Найдена - Григорьева Ольга - Страница 39
- Предыдущая
- 39/69
- Следующая
Люди отхлынули. Я вскрикнула от ужаса. В руках Журки блестел огромный мясницкий топор. Тот самый, что миг назад я видела воткнутым в пенек за загородкой.
– Опомнись. Ты же на человека никогда руки не поднимал, сколько тебя ни били. Не твое это – бесовское. Она тебя охмурила… – попытались урезонить его из толпы.
Мне удалось подняться. Люди говорили верно. Я и представить себе не могла, чтоб тихоня Журка взял в руки топор и пошел с ним на людей.
Журка скосил глаза. Меня передернуло. Зрачки у него были огромными и шалыми, как у взбесившейся лошади. Убьет и не задумается. Вот почему вышегородцы так испугались…
– Журка! – тихо прошептала я.
– Сын мой, – подхватил Анастас.
Меня передернуло от ненависти. Проклятый настоятель! Что он сотворил с Журкой и этим городом?! Что наплел-накрутил?!
Я забыла о боли. Колышек из ограды сам лег в ладони.
– Твоих рук дело? – зло и хрипло спросила я Анастаса. Мой рот наполнился кровью. Кровавый сгусток шлепнулся игумену под ноги. – Что молчишь? Нашел над кем измываться: над блаженным да над бродяжкой. Иль тебе не найти более сильных врагов? Или ты их боишься и поэтому отводишь душу на сирых и обездоленных? Ты похож на своего князя! Тот тоже ничем не гнушается. И тело отца в церкви сгноил, и братьев зарезал, как телят…
Игумен нахмурился.
– Не слушайте ее, – внятно сказал он притихшим людям. – Это бесовские речи.
– Почему же не слушать? – Я попыталась улыбнуться, но разбитая губа не слушалась, и улыбка вышла кривой. – Или правда режет твой слух, настоятель Десятинной? Погляди, что ты сотворил с Журкой. – Я указала на воришку. Не выпуская из рук топора, тот обводил толпу тяжелым взглядом.
– Пошла прочь, стерва, – прошипел Анастас. Он начал злиться.
– Уйду, – сказала я, – и никогда больше не вернусь. Я давно хотела уйти…
– Нельзя ее отпускать, – зашептались в толпе.
Херсонесец поднял руку:
– Пускай идет. Ведьма сказала, что больше не вернется, так и будет.
Они расступились. Я шагнула вперед. Шаг, еще… Как трудно идти по живому коридору, как тяжело ощущать на своей спине ненавидящие взгляды!
– А ты куда?
Я обернулась. За мной по тому же коридору шел Журка. Анастас поймал его за плечо, развернул к себе.
– Куда ты? – снова повторил он – Пусть уходит. Ты же…
Журка выдернул плечо из его пальцев:
– Прости, игумен. Пусть я опутан чарами, пусть в ловушке, но в этой ловушке мне лучше и спокойнее, чем в Господнем храме. Я пойду с ней.
– Но… – Анастас задыхался. Его лицо стало серым. Испугался? Чего? Журкиных слов? – Ты отрекаешься от Господа?!
Журка печально улыбнулся и качнул головой:
– Нет… Но отречься от нее я не могу. Хотел, пробовал, а не смог. Я уйду с ней.
– Одумайся! – Херсонесец метнулся вперед и заступил Журке путь.
Тот попробовал обойти настоятеля, но ему мешали плотно сомкнутые плечи зевак. Мне все это надоело. Угрозы, страхи… Анастас достаточно поиздевался над парнем..
Я шагнула вперед и толкнула священника в спину. Он оглянулся. Мой кол нацелился острием в его лицо. Нет, я не думала бить, только пугала…
– Уйди с дороги. Уйди, – сказала я, – а то будет хуже.
Он отступил.
– Пойдем, Журка. – Я протянула воришке руку. – Они больше ничего тебе не сделают.
И они ничего не сделали. Просто стояли, тупо глядели, как мы уходим, и молчали.
30
«Проклятая девка, – глядя на удаляющиеся спины, думал Анастас. – Проклятая девка».
Потеря Журки не огорчила настоятеля, парень лишь мешал ему, другое дело – доверие вышегородцев. Он прилюдно выпустил из города пособницу дьявола. Мало того – отдал ей живую душу…
Первый упрек высказала родственница Журки, невысокая русоволосая баба в длинном, до пят, зипуне.
– Что ж ты? – тихо сказала она.
Анастас резко обернулся:
– Я не могу спасти того, кто не желает быть спасенным!
– Но он…
– Он выбрал! – громко, не допуская возражений, заявил настоятель и еще раз проклял невесть откуда появившуюся девку. Он не ожидал, что она окажется так смела и красива. Ее не портили даже поношенная одежда и грязное лицо. А еще в ней было что-то знакомое. Что?
Толпа разошлась, и Анастас медленно побрел к церкви. Ходить по городу стало опасно: мог вернуться Горясер.
И все-таки девка Журки была ему знакома. Где-то он ее видел… Где?
В дверях церкви он обернулся, словно надеялся вновь увидеть ушедших, и тяжело вздохнул. Нет, он не помнил…
Высоко над городом зазвонили колокола. Анастас перекрестился. Хватит думать о неведомой девке и блаженном. Ушли, и слава Богу. Теперь нужно спрятаться до прихода поляков. Лаврентий найдет укромное убежище. Только он будет знать, куда делся киевский настоятель. А Анастас переждет. Он давно научился ждать… Пройдет время, совсем немного времени, и все встанет на свои места.
31
По дороге я немного успокоилась. Кое-что сбивчиво и путано объяснил Журка. Половину пути он ковылял позади, то и дело оглядывался и что-то бормотал. Я не мешала ему. Решила: пусть делает что пожелает; захочет – останется со мной, захочет – вернется. Он остался. А когда миновали Залесье, даже разговорился.
– Пусть ты колдунья, мне все равно! – поравнявшись со мной, заявил он. Будто подвиг совершил.
Мне стало смешно.
– С чего ты взял, что я колдунья?
– Анастас сказал. И оберег твой… Я его сразу признал.
Оберег Старика? Откуда? Ведь я потеряла его в лесу. Журка, наверное, ошибся.
– Анастас сказал, будто он от дьявола и ты присушила меня бесовскими чарами.
Теперь мне стало ясно, почему весь Вышегород ополчился против меня. Такая важная птица, как настоятель Киевской Десятинной, сказал, что я злая ведьма. После такого не мудрено, что били, – мудрено, что не убили…
Я искоса глянула на Журку:
– Эх ты… Поверил…
Он поднял глаза и удивленно хлопнул ресницами:
– А как не поверить? Твой оберег без огня тряпку прожигает.
– Дурак ты, Журка! Такие обереги в восточных странах любому продают за полкуны. Для них даже есть какое-то диковинное название. Старик его давно купил, а потом попросил одного знакомого волхва вырезать на каемке мое имя и сохранные слова и подарил мне. «Пригодится, – сказал. – Он собирает солнечный свет».
Журка задумался. Шагал рядом, перескакивая через вспаханные борозды, пожевывал губами и наконец признал:
– Может, и так. Только Анастас говорил…
– Ты его больше слушай, – презрительно фыркнула я. – Такой наболтает.
– Чего ему болтать просто так? – возразил Журка.
Я пожала плечами. Этого я и не понимала. С чего Анастасу вздумалось травить на меня весь Вышегород? Из-за давней резни в доме Улеба? Но игумен меня даже не вспомнил…
К закату мы дошли до Любичей – небольшого села между Вышегородом и Киевом. Вечер выдался теплый и безветренный, и я решила остановиться за грядой валунов, рядом с селом. К чему понапрасну тревожить чужих людей? Переночуем и тут.
Я залезла на гряду. Большие мшистые валуны лежали полукругом. С одного края росли две чахлые сосенки, с другого – вересковые кусты. За сосенками виднелась дорога к Киеву. Местечко – лучше не придумаешь! Тепло, безветренно, сухо, видно любого прохожего, а коли наломать вереску, так будет мягче, чем на постели…
– Иди сюда! – сбрасывая вниз свой мешок, позвала я.
Журка мигом влез на валун, огляделся и присвистнул:
– Вот так логово!
– Не логово, а пристанище, – поправила я.
– Пристанище… – Журка зевнул. – А-а-а, как ни назови, здорово! Запалим тут костерок, посидим, поговорим. Помнишь, как раньше?
Однако ни посидеть, ни поговорить нам не удалось. Усталость сморила Журку за едой. Он так и заснул с недоеденной лепешкой в руках, откинувшись на мшистый бок валуна. Светлые волосы рассыпались вокруг его головы и в темноте казались вросшими в мох тонкими корешками.
– Эх, земляной человек! – осторожно подсовывая ему под затылок свою рубаху, прошептала я. – Хорошо, хоть костер запалил!
- Предыдущая
- 39/69
- Следующая
