Говори мне о любви - Иден Дороти - Страница 74
- Предыдущая
- 74/82
- Следующая
– У нее прекрасный характер, Беа! – раздраженно возразил Уильям.
– Нет, это не так, она привыкла быть поверхностной эгоисткой, и это еще у нее осталось, – сказала Флоренс. – Все девушки такого рода хотят выглядеть в лучшем свете перед мужчинами.
– Женщина, которая по-настоящему любит мужчину, не бывает хорошей матерью, – проговорила Беатрис. – Я говорю о себе…
– Ты была великолепной матерью, Беа, – сказал Уильям, отведя взгляд в сторону.
– Я представляю, что Флоренс и Эдвин не вполне с тобой согласны. Однако давайте посмотрим, не будет ли у меня больших успехов с Анной.
– У тебя ничего не выйдет, если ты оставишь ее жить, закрывшись в комнате, – сказала Флоренс. – она будет кукушкой.
– Она разговаривает с Финч. Я думаю, у нее огромный комплекс несчастного ребенка. Этот второй муж Дези, кажется, очень бесчувственная личность, у него есть избалованная дочь Ольга, которая хороша собой.
– К сожалению, этого нельзя сказать об Анне, – прокомментировал Уильям.
Вот так неожиданность! Он возмущен, что дочь Дези была бесцветной!
– Она может похорошеть. Да разве это так важно?
– Беа, это не похоже на тебя – баловать маленького подкидыша.
Беатрис стало даже немножко смешно, что дочь Дези встречена Уильямом с такой неприязнью. Она любовно улыбнулась ему, как обычно.
– Конечно, это всегда была твоя прерогатива, не правда ли? Да, к слову сказать, о ее невольном крике, который мы слышали, может, мы дадим ей время успокоиться?
– Я просто не хочу, чтобы ты уделяла ей так много внимания, – ответил Уильям.
Неделей позже, при резком ветре, после полудня, маленькая фигурка кралась из дома к подготовленным Эдвином весенним грядкам. Крокусы, нарциссы белые и бледно-желтые. Он любил щеголять бледно-желтыми нарциссами. Ему никто не помогал в саду. Прежний садовник ушел с началом войны. Он погиб на Сомме, оторванный от любимых им семян и растений. Он не вернулся. И когда Эдвин пришел домой, сад был похож на джунгли.
Каждому солдату необходимы физические упражнения, чтобы быть в форме, сказал себе Эдвин. Пока он не собирался идти в поход на Хис и вместо этого решил работать в саду.
Теперь он страстно полюбил эту работу. Ему не хотелось видеть около себя тощую маленькую девочку (Дезину девочку, как он говорил), которая будет мешать его работе.
Однако она не мешала. Она только приходила крадучись, незаметно и так же молчаливо, как ползла гусеница, стояла и наблюдала. Спустя долгое время он сказал:
– Я твой дядя Эдвин.
– Я знаю.
– Довольно честно. Я был капитаном уланов, и они исполняли мою команду.
– Вы сейчас совсем другой.
– Это мое рабочее обмундирование.
– Оно мне больше нравится.
– Понравится тебе, если я научу тебя наполеоновским войнам?
– Который отступил от Москвы?
– Ты знаешь это? Я полагаю, потому, что ты наполовину русская. А про Ватерлоо знаешь?
– Нет.
– Боже мой! Мы должны как можно скорее восстановить этот пробел.
– Когда?
– Сегодня после полудня.
– В той… комнате?
– Сегодня после полудня поговорим о герцоге Веллингтоне. Алый мундир с золотым позументом. Очень красиво. Ты можешь стать моим трубачом и озвучивать шум битвы. Я вижу, что будет красиво.
Возвращаясь домой с девочкой, которая уже вылезла из своей скорлупы, хотя из нее еще надо было вытягивать слова, Беатрис упорно искала для нее подходящую школу. Уильям твердо стоял на том, что не может целый день терпеть в доме Анну и «хоккейного игрока» – гувернантку. У него были такие различные чувства к Дези и к Анне, может, раньше он был моложе и его здоровье было лучше?
С характерной для него воспитанностью и добротой он попытался один или два раза улучшить свои отношения с девочкой, но, когда она отказалась смотреть его любимую коллекцию бабочек, сказав, что предпочитает играть в сражения с дядей Эдвином, Уильям бросил свою попытку.
– Сколько времени мы будем возиться с ней? – спросил он раздраженно.
– Думаю, пока ее мать не устроит для нее дом. Мы не можем поступать негуманно, мой дорогой. Ты едва замечаешь ее, но вскоре она пойдет в школу.
– Оставь надежду, Беа. Она не из нашего рода. Но сама Анна, мрачная, маленькая, отторгнутая, не принадлежавшая к семье Овертонов, начала стремиться к этому. Годы ушли на это.
Беатрис вздохнула и пожелала, чтобы комплексы и проблемы Анны не заняли столько драгоценного времени, сколько она предполагала потратить на Уильяма. Однако такому действительно ранимому ребенку необходимы время и понимание. Это было одно из дел, которые занимали ее мысли.
– Вот дневная школа, моя дорогая, ты можешь каждый вечер приходить домой и делать уроки в бывшей детской.
– Я не хочу туда ходить.
– Боюсь, что тебе придется, и давай больше об этом не разговаривать. Одной вещи я не могу допустить, чтобы моя внучка осталась необразованной. – Она взяла холодную маленькую ручку и заключила Анну в объятия без особого чувства. – Дядя Эдвин может тебя учить по субботам и воскресеньям. Ты должна научиться кое-чему другому, а не только войне, ты же понимаешь?
Следующее письмо от Дези пришло из Калифорнии. Она оставила Владимира. Он был скотина. Она отказалась от всех претензий быть княгиней и не хотела оставить даже титул того человека, который оказался таким эгоистом, жадным и жестоким. Ох, она не захотела даже оставить рубин, который так ей шел. Он собирался использовать его для того, чтобы соблазнить новую жену. Но она позаботилась о себе и встретила продюсера очень привлекательного фильма. Он обещал сделать из нее вторую Глорию Свенсон или Мэри Пикфорд (интересно, каким образом, бормотала Флоренс). Так же быстро, как развелась, она вышла замуж за Рендольфа. Она пошлет за Анной. Хотя, если ребенок счастлив, как была счастлива она с дорогими мамой и папой, было бы жалко расстраивать ее. Бедный ребенок, она так сильно измучилась от той жизни, которая ей досталась. Это просто чудо, что она ходит в школу и не сбегает оттуда.
Дези уже овладела торопливым американским способом самовыражения. Она была хамелеоном, меняющим цвет в зависимости от среды обитания. Возможно, она действительно станет успешной киноактрисой.
– Наша дорогая Дези – совершенный приспособленец, – сказала Флоренс.
– Она все время ищет второго Сергея, – заметил Уильям, – но, конечно, сейчас таких меньше. – Грустно, но Уильям признавался, что его доверие к Дези он не может подтвердить, как ему ни хотелось бы.
– Нет, нет, папа. Она всегда была приспособленцем, задолго до встречи с Сергеем, возможно, незаметным. Вы можете не говорить мне, что трагедия меняет людей. Она только обнаруживает их сущность.
– Великодушие, Флоренс, гораздо лучше длинных речей, – пробормотала Беатрис.
Но Флоренс была права. Дези в центре всего ставила себя, иначе она могла бы почувствовать хоть каплю вины перед брошенным ребенком.
Школа была адом, цинично говорила себе Анна, однако терпела школу: частично потому, что бабушка затянула ее раны, частично она боялась, какой ей предоставят выбор.
У нее не было ни одного друга, и она всегда была последней в классе, потому что предшествующего образования просто не существовало, да и ее словарь был ограничен: она далеко не все понимала по-английски. Ее произношение было иногда столь странным, что учительница объясняла всему классу, что Анна хотела сказать.
Но не поэтому она со временем убежала из школы. Это произошло и потому, что она уже убегала когда-то. Дядя Эдвин говорил ей, что, если у нее будет даже очень много противников, он защитит ее. Она может укрыться в своей комнате, и никто не подумает искать ее.
Анна сделала это через два дня. Она припала к полу за бамбуковой циновкой в углу и находилась там в течение дня, и спала на коврике перед камином ночью. Дядя Эдвин приносил ей еду, ломоть хлеба с маслом, яблоки и стаканы с молоком, смешанным с ромом. Ром прибавляется для сражающихся мужчин, сказал он. Он также дал ей ружье, револьвер и фитиль с маленьким мундштуком, чтобы она с самого раннего детства восставала и претендовала на свои удобства. Пока было ясно, что дядя Эдвин собирается сдержать свое обещание. Только Анна была изумлена, зачем ей ром.
- Предыдущая
- 74/82
- Следующая
