Правило левой ноги - Етоев Александр Васильевич - Страница 1

• 1/16
• Следующая

Когда-то давно в Фонтанке, как в любой нормальной реке, водились толстокожие крокодилы и прочая зубастая дрянь. Затем с изменением климата крокодилы стали мельчать и выродились в рыбку кол юшку, от которой даже драные уличные коты брезгливо воротят морду. Память о былых крокодилах сохранилась лишь в городском фольклоре («По улице ходила большая крокодила»), стихах Корнея Чуковского да любимой игре мальчишек, живущих на берегах Фонтанки.

Игра эта так и называется «Охота на крокодила». Играть в нее можно поодиночке, вдвоем, втроем – короче, сколько наберется желающих.

Суть игры состоит в следующем.

Из проволоки – обязательно толстой – делается железный крюк, закрепляется на длинной веревке и забрасывается со спуска в реку. Дальше – просто: тянешь веревку, и все, что нацепилось на крюк, выволакиваешь со дна на берег.

Конечно, никаких крокодилов из Фонтанки крюком не выловишь, зато можно достать со дна ржавый обод от довоенной бочки, пучеглазый антикварный противогаз или череп первобытного человека – это уж как кому повезет.

Шестиклассник Андрюша Пряников был очень большой любитель этой интересной игры.

Еще он любил фантастику, компьютерные игры-стрелялки, экспедиции за Аларчин мост, где водились саблезубые монстры, маскирующиеся под обычных прохожих, летние походы на озеро, папу, особенно когда у папы получка, праздничный салат «оливье» и мамины пирожки с капустой. Чего Андрюша Пряников не любил, так это скучных семейных праздников, когда нужно притворяться пай-мальчиком, сидеть сиднем за накрытым столом, сильно не набивать рот, не чавкать, не орать, не смеяться и пользоваться ножом и вилкой. Единственное, что его мирило с этим обязательным наказанием – пепси-кола и салат «оливье», про который мы уже говорили.

Шел октябрь, накрапывал дождь, и набережная была пустынной.

Редкие прохожие и машины нарушали в то субботнее утро необычную для города тишину.

Впрочем ничего необычного в этой тишине не было. Осень, суббота, утро, вялый осенний дождик. Кому охота выбираться на улицу или идти под дождем в гараж, чтобы ехать потом куда-то под скрип дворников на мокром стекле.

Андрюша Пряников дождя не боялся. Он стоял на широком спуске, заваленном подгнившими листьями, непонятно откуда взявшимися. Ближайший садик с чахлыми деревцами был отсюда за полтора квартала, на набережной деревьев не было – последние столетние тополя срубили давным-давно, когда Андрюшу еще кормили с ложечки.

Андрюше было слегка обидно, что сегодня охота на крокодилов будет проходить в одиночестве. Лучший друг его, Сережа Овечкин, был отправлен под конвоем родителей на все выходные в Саблино отбывать там трудовую повинность – убираться на садовом участке.

Раскрутив на веревке крюк, Андрюша Пряников прицелился по-ковбойски и зашвырнул свою железную снасть в мутно-серую глубину Фонтанки.

Форд-амфибия защитного цвета с нарисованными на его низких бортах кустиками подводных растений медленно полз по дну.

Муть клубами поднималась к поверхности, но сидевший за рулем человек, кажется, нисколечко не боялся, что какой-нибудь любопытный на берегу обнаружит присутствие под водой посторонней колесной техники.

Водитель равнодушно смотрел на нахальных губастых рыбок, как те плющат свои рыбьи носы о пуленепробиваемое стекло машины. Временами, когда подводная братия уж очень густо облепляла стекло, водитель зыркал акульим глазом, и рыбки в страхе разбегались по сторонам.

Ему ужасно как хотелось курить. Если бы не хмурый хозяин, развалившийся на сиденье сзади, он бы точно, несмотря на запрет, вытащил из бардачка сигареты и дымил бы, как змей Горыныч, из всех отверстий своей стриженной головы. Но при хозяине попробуй курни – мигом вылетишь с работы на улицу, а то и вовсе на ближайшее кладбище. Пирлипатов хозяин строгий. Но и платит зато по-царски.

– Неужели и сегодня впустую? – сказал хозяин, глядя в муть за стеклом. – Ты фонарь-то хоть пошибче вруби, нечего на аккумуляторах экономить.

– Врубил на полную, сами ж видите, – ответил ему человек за рулем. – Не беспокойтесь, отыщем ваш чемоданчик. Не иголка, и Фонтанка не Миссисипи.

– Ты не умничай, мне умные не нужны, – сказал хозяин, недовольно сощурясь. – Я тебе плачу не за ум, а за то, что разбираешься в технике. А умных вон в любой академии я куплю по триста баксов за штуку.

Человек за рулем примолк.

Луч прожектора за стеклом амфибии выхватывал из придонной мути всевозможный исторический мусор: ржавые консервные банки из-под съеденной китайской тушенки, корпус первого телевизора КВН, лошадиную чугунную ногу конной статуи кого-то из императоров.

– Стоп! – воскликнул хозяин нервно. – Вон же, слева, где рыбки плавают! Саквояж! Тот самый! Рули налево!

Форд-амфибия плавно затормозил.

Из капота выдвинулась клешня. Тихонько загудел сервопривод.

Хозяин, перевесившись через спинку, потянулся к рычажку управления. Водитель деликатным движением оттеснил его руку в сторону. Наломает хозяин дров, а отвечать потом ему, подчиненному.

Клешня вплотную приблизилась к саквояжу.

Оставалось совсем немного – зажать находку плавающими захватами и доставить на борт машины.

– Слава богу, в которого я не верю! – перекрестил себя кулаком хозяин. – Теперь-то мы тебя не упустим! Теперь-то мы кое-кому покажем, кто на этой земле хозяин.

Неожиданно за бортом амфибии мелькнул какой-то посторонний предмет. Крюк с привязанной к нему лохматой веревкой проскреб рядышком с хромированной клешней, зацепил саквояж за ручку и потащил его к гранитному берегу.

Правильно заметил однажды писатель Чехов, что есть две области человеческой деятельности, в которых каждый себя считает разбирающимся лучше других. Это литература и медицина. С тех пор, как знаменитая фраза Чехова была пущена в оборот, к этим двум добавилась еще одна сфера человеческой деятельности: искусство.

Папа Андрюши Пряникова работал в Эрмитаже в пожарной части, охранял национальное достояние от прожорливой стихии огня. И, как всякий уважающий себя музейный работник, в искусстве разбирался ничуть не хуже, чем в технике сматывания пожарной кишки или способах обработки специальной пеной поверхностей, охваченных пламенем.

Вот и сейчас, когда Пряников-старший увидел сына с непонятной трубой в руке, первым делом он оценил незнакомый предмет с точки зрения знатока и специалиста.

Труба действительно была достойна того, чтобы украсить любую музейную экспозицию старинных приборов и инструментов. Не длинная, сантиметров в тридцать, и легкая, будто внутри ее ничего не было, один воздух, она представляла собой гладкий цилиндр из меди с тонкой вязью каких-то буковок непонятно на каком языке. Выпуклые толстые стекла, вставленные изнутри в корпус, замыкали ее торцы.

– Где взял? – спросил Пряников-старший сына, стоявшего у открытой форточки с глуповатой, но счастливой физиономией.

– На дне, – ответил Пряников-младший, улыбаясь во все лицо.

– Ну-ка, ну-ка, – папа протянул руку, – дай-ка погляжу твой улов.

Осторожно взяв у сына трубу, папа долго изучал ее взглядом. Потом долго с неразборчивым шепотом вчитывался в неизвестные письмена, как будто понимал их значение.

– Папа, ты в стеклышко посмотри! – возбужденно посоветовал сын.

Папа сунул правый глаз в стеклышко, и язык его выдвинулся наружу.

– Ничего себе… – пробурчал он, но тут запели дверные петли, и на пороге возникла мама.

• 1/16
• Следующая