого Купера, певца битв и переворотов… – зачастил он. – Купер везде, где бахает и бухает, где негры стреляют в негров или желтые – в желтых. Там его место, и когда его посылают освещать визит президента в жаркий и пыльный штат, Купера это оскорбляет до глубины души…

Джейн сказала:

– Не иначе шеф надеялся, что станут стрелять и здесь.

– Рой, ты остолоп! – рявкнул Джон с подоконника. – Ты потерял великолепную возможность отхватить Пулитцеровскую премию. Нужно было нанять какого-нибудь безработного пальнуть по кортежу. Холостыми патронами, разумеется. Когда покушавшегося схватят, он выложит на следствии, что в него вселилась душа Бута, а вселил эту душу сосед-коммунист. Потрясающий спектакль обеспечен.

– Что же ты сам не додумался? – лениво спросил я. Все мне осточертело: его полупьяная рожа, чувственная южаночка Джейн, и Даллас, и президент, и сам я себе осточертел. В этой поездке я видел желанное избавление от хандры, но не получилось.

– Эх, если бы это мне раньше в голову пришло… – сказал этот зануда. – Опоздал…

Вошел Хэйвуд, веселый, свеженький, живая иллюстрация к образу Преуспевающего Газетчика – масса обаяния, тщательно отмеренное дружелюбие, спортивная фигура и никаких принципов.

– Куда ты опять опоздал? – спросил он с порога.

– В шутку совершить покушение на президента.

– Ну, это вполне в твоем духе – в шутку совершить покушение на президента…

Клинт Хилл еще не разбил кулаки о багажник «линкольна». Линдон оставался вице-президентом. Ничего еще не случилось, мир был благолепен и нелеп, как всегда. Ари Онассис еще не спал с Джекки, все мы были моложе на одно убийство, и моложе на одну иллюзию, и моложе на одно разочарование. Сайгон оставался Сайгоном, и Марине Освальд еще не платили бешеных денег за письма Ли.

– Я говорю об инсценировке покушения. Ради хлесткого репортажа.

– Ну, слава богу. Я было хотел информировать секретную службу. Агент Москвы Джон Мак-Тавиш, свой человек в Гаване.

– Поди ты, – сказал Джон. – Может быть, мы получим сенсацию бесплатно.

– Думаешь, кто-нибудь станет стрелять?

– От этих южан всего можно ожидать. Джейн, лапочка, к тебе это, понятно, не относится. Выскочит какой-нибудь болван в шестигаллонном стетсоне и с вытатуированной на пузе рожей генерала Ли, смертельно разобиженный ранением своего прадеда под Шайлоу…

– А охрана?

– Но зачем убийце протискиваться сквозь толпу? Снайпер с какой-нибудь крыши. Между прочим, Джону советовали поставить пуленепробиваемый колпак. Он героически отказался. Так вот, снайпер-одиночка – это проблематично. Для гарантии – трое или четверо, перекрестный огонь. Для полного удобства заблаговременно приготовлен козел отпущения.

– Великолепно, – сказал я. – Напиши книгу «Как я не убил президента».

– Да бросьте вы, – сказала Джейн. – Это цинично, в конце концов.

– Девочка, репортер и должен быть циником, – Хэйвуд откровенно пялился на ее ножки. – Мертвый президент – еще один труп, и только.

– К тому же статистика на нашей стороне, – сказал я. – Я никогда не был мистиком, но недавно шутки ради составил прелюбопытнейшую таблицу. Рекомендую ее собравшимся. За последние сто двадцать лет все президенты США, избиравшиеся на этот пост в год, делящийся на двадцать, рано или поздно погибали от руки убийцы или умирали на посту. Считайте.