Слова пигмея - Акутагава Рюноскэ - Страница 7

• Предыдущая
• 7/13
• Следующая

«Цвет и форма действительно прекрасны. Но не более того». Разве такое утверждение способно приуменьшить прелесть цветов сакуры? Отнюдь нет.

Таким образом, главная проблема критика – как принизить прозаическое или драматическое произведение. Но вряд ли есть необходимость снова говорить об этом.

Далее, по каким критериям следует различать «лучшую» и «худшую» половину? Для решения этой проблемы нужно обратиться к теории ценностей. Ценности, в чем мы давным-давно убеждены, заключены не в самом произведений, а в нашем восприятии, дающем ему оценку. Следовательно, критерием различения «лучшей» и «худшей» половины служит наше восприятие или любовь народа в ту или иную эпоху.

Например, сегодня народ не любит японские букеты. Значит, японские букеты плохи. Сегодня народ любит бразильский кофе. Значит, бразильский кофе несомненно хорош. Таким образом, художественная ценность того или иного произведения – его «лучшая» и «худшая» половина должны различаться, исходя из приведенного примера.

Не прибегая к такому критерию, использовать другие – будь то красота, истина или добро – не более чем комичный анахронизм. Вы обязаны выбросить прошлое, как старую соломенную шляпу. Представление о хорошем и плохом не может преодолеть пристрастий, а пристрастия и есть сочетание хорошего и плохого; любовь и ненависть тоже пристрастия – это не просто «метод полуодобрения», а закон, о котором не следует забывать, коль скоро вы решили заниматься критикой.

Итак, в этом и состоит «метод полуодобрения», а теперь мне бы хотелось обратить ваше внимание на слова «не более того». Их нужно употреблять непременно. Во-первых, коль скоро мы говорим «не более того», это значит, одобряем «то», а именно «худшую половину». При этом, во-вторых, мы отрицаем все, кроме «того». Следует также сказать, что слова «не более того» имеют ярко выраженную тенденцию к навязыванию своего мнения. И наконец, весьма деликатный третий момент – сама художественная ценность «того» отрицается приведенным выше простым, но не бросающимся в глаза способом. Разумеется, отрицая, мы никогда не должны называть причину отрицания. Отрицание высказывается лишь между строк – именно это и есть самая примечательная особенность слов «не более того». Убить похвалой – вот значение слов «не более того», призванных, якобы одобряя, на самом деле отрицать.

Мне представляется, что предлагаемый «метод полуодобрения» заслуживает гораздо большего доверия, чем «метод полного отрицания» или «метод несбывшихся надежд». Я рассказывал о нем на прошлой неделе, кратко повторю, чтобы напомнить вам основные положения. Это метод, позволяющий полностью отрицать художественную ценность произведения, опираясь на его художественную ценность. Например, отрицая художественную ценность той или иной трагедии, нужно остро критиковать ее за то, что она трагедийна, неприятна, уныла. Можно критиковать и наоборот – ругать за то, что в ней отсутствует счастье, радость, легкость. Вот почему я и называю этот метод также «методом несбывшихся надежд». «Метод полного отрицания», или «метод несбывшихся надежд», не может доставить полного удовлетворения, поскольку иногда вызывает подозрение в пристрастности. В то время как «метод полуодобрения», во всяком случае наполовину, признает художественную ценность произведения, что позволяет легко создать впечатление беспристрастности.

Темой моей очередной лекции будет новое произведение Мосаку Сасаки «Летнее пальто», поэтому прошу вас к следующей неделе разобрать его, используя «метод полуодобрения». (Тут один из юных слушателей задает вопрос: «Сэнсэй, а нельзя ли использовать метод полного отрицания?») Нет, с использованием «метода полного отрицания» нужно хотя бы немного повременить. Все-таки господин Сасаки писатель, получивший в последние годы широкую известность. Поэтому ограничимся, я думаю, «методом полуодобрения»…»

Через неделю в студенческой работе, получившей высшую оценку, было сказано: «Написана умело. Не более того».

Весьма сомнительно, что родители способны растить своих детей. Правда, коров и лошадей они растить могут, это верно. Однако воспитывать детей, опираясь на древние обычаи и объясняя их тем, что таковы естественные законы природы, не более чем отговорка, к которой прибегают родители. Если бы любые обычаи можно было оправдать ссылкой на естественные законы природы, то мы должны были бы оправдать и наблюдаемый у первобытных народов обычай похищать невест.

Любовь матери к ребенку – самая бескорыстная любовь. Однако бескорыстная любовь менее всего помогает растить ребенка. Под влиянием такой любви или, во всяком случае, в основном под ее влиянием ребенок становится либо деспотом, либо ничтожеством.

Первый акт жизненной трагедии человека начинается с появлением ребенка.

С давних времен большинство родителей без конца повторяют такие слова: «Я оказался неудачником. Но должен сделать все, чтобы хотя бы мой ребенок добился успеха».

Мы не можем делать то, что хотим. И делаем лишь то, что можем. Это относится не только к нам как индивидуумам. Но и к нашему обществу в целом. Возможно, и Бог не смог сотворить мир таким, каким бы ему хотелось.

В записных книжках Джоржа Мура есть такие слова:

«Великий художник тщательно выбирает место, где написать свое имя. И никогда не подписывает своих картин на одном и том же месте».

«Никогда не подписывает своих картин на одном и том же месте» – это, разумеется, относится к любому художнику, а не только великому. Не будем осуждать Мура за такую неточность. Неожиданным показалось мне другое: «Великий художник тщательно выбирает место, где написать свое имя». Среди художников Востока никогда не было такого, кто бы недооценивал выбор места, куда поставить свою фамильную печать. Говорить о необходимости внимательного выбора такого места – трюизм. Думая о Муре, специально написавшем об этом, я не могу отделаться от мысли, как не похожи Восток и Запад.

Судить о гениальности произведения в зависимости от его размера – значит допускать материальный подход к его оценке. Величина произведения – это лишь вопрос гонорара. «Портрет старика» Рембрандта я люблю гораздо больше, чем фреску Микеланджело «Страшный суд».

Мои любимые произведения – я имею в виду литературные – это произведения, в которых я могу почувствовать автора как человека. Человека, со всем, что ему присуще, – мозгом, сердцем, физиологией. Но, как это ни печально, в большинстве своем они калеки. (Правда, великий калека может вызвать наше восхищение.)

Не мужчина охотится за женщиной. Женщина охотится за мужчиной. Шоу рассказал об этом факте в своей пьесе «Человек и сверхчеловек». Но он был не первым, кто это сделал. Я посмотрел «Радужную заставу» с Мэй Ланьфанем и узнал, что в Китае тоже есть драматург, обративший внимание на этот факт. Более того, в «Мыслях о драме» кроме «Радужной заставы» приводится множество пьес о сражениях, которые ведут женщины ради того, чтобы увлечь мужчину.

Героиня из «Горы Дунцзяшань», героиня из «Казни сына у парадных ворот», героиня из «Горы Шуансошань» – все они принадлежат к подобным женщинам. Возьмем, к примеру, Ли Хуа, героиню «Любви к наезднице», – гарцуя на лошади, она не только пленила молодого полководца. Она женила его на себе, принеся при этом извинения его жене. Господин Ху Ши сказал мне:

• Предыдущая
• 7/13
• Следующая