Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна - Страница 4

Но звук нескольких смачных шлепков заметно поумерил пыл непревзойденного баритона. Я злорадно хмыкнула – рука у художниц тяжелая. Подошвы сандалий Натаниэля в ускоренном темпе защелкали по паркетному полу, судя по замирающему эху – удаляясь все дальше. И на прощание до меня долетела еще одна музыкальная импровизация, куда более фривольного содержания:

«С утра?» – мелькнуло в голове. Я посмотрела в сторону окна. Солнце вальяжно выползало из-за туманной линии Альп, а на развесистой буковой ветке, как раз напротив моей комнаты, сидела нарядная малиновка и с видом оперной примадонны раздувала лазоревое горлышко, собираясь спеть гимн восходящему светилу. Я хлопнула себя по лбу. Так утро ведь уже! Торопливо стянула через голову длинное ночное одеяние, напялила футболку, шорты, кроссовки и выскочила в коридор. Вихрем промчалась по всему этажу, попутно стуча в двери подруг и призывая их на пробежку. Из спаленок раздавалось недовольное ворчание, сдобренное щедрой порцией весьма пикантных словечек. Я громко расхохоталась в ответ на сердитые пожелания: «Да пошла ты к чертям, Сел!», и резво сбежала по мраморной лестнице.

Стояло самое начало февраля. Весна в наших краях начинается довольно рано, уже в последних числах января растапливая скромные кучки скудного снега и пробуждая к жизни набухшие почки деревьев. Первые робкие ростки травы торопятся пробиться на свет божий, радуя глаз нежным цветом и девственной беззащитностью. К полудню столбик термометра достигает отметки в десять градусов, но сейчас, на рассвете, температура окружающего воздуха еще способна испытывать крепость духа и бодрость тела любого, излишне самоуверенного храбреца. Бр-р-р, а прохладно, вообще-то! Плюс пять, не больше. Я зябко поежилась и прибавила ходу. Вот вам и наглядный пример демонстрации силы воли. В феврале никто, кроме меня, не отваживается выскакивать на зарядку в шортах и футболке. Наоборот, все прочие обитатели аббатства усиленно кутаются в теплые джемперы и смотрят на меня, словно на ненормальную. Но, как учит мудрый сенсей Кацуо, дух воина никогда не приживается в хилом теле. А поскольку сильнее всего в жизни я мечтала называться именно настоящим воином, то мгновенно усмирила бунтующий от холода организм несколькими энергичными упражнениями и во все нарастающем темпе помчалась по усыпанной гравием садовой дорожке. Мой излюбленный утренний маршрут три раза огибал невысокий холм, узким серпантином поднимаясь на его плоскую вершину, где размещался флигель аббата Ансельма, занимавшего пост отца-настоятеля. Я старательно выполнила китайскую дыхательную гимнастику и засмотрелась вниз, на подернутую зеленой дымкой долину.

Крохотный городок Салуццо, возле которого и располагается наша скромная обитель – аббатство ди Стаффарда, недаром называют прекраснейшей жемчужиной провинции Кунео и самым сердцем северного Пьемонта. Население городка не превышает двадцати тысяч человек, неповторимых достопримечательностей, кроме собора Сан-Бернардо, в нем нет, поэтому от наплыва туристов мы особо не страдаем. Само аббатство для посещений закрыто давно и безоговорочно особым указом Ватикана. Немногочисленные приезжие чаще всего интересуются развалинами моего фамильного замка, ныне превращенного в главную городскую тюрьму, хотя, на мой объективный взгляд, смотреть там, честно говоря, и не на что. Ничего выдающегося, обычная мрачная серая башня, одним боком выходящая на берег реки По, а другим – в предгорье Коттийских Альп. Скукотища смертная. Так что никакого возвышенного пиетета к своему наследственному землевладению я не питаю, хотя старый горбатый Джузеппе, наш главный экскурсовод и сплетник, при очередной случайной встрече всегда долго и старательно пеняет мне за открытое неуважение к родовым традициям. Типа уж кому-кому, а мне-то это совершенно не к лицу.

Вспомнив непритворный гнев восьмидесятилетнего зануды, я насмешливо хмыкнула и, отыскав глазами мрачную замковую башню, присела в низком реверансе. Будем же взаимно вежливы. Ты – древнее гнездо маркграфов де Салуццо, а я – Селестина дель-Васто, последняя наследная маркиза де Салуццо из семьи, ведущей род от графа Адальберта и Беатрисы, происходящей из линии савойских королей. Имя громкое, старинное и в наших местах – почти легендарное. Но на деле толку и пользы от титула – кот наплакал, а всяческих неудобств – полным-полно.

Я взгромоздилась на каменную садовую скамью; ее холодная и покрытая росой поверхность пророчила мне развитие скорого и бурного аднексита, сплела ноги в позе лотоса, соединила кончики указательных пальцев и попыталась сосредоточиться, мысленно открывая ментальные чакры влиянию космического астрала. Но то ли чакры у меня заржавели капитально, то ли разминалась я на этот раз не слишком старательно, но душевное очищение почему-то совсем не спешило снизойти на мою лохматую рыжую голову. Везет же Натаниэлю, вот он всегда и без особых хлопот умудряется впадать в сильнейший ментальный транс, особенно при виде пары стройных женских ног.

Я больно прикусила губу, сдерживая непроизвольно рвущийся наружу смех и невольно вспоминая коронную фразу отца Ансельма, весьма скептично относящегося, невзирая на папские эдикты, к пребыванию женщин во вверенной его надзору святой обители. «Пророчат бабы нам беду, а место ихнее – в аду!» – любит изрекать настоятель, неодобрительно помаргивая вслед кокетливым аббатским воспитанницам. Впрочем, молодые ангелы – важнейший объект неусыпного контроля и восхищения отца Ансельма – отнюдь не склонны разделять ханжеские принципы своих церковных пастырей. «Райские наслаждения, но искушения-то бесовские!» – так и читается в озабоченных мужских глазах. Может, монахи с канониками и являются для крылатых братьями по разуму, но чаще всего ангелов почему-то тянет к молоденьким сестрам по глупости. Взять, к примеру, хотя бы того же Уриэля… Тут я громко прыснула вслух. Кажется, его интимные похождения оставались тайной лишь для самого ангела. Впрочем, рядом с этим красавцем даже мне зачастую сложно оставаться равнодушной к его чарам, старательно направленным на ежедневную реализацию земных плотских грехов. Уриэль не пропускал ни одной юбки, так галантно и ненавязчиво обольщая прекрасную половину человечества, что, оказавшись поблизости от него, дамы обычно мгновенно заболевали сразу двумя душевными болезнями – манией величия и манией преследования. Хорошо хоть, что детей от подобных союзов никогда не рождалось. Но, с другой стороны…

И тут с небес наконец-то снизошло что-то мягкое и весьма увесистое, заставившее меня с громким воплем свалиться с каменной скамьи.

Нет, это оказалась вовсе не божья благодать. Упитанная персидская кошка, гордость и единственная любимица пастыря нашего, отца Ансельма, возможно тоже уловившая эротические эманации посторонних размышлений, или же попросту одуревшая от весенних ароматов, скакнула прямо на меня с ветки развесистой липы, где она отсиживалась по каким-то своим неведомым кошачьим делам. Тяжеленькая дымчатая тушка, носившая благородное имя Стелла, с громким и дружелюбным мурчанием заползла на грудь поверженной жертвы, словно извиняясь за причиненное неудобство. Кошек я люблю, но без излишнего экзальтированного благоговения и сюсюканья, и всегда удивляюсь, наблюдая, как млеют женщины, получив комплимент, сравнивающий их с киской. Они-то, наивные, сразу воображают себя в роли очаровательного беззащитного существа, а отнюдь не в качестве истеричной, блохастой, гадящей по углам твари. Ведь каждый в первую очередь верит в то, во что ему хочется верить сильнее всего.

– Ладно уж, матушка аббатиса, – беззлобно извинила я глупое животное, называя Стеллу тем насмешливым прозвищем, которым и именовали ее проказливые студиозы, выразительно намекая на особые отношения, связывавшие, по их предположению, аббата и красавицу-кошку. – Мир, дружба, жвачка, и каждый остается при своем интересе. Договорились?