В сердце роза - Гарридо Алекс - Страница 48

И высоко в ясном летнем небе стояло солнце.

Ханнар смотрела на него не щурясь. В последний раз смотрела так, как смотрела всегда. Теперь она от него отрекалась и с вызовом произносила на Высокой Речи:

— Предаюсь твоему гневу. Если ты правишь миром и это дело твоей воли и желания — лучше быть твоим врагом и погибнуть, чем быть заодно с тобой. Они всего лишь люди, да. Вот тебе обратно все, что меня от них отличает. И будь ты проклято.

Ханнар смерила его последним взглядом и кивнула Илику: идем. И пошла к своим сестрам.

Атхафанама прибежала под утро.

— Илик, Илик, пойдем! Скорее!

— Что с тобой? — кинулась к ней Ханнар. Платье на Атхафанаме висело клочьями, оторванный рукав сполз до кисти. Она тяжело дышала.

— Мы уже идем, — сказал Илик Рукчи. Атхафанама посмотрела: Джанакияра и Рутэ, Ирттэ и Кунрайо, малыш Шаутара и самый маленький, которому еще и имени не нарекли в отсутствие отца — шесть тел, завернутых в парчу, лежащих в ряд.

— Зачем ты пошла одна? — Ханнар обняла ее.

— Ничего, — отстранилась Атхафанама. — Там… Ханис…

— Что такое? Обморок? — вздохнул Илик. — Царь совсем не спал уже сколько дней? Надо дать ему теплого питья и пусть отдыхает не меньше суток. Все пройдет. Я иду к нему.

Атхафанама замотала головой.

— Он болен. У него это…

— Нет, — криво улыбнулась Ханнар. — Ты ошиблась. Не может быть.

— Пойди и посмотри.

Рукчи нахмурился.

— Этого не может быть, но все же пойдем, посмотрим.

— С тобой все в порядке? — продолжала беспокоиться Ханнар. — Разве можно сейчас одной выходить на улицу? Люди обезумели.

— Да ничего, ничего не случилось, я вырвалась и убежала, но Ханис… Илик, умоляю, поспеши! — и она вцепилась в его рукав и заставила бежать бегом до самого Дома Солнца.

Ханиса уложили в его спальне, и воздух там был синий и слоистый от курений. Рукчи быстро подошел к больному. Рядом встала Ханнар. Атхафанама прижалась лицом к руке Ханиса, опустившись по другую сторону постели. Ханнар смотрела и не верила: лицо царя, по шею укрытого одеялами, было точно таким, как лица всех умиравших у нее на руках в течение многих дней и ночей: багровым, опухшим, с растрескавшимися губами. Взгляд его остановившихся глаз был бессмыслен.

— Да, — сказал Илик.

— Он умрет, — прошептала Ханнар.

— А вот это неизвестно, — строго сказал Илик.

— Но еще никто не спасался.

— Он может быть первым.

— Ты всегда веришь в это.

— Да.

Атхафанама сквозь слезы взглянула на него взглядом полным обожания.

— Ты будешь его лечить?

Илик кивнул.

— Я пойду и принесу мои снадобья, а вы смотрите, чтобы он не раскрывался. Как давно это началось?

— Не знаю… Я не видела царя с вечера, думала, что он отдыхает. Его нашли в купальне. Я здесь все устроила и побежала за вами. Когда я уходила, он еще говорил со мной.

— Она стала очень сильна… Но еще неизвестно, — сказал Рукчи.

— Ханис, Ханис, — побелела вдруг Ханнар и кинулась вон. Рукчи удивленно поднял брови.

— Ее сын, — сказала Атхафанама. — Пойди за своими снадобьями, Илик. Захвати побольше. Мы все умрем здесь.

— Еще неизвестно, — покачал головой Рукчи.

Но раньше, чем солнце снова достигло зенита, царя не стало.

— Это самая скорая смерть из всех, — сказал Рукчи. Но маленький Ханис умер еще скорее. Ханнар не отдавала его и носила на руках, укачивая, пела ему песни на своем языке — теперь только Атхафанама могла понимать их. Но Атхафанама сидела возле своего мужа и терпеливо ждала, когда смерть придет и за ней. Она просидела так весь день и всю ночь, иногда слыша медленные шаги и бормотание Ханнар, бродившей по дворцу с мертвым ребенком на руках. Заходил Илик, но не трогал царицу, только посмотрит и уйдет. А утром позвал ее ухаживать за Ханнар. Он справился бы и сам, но царицу нельзя было больше оставлять как есть.

— Отчего так тихо? — очнулась Атхафанама.

— Здесь нет живых, кроме нас и Ханнар.

— Разве больше не приносят больных?

— Некому приносить.

— Разве все умерли?

Илик махнул рукой куда-то вдаль. Атхафанама прислушалась. Где-то раздавалась музыка, пьяные крики.

— Пойдем, царица. Жена твоего брата мучается от жажды. А нам уже некому будет подать воды.

И вдвоем в полном смерти дворце они ухаживали за Ханнар, которая мучилась долго, очень долго, то приходя в себя, то снова погружаясь в горячий тяжкий бред. Она боролась. Перед смертью она слабо пошевелила рукой, и Атхафанама поняла, сплела с ее пальцами свои и наклонилась к самому ее лицу.

— Я носила дитя, — прошептала Ханнар. — И не знала.

Атхафанама не ощутила ревности и улыбнулась, свободной рукой погладила ее руку.

— Как же ты могла не знать?

— Я другая. У нас не так. А теперь я слышала его. Но он уже умер. Теперь я умру.

— Если успеем, мы похороним вас вместе с Ханисом, — сказала Атхафанама.

Ханнар покачала головой.

— Клянусь тебе, это не он.

И снова ушла в забытье, уже насовсем.

Обоих Ханисов они перенесли в усыпальницу аттанских царей, а Ханнар положили в доме Эртхиа рядом с Рутэ и Дар Ри Джанакиярой и их детьми. Двое умерли, не родившись.

— Это все, — сказала Атхафанама. — Больше от моего брата ничего не осталось. Что ты теперь будешь делать, Илик?

Рукчи пожал плечами.

— Думаю, я должен записать все, что я знаю о хассе. Если она даст мне время. Но на улицах еще есть живые, которым я успею помочь хотя бы глотком воды. Не знаю, царица. Прости мою дерзость, а что собираешься делать ты?

— Я? — Атхафанама вскинула голову. — Я вернусь в Дом Солнца, надену свои украшения и лучшие наряды и буду ждать рядом с царем. Ей не удастся застать меня врасплох. Я должна предстать перед моим мужем в достойном виде. И вот что… послушай… не знаю, какую предложить тебе награду.

— Какие теперь награды, царица? И на что они?

— И нет такой, что была бы достойна твоей службы.

— И жить-то осталось нам…

— Да…

— Я и то удивляюсь, что она медлит.

— Я пошла бы с тобой, но…

— Не надо тебе, царица, там пьяные и… как тебе удалось вырваться?

— Я могу переодеться мужчиной.

— Не надо, царица.

— Только будем ходить вдвоем. Я знаю, где у брата хранится оружие.

— Царица…

— Что?

— Ты хотела нарядиться для встречи с твоим мужем.

— Стыдно мне будет, когда он спросит, как я жила после его смерти. Я приду к нему с медной чашкой в руках.

Когда пришли черные вести, Атакир Элесчи запасся продовольствием как при осаде и закрыл ворота дома, как только услышал о первом умершем в городе. В доме было не продохнуть от курений, кованые решетки обшили досками, чтобы и ветер не залетал в сад, да вдоль забора установлены были курильницы. Никаких денег не пожалел купец, деньги новые наторгуются, прошла бы беда стороной. Все, что ни советовали врачи в Доме Солнца, все купец Элесчи готов был употребить во спасение остатка своей семьи, милой любимицы, доченьки, отцовой радости, первой невесты Аттана. Запер ее в доме, не велел выходить из девичьего покоя. Со слезными жалобами вымолила бедняжка разрешения поселиться у жены брата: что ж тут худого или опасного, если обе живут взаперти?

Сам купец не наведывался к дочери — мало ли, за домом присмотр нужен, слугам нельзя давать послабления. Потому они и ходят под чужой властью, что сами себе оказались хозяевами нерадивыми или неудачливыми. Без строгого присмотра и наставления дом не держится. И если бы среди слуг обнаружилась болезнь, как объяснил купцу не по возрасту сведущий Илик Рукчи, хозяин мог нечаянно перенести ее во внутренние покои. Зачем же? Девочка была упрятана за многими стенами, как ядрышко орешка, завернутого в шелковый платочек, в шкатулочке, а шкатулочка в ларчике, а ларчик в ларце, а ларец в сундук на запоре.

Атарика подурнела, лицо оплыло, ходила неловко, вразвалку. Нянька испугалась — ведь рано или поздно хозяин увидит, что с дочерью неладно. Такое не скрыть. И что тогда будет няньке за пособничество и сокрытие?