Стая - Григорьева Ольга - Страница 10

• Предыдущая
• 10/77
• Следующая

В лесу где-то совсем рядом запиликала ранняя птица, напомнила о времени, заставила притку вернуться к мертвецу.

— Не из корысти беру, по нужде… — Притка осторожно сняла с шеи Кульи обломок золотой гривны. Подумав, положила добычу за пазуху. Потом расстегнула фибулу[51] на его плече, вытянула из-под трупа мокрый корзень[52], накрутила на руку. Возвращаться в селище за вещами было опасно, а в пути любая денежка-одежка могла пригодиться…

Наковыряла пальцами кусок глины, залепила приоткрытый рот мертвеца[53]. Вытерла руки о подол поневы, отряхнула ладони, глянула на светлеющее небо.

Ветер уже скулил в камышах, теребил и без того обтрепанную одежду.

В ближних зарослях крякнула утка.

— Мне в Альдогу надо, — глухо сказала ей Айша. — К брату…

С корзнем и фибулой, снятыми с мертвяка, Айше пришлось распрощаться в рыбацком урочище[54] на берегу Волхова. Высокий краснорожий детина из рыбацкой артели никак не желал переправлять через реку усталую и голодную притку.

— Как приедем, брат мой сразу с тобой расплатится, — молила его Айша.

Детина цедил слюну, сплевывал сквозь щель в зубах, ухмылялся:

— А почем мне знать, что ты сего брата не выдумала? Ишь, прыткая какая! Может, ты вовсе беглая, из рабов, а?

Заглядывал притке в лицо, надеясь увидеть слезы. Айша не плакала, лишь повышала голос, срываясь на крик:

— Мне надо туда! Понимаешь — надо!

Вокруг скучились несколько рыбаков, глазели на странную девку, потешались. Каждый норовил дать совет. Кто полагал, что девчонка говорит правду, а кто советовал надавать ей тумаков да погнать прочь, чтоб не путалась под ногами у честных людей. В конце концов Айша выудила из-под юбки заткнутый туда Куль-ин корзень. Синяя яркая ткань заблестела, переливаясь под тусклым солнечным светом, сверкнула витой фибулой. Детина раззявил рот, уставился на богатую одежку. Рыбаки примолкли.

— Вот, — сказала Айша и протянула корзень краснорожему. — Перевезешь меня в Альдогу — станет твоим.

На круглом лице детины проступили красные пятна.

— Ты у кого украла?

Врать не хотелось, однако делать было нечего. Айша набрала побольше воздуха, глядя прямо в глаза детине, фыркнула:

— Вот еще — украла! Это я для брата везла.

— А мне отдашь за перевоз? — Уши у детины стали краснее рожи. Притка кивнула.

Перебрались через реку споро — силищи дюжему рыбаку было не занимать, раскинутый на коленях девчонки синий корзень грел душу — весло аж сипело под мощными руками перевозчика. Да и погода оказалась благосклонной — ветер стих, по бортам лишь вяло шлепали ладошками мелкие волны.

— К большой пристани не повезу, — одной рукой утирая пот, а другой направляя лодку в устье маленькой камышовой речки, заявил детина. — Там нынче народу слишком много. Высажу с другой стороны.

Айша не спорила. Качнув лодку, послушно вылезла в мелководье, задрала юбку, проплелась по глине к берегу. Детина тут же накинул дареный корзень на плечи, поковырялся толстыми красными пальцами в фибуле, застегнул на груди. От собственной значимости сразу повеселел — даже крикнул, отталкиваясь шестом от берега:

— Удачи тебе!

— И тебе… — выжимая намокший подол, неохотно откликнулась Айша. Проводила уходящую лодку взглядом, принялась взбираться на горку, к Альдоге.

Окрестности Альдоги встретили притку непривычным размахом. Ранее Айше никогда не доводилось видеть столь большого и красивого селища. Еще на подходе, пробираясь меж приткнутых друг к другу длинных земляных изб, в два бревна поднятых над землей, и по межам только что вспаханных полей, где, вперемешку с людьми, суетились грачи и обжоры-чайки, Айша ощущала непонятное беспокойство. Огромные стены городища надвинулись на нее нежданно, словно вдруг выросли из земли. Высоченные, тесно пригнанные бревна, переплетенные вицами[55], втыкались острыми кольями в небо. Узкие бойницы глядели на путницу с интересом и тревогой. Городьбу окружал ров без воды, за рвом поднималась земляная насыпь, вроде низкого вала. Вдоль рва тянулась широкая проезжая дорога. Айша выбралась на дорогу, затопала ногами, стрясая с чуней полевую глину.

— Посторонись! — Мимо промчались несколько конников. Последняя лошадка — рыжая, с коротко обрезанным хвостом — напомнила Айше Каурую. Следом за конными засипела колесами старая телега с гордо восседающей на краю дородной бабой в белом плате и поневе из пестряди. За спиной бабы покачивались сложенные стопкой и опутанные сеном глиняные горшки и плошки. Телегу волокла грузная, чем-то схожая с хозяйкой крупная кобыла.

— Прости, коли помешала, да только спросить боле не у кого… — Айша нагнала телегу, пошла рядом с бабой. Та оглядела притку, благосклонно кивнула.

— В городище иду, брата сыскать хочу, — начала Айша.

В бабьих глазах промелькнул интерес:

— Брата? А сама-то ты откуда, девонька?

У нее оказался приятный мягкий голос, теплый и сочный, как пивной мед.

— Я из Приболотья, из Затони.

Бабе никогда не доводилось слышать о Затони, но о Приболотье она явно слышала. Навострилась, выпрямилась, перестала подхлестывать понурую кобылку:

— Издалека, .. А брат-то твой как зовется? Каким делом занимается? Я в Альдоге уже давно торгую, всех знаю, а вот из Приболотья никого не упомню.

— Сирот. Он у вашего князя Гостомысла в дружине служит.

Тетка наморщила лоб, словно пытаясь припомнить, о ком идет речь. Айша шла рядом, помалкивала. Колеса сипели, кобыла попутно успевала отгонять от своего крупа недавно проснувшихся слепней, посуда раскачивалась, лицо бабы помрачнело.

— Не, не упомню никого такого… — наконец призналась она и, словно оправдываясь, заспешила словами: — Да нынче тут и не разберешь, где да кто. Как в начале березозола урманский князь Орм, поганец проклятый, налетел, будто встречник[56], чтоб ему сдохнуть, супостату! Все пожег, пограбил. Многих хоронили, может, и твоего брата тож… Да ты не печалься, ежели схоронили — так честь по чести. Сам князь доброе слово замолвил, хотя не до того ему…

— Почему не до того? — Притка не узнала свой голос — бесцветный, как дождливое утро. На что она надеялась, ища никогда не виденного брата? А если брата вовсе никогда не было — старый дед напутал, заговорился? Иль был брат, только служил вовсе не князю Альдоги?

— Так все ж знают! — Тетка взбодрилась. — Ведаешь, как тогда было? Вся Альдога полыхала, кругом огонь, дым, все кричат, мертвяки повсюду… А Орм и волки его рыщут по избам, добро краденое на корабли свои змеиные тащат. Как до капища добрались, у ног заступника Перуна[57] углядели княжну с княжичем. Гюда у князя младшенькая, красавица, умница — брата за спину спрятала, перед ворогом глаз не опустила и говорит: «Кто ты такой, чтоб врываться в мой дом?» А Орм захохотал да хвать ее за руку: «А ты кто, чтоб меня спрашивать?» А у нее в руках-то ножичек был. Она замахнулась, только зазря — он ее бедную скрутил. Да Гюда наша не из тех, кто под ветром к земле клонится. Говорит ему: «Я — дочь князя Гостомысла, князя Альдоги! Отпусти меня, варяг! » Но разве такой отпустит? «Ха! — говорит, — много я добра в Альдоге нынче взял, а самое ценное — чуть не оставили — и потащил ее к пристани. А его нападники[58] княжича следом повели… Князь сам лишь через два дня от ран оправился… Мы уж и стены успели отладить, и воев его по заслуге схоронить. Тризну по умершим справили, как положено… Так что, может, и брат твой в том кургане, близ Ноской рощицы, лежит…

• Предыдущая
• 10/77
• Следующая