Сплетающий души - Берг Кэрол - Страница 21

Когда последний красный отблеск на западе угас, я обогнула останки дома и вышла к садам за зданием. Растения, разумеется, одичали, только самые сильные еще боролись с чертополохом, ежевикой и подступающим лесом. От розовой аллеи не осталось и воспоминания, озерца и ручейки пересохли. К моему удивлению, арочный мостик остался невредимым, он изгибался над задыхающимся в сорняках провалом, где некогда был пруд. Только редкие птицы и одинокая лягушка, оплакивавшая потерю широколистных кувшинок, тревожили сумрачную тишину.

Я ждала; теплый ветерок трепал мои волосы. Недолго. Все мои чувства были настороже, так что я расслышала приглушенный стук копыт задолго до того, как одинокий всадник появился на краю сада. Конь тихонько заржал. Легкие шаги захрустели по гравию и задержались у зарослей жимолости, перегородивших тропку. Через спутанный кустарник пробивался тусклый свет фонаря.

— Идите вперед. Теперь направо. Садовники совсем обленились. Вам стоит сообщить об этом лорду.

В утонченной мягкости вечера мой голос звучал грубо. Несмотря на твердое решение сохранять непредвзятость, я не могла скрыть горечь от разрухи, причиной которой стал этот человек.

Он продирался сквозь заросли, пока я не различила смутный силуэт на дальнем конце арочного мостика. Странно… Эвард никогда не был таким же высоким, как мой брат, не выше среднего роста, что в юности доставляло ему изрядное неудовольствие, но приближающийся человек был даже ниже меня.

— Кто здесь? — спросила я, отступая на несколько шагов. — Отвечайте, или я уйду, не успеете вы и глазом моргнуть.

Я вслушивалась, пока мне не начало казаться, что мои уши вот-вот лопнут. Взгляд метался из стороны в сторону, выискивая в темных зарослях признаки засады, но больше никого поблизости я не чувствовала. Фигура приблизилась, и я отпрянула.

— Подождите. Не уходите!

Женщина! Ее голос был низким и звучным, в нем слышалась такая властность, что я невольно замерла. Взгляд бросил недоверчиво метаться и сосредоточился на неясной фигуре, следующей за светом фонаря по мосту.

— Условия встречи не изменились, — сообщила она. — Вы согласились на нее, а я подвергаю себя — и не только — опасности, приходя сюда. Вы не можете уйти.

На ней был легкий плащ глубокого синего цвета, низкий капюшон изящно ниспадал, пряча лицо в тени. Я подошла к краю моста.

— Но человек, с которым я согласилась встретиться…

— Он не смог прийти сегодня. Я буду говорить за него.

— Поверить не могу, что он позволил кому-то говорить за себя, тем более…

— Тем более женщине? — Она поставила фонарь на каменные перила. — Возможно, вы знаете его не настолько хорошо, как вам кажется, несмотря на столь давнее знакомство. И разумеется, меня вы не знаете совершенно.

Тонкие бледные руки, украшенные лишь тонкой нитью сапфиров, блеснувших в свете лампы, откинули капюшон. На лбу сверкал золотой венец с выгравированными на нем драконом и лилией — гербом королевы Лейрана.

Мариель Аннелизе Карестан Лавиаль, принцессе Валлеорской, было всего восемь, когда пало королевство ее отца. На ее глазах обезглавили ее отца и братьев, изнасиловали и казнили мать, поклявшуюся возлечь с первым же встречным валлеорцем и родить нового соперника лейранскому завоевателю. Только принцессе Мариель дозволено было остаться в живых. Ее, плененную, заточили в дальнем монастыре на тот случай, если она когда-нибудь пригодится Лейрану. Она была живым символом покорности Валлеора. Я, как и многие другие лейранцы, и не воспринимала ее иначе, даже когда ее извлекли из-под замка, чтобы выдать замуж за лейранского короля.

— Я давно хотела встретиться с вами. — Зеленые холодные глаза королевы пристально изучали меня, когда я преклонила перед ней колено, чего никогда бы не добился от меня ее муж. — С госпожой Серианой, которая отвергла королевство ради чародея. С женщиной, с которой меня всегда сравнивали, рядом с которой я всегда казалась недостойной… и супругу, и всему его двору.

— Ваше величество, я…

— Я давно решила не ненавидеть вас. В конце концов, вам я обязана жизнью. Если бы вы вышли за него, к семнадцати я была бы уже мертва. А если бы вас никогда не существовало, он бы и не вспомнил обо мне. Валлеорская принцесса не показалась бы ему дороже разграбленного замка или трофейной лошади. Но больше он так о вас не отзывается.

Светлые волосы королевы были уложены ровными завитками, а ее кожа в свете фонаря отливала слоновой костью. Бесстрастная придворная маска, почти не приоткрывавшая ее суть. И хотя ее лицо было слишком длинным и угловатым, чтобы считаться красивым, и стать ее не впечатляла, она держалась вполне уверенно. Ей было около тридцати пяти.

— Зачем я здесь, ваше величество? Откуда король узнал, что я жива?

Она приблизилась еще на несколько шагов.

— Как вы, конечно, знаете, с недавних пор наш народ страдает от некоторых… беспорядков, повергающих его в трепет. Ни наука, ни философия не могут найти им объяснения. Так что мысли моего супруга обратились к другим известным ему невероятным сказкам. К чародейству. К вам. Кто еще в этой стране знает что-то о колдовских созданиях и окажется достаточно дерзок, чтобы говорить о них со своим королем? — Она держалась по-деловому, говорила четко и разумно. — И несмотря на многие недостатки, Эвард совсем не глуп. Он сказал, что не поверит в вашу смерть, пока своими глазами не увидит тело.

Но я не позволила ее прямоте унять мою осторожность.

— Говорить о чародействе запрещено, моя госпожа. Согласно указу его величества мне прощены прошлые прегрешения, но я не стану снова подставлять горло закону.

— Я здесь не затем, чтобы заманить вас в ловушку, Сериана. Мне известно все, что вы рассказали моему супругу: о том, другом, мире и волшебном пути, связывающем нас, о принце чародеев и его врагах, об их войне, которая каким-то образом затрагивает и наши земли. Если бы я хотела арестовать вас за подобные разговоры, мне не пришлось бы отправляться в эту глушь и ломать комедию. Когда я все вам расскажу, вы поймете, почему король обращается к вам за советом.

— Ну, тогда… — Мне просто нечего было ей сказать. — Вы, разумеется, можете говорить, о чем захотите.

Она изящно присела на перила рядом с фонарем, свет заиграл на расшитой хрустальным бисером амазонке, выглядывающей из-под плаща.

— Первые рассказы дошли до нас больше двух лет назад, — начала она. — Перешептывания среди тех, кто был достаточно дерзок, чтобы затрагивать запретные темы в присутствии короля: военачальник доложил о пропавшем среди ночи искалеченном солдате… о пропавшей любовнице герцога, страдавшей от болезни костей… о военном коменданте, расследовавшем обвинения в колдовстве. Мой муж мало задумывался об этих происшествиях, пока человек по имени Мацерон не потребовал аудиенции, утверждая, что у него есть свидетельства вторжения в наш мир чародеев.

— Мацерон! — Я едва не покинула сад при звуке этого имени — убийца Мацерон, презренный охотник на чародеев, раскрывший тайну Кейрона моему брату и королю, прислуживавший зидам, когда они пытались использовать принца Авонара, чтобы разрушить Мост, подручный лорда Зиддари в мире людей. — Сударыня, Мацерон — злобный, лживый мерзавец.

— Да, у вас есть все причины презирать этого человека. Но вы должны выслушать меня. — Она жестом пригласила меня присесть рядом с ней. — Мацерон принес список более чем трех сотен исчезновений, рассеянных по всему королевству. Рассказы о тревожных снах, причудливых видениях дверей, дорог или невероятных пейзажей, почти в каждом из которых присутствовало упоминание о трех странных незнакомцах, владеющих таинственными силами. Колдовскими силами. Говорят, эти чародеи выглядят более чем странно: один из них высок и покрыт звериной шкурой, другой — черный и тощий, словно обугленный скелет, третий — одноглазый карлик, грубый в словах и в действиях. Их обвиняли в воровстве, в издевательствах над животными, во всех бедах и неурядицах. Странно и то, что почти все пропавшие были так или иначе увечны: хромы, слепы или чем-то больны.