Империя волков - Гранже Жан-Кристоф - Страница 2
- Предыдущая
- 2/81
- Следующая
– Да. Но постепенно этот сбой… Не знаю, как объяснить… Пожалуй, он длился все дольше.
– И тогда ты поговорила с Лораном?
– Нет.
– Почему?
Анна скрестила ноги, положила руки на колени, обтянутые темным шелком юбки, – они напоминали сейчас двух птиц с бледным оперением.
– Мне показалось, это только осложнит ситуацию. И потом…
Невропатолог поднял на нее глаза. Золото рыжих волос отразилось в стеклах очков.
– Да?
– Нелегко признаться в подобном мужу. Он…
Анна спиной чувствовала присутствие мужа – он стоял за ее стулом, прислонившись к металлическому стеллажу.
– Лоран становился для меня чужим.
Врач, почувствовав смятение Анны, предпочел сменить тему:
– С другими людьми проблема узнавания возникает?
– Иногда… – Анна колебалась. – Но очень редко.
– С кем, например?
– С торговцами в квартале. И на работе. Я не узнаю некоторых клиентов, причем постоянных.
– А друзей?
Анна сделала рукой неопределенный жест.
– У меня нет друзей…
– Как обстоит дело с членами семьи?
– Мои родители умерли. Остались только дяди и двоюродные братья где-то на юго-западе страны. Мы не видимся.
Акерманн сделал еще несколько пометок в блокноте. Его лицо, застывшее, как резиновая маска, не выдавало никаких эмоций.
Анна терпеть не могла этого типа: близкий друг семьи Лорана, он иногда ужинал в их доме, но в любых обстоятельствах хранил ледяную невозмутимость. Конечно, если никто не затрагивал его излюбленной темы – работы мозга и системы когнитивного общения человека. Тогда все мгновенно менялось: он возбуждался, воспламенялся, размахивал длинными ручищами в рыжих волосах.
– Итак: главная проблема – лицо Лорана? – Акерманн возобновил допрос.
– Да. Он самый близкий мне человек. Именно его я вижу чаще всех остальных.
– У тебя есть другие проблемы с памятью? Анна прикусила нижнюю губу. Задумалась, сомневаясь. Наконец ответила:
– Нет.
– С ориентацией в пространстве?
– Нет.
– С речью?
– Нет.
– С какими-нибудь движениями?
Анна не ответила и, слабо улыбнувшись, спросила:
– Ты предполагаешь болезнь Альцгеймера?
– Я проверяю, только и всего.
Именно этот синдром первым пришел Анне на ум, и она все прочла о нем в медицинских справочниках: неузнавание лиц – один из симптомов болезни.
Акерманн добавил примирительно-успокаивающим тоном – так урезонивают расшалившихся детей:
– Только не в твоем возрасте. Кроме того, первые же тесты выявили бы болезнь Альцгеймера. Мозг, затронутый нейродеградацией, имеет совершенно особую морфологию. Надеюсь, ты понимаешь, что я просто обязан задать тебе все эти вопросы, чтобы поставить точный диагноз?
Не дожидаясь ответа Анны, он повторил:
– Так ты испытываешь затруднения с какого-либо рода движениями?
– Нет.
– Бессонница?
– Нет.
– Внезапное немотивированное оцепенение?
– Нет.
– Мигрени?
– Никогда.
Врач закрыл блокнот, встал из-за стола, и Анна – в который уже раз – почувствовала изумление: при росте в метр девяносто Эрик Акерманн весил не больше шестидесяти килограммов и выглядел верзилой-переростком, которого одели в белый халат, чтобы он высушил его после стирки.
Доктор был вызывающе, обжигающе рыжим. Его кудрявая плохо постриженная шевелюра сияла медово-золотым цветом, вся кожа – даже на веках – была усеяна охряными веснушками. Лицо состояло из сплошных углов, а дополняли картину узенькие очочки в металлической оправе.
Акерманн был старше Лорана – ему уже исполнилось пятьдесят, но физическая конституция словно защищала его от воздействия времени. Морщины ничуть не портили орлиный профиль, черты лица оставались точеными и загадочными. И только оспинки на щеках напоминали, что доктор – человек из плоти и крови и что у него тоже есть прошлое.
Врач молча прошелся по своему тесному кабинету. Время для Анны тянулось невыносимо медленно, секунды казались вечностью. Наконец она не выдержала:
– Да что со мной такое, черт возьми?
Невропатолог погремел в кармане каким-то металлическим предметом, скорее всего – ключами, но выглядело это так, словно колокольчик председательствующего дал слово очередному оратору, и Акерманн заговорил:
– Позволь, я сначала объясню тебе суть теста, который мы только что с тобой провели.
– Самое время.
– Машина, которую мы использовали, это позитронная камера. Специалисты называют ее «Petscan». Она действует как позитронный томограф и позволяет наблюдать за зонами активности мозга в режиме реального времени, выявляя тромбоз. Я хотел провести общий осмотр твоего мозга. Проверить, как функционируют хорошо знакомые нам зоны. Зрение. Речь. Память.
Анна вспомнила калейдоскоп из цветных квадратиков, историю, рассказанную ей на разные лады, названия столиц… Она прекрасно понимала назначение каждого из тестов, но Акерманна понесло:
– Возьмем, к примеру, речь. Все происходит в лобной доле, на участке, разделенном на подсистемы, отвечающие за слух, за лексический состав речи, за синтаксис, за смысл, за просодию… – Он постучал пальцем по своему лбу. – Именно объединенная работа этих зон помогает нам понимать и использовать речь. Я разработал собственную систему тестов, и они позволили мне локализовать все эти системы в твоем мозгу.
Акерманн так и не перестал мотаться туда-сюда по тесному кабинету, и Анна, поднимая глаза, видела только фрагменты настенных гравюр. Внезапно ее внимание привлек странный рисунок: ярко раскрашенная обезьяна с большим ртом и гигантскими руками.
От ламп дневного света исходил жар, но страх ударил Анну в позвоночник ледяным кулаком.
– Ну и?.. – выдохнула она.
Акерманн развел руками, успокаивая ее.
– И все нормально! Речь. Зрение. Память. Каждая сфера включается, как ей положено.
– За исключением того момента, когда мне показали портрет Лорана.
Акерманн наклонился к столу, повернул к Анне экран своего компьютера, и она увидела разбитое на участки изображение собственного мозга. Вид сбоку был люминесцентно-зеленого цвета, внутренняя часть зияла абсолютной чернотой.
– Твой мозг отреагировал на фотографию Лорана полным отсутствием реакции. Никакого сцепления. Прямая линия.
– Что это значит?
Невропатолог снова встал, сунул руки в карманы халата, приняв театральную позу: настал великий миг вынесения приговора.
– Думаю, в работе твоего мозга имеются нарушения.
– Нарушения?
– Затронута зона «узнавания лиц».
Анна была потрясена.
– А что, разве существует зона… лиц?
– Да. За эту функцию отвечает нейронный узел, расположенный в правом полушарии, за височной долей. Он был открыт в пятидесятых годах. Люди, у которых пострадал этот участок, перестают узнавать лица. За последние годы, благодаря появлению позитронного томографа, мы локализовали его со стопроцентной точностью. Теперь нам доподлинно известно, что у «физиономистов» – охранников в казино и ночных клубах – он развит особенно сильно.
– Да, но я-то ведь узнаю большинство лиц, – запротестовала было Анна. – Во время теста я «опознала» всех…
– Всех – кроме мужа. Согласись, это серьезная проблема.
Соединив указательные пальцы, Акерманн прижал их к губам. Этот жест в его исполнении означал глубокую задумчивость. Оттаивая, этот человек становился напыщенным.
– Мы наделены двумя типами памяти. Существуют знания, которые мы приобретаем в школе. Другим вещам мы учимся в течение всей нашей жизни – личной, частной. В мозгу человека они идут разными путями. Я полагаю, что у тебя нарушена связь между мгновенным опознаванием лиц и процессом их сравнения с личными воспоминаниями. Что-то мешает работе этого механизма. Ты способна узнать Эйнштейна, но не Лорана, который относится к сфере твоего «персонального архива».
– Но… это лечится?
– Безусловно. Мы просто переместим эту функцию в здоровую зону твоего мозга. Таково одно из преимуществ этого органа человеческого организма: он пластичен, вернее – гибок. Тебе понадобится «переобучение» – своего рода умственная тренировка, регулярные занятия плюс медикаментозная терапия.
- Предыдущая
- 2/81
- Следующая
