Говори мне о любви - Иден Дороти - Страница 43
- Предыдущая
- 43/82
- Следующая
Флоренс и Эдвину разрешили пойти посмотреть процессию на время, которое выдержат мисс Слоун и Лиззи, направлявшиеся с ними, чтобы не спускать с них глаз. Дези, естественно, была чересчур мала, она только начала ходить и говорить, однако слишком рано для своего возраста.
Что собирался делать Уильям, Беатрис не знала. Он упорно оставался необщительным в эти дни и раздражался на самый малейший намек Беатрис, чтобы пригласить гостей. (Она так и не научилась развлекать гостей и только ради Уильяма умела бодро сидеть в компании за обедом и на музыкальных вечерах.) Уильям все еще был погружен в свою излюбленную неопределенную атмосферу. «Он такой романтичный, – перешептывались леди. – Но почему он такой грустный?»
Хорошо еще, что у принцессы Мэри не было своей мисс Медуэй, думала Беатрис. Или и у нее нет надежды, что таковой не будет?
Заключение Мэри в тюрьме подходило к концу, и однажды Беатрис снова будет жить как на иголках, постоянно следить за Дези и за тем, не возникла ли где стройная темноволосая фигурка, скрывающаяся на улицах около Овертон Хауза.
Беатрис не могла поделиться своими опасениями с Уильямом, с ним становилось невозможно говорить о чем бы то ни было, кроме незначительных мелочей. Это не означало, что он был невежлив и несдержан, просто она не чувствовала, что скрывается за его очаровательной улыбкой на красивом лице, она видела там только пустоту.
Беатрис знала, что он был счастлив, когда держал Дези на коленях и забавлял ее. Это была его глубоко личная боль, и Беатрис ничего не могла с этим поделать. Она отказывалась от мысли, что ревнует к ребенку или что ее тревожит частое отсутствие Уильяма, которое он никогда не объяснял. Он бывал в своем клубе, гулял в Хисе, ходил на выставки искусства, посещал своего издателя и был символом неопределенности. Он заключил договор на книгу на комиссионных условиях, когда доход зависит от продажи. Работая над книгой, он ходил в Лондонскую библиотеку и в Британский музей.
Одним словом, он жил своей жизнью, а она волей-неволей – своей.
Последнее десятилетие девятнадцатого века было временем большого преуспевания среднего класса. Фабрика хлопчатобумажного текстиля в средней части Англии, угольные шахты, заводы железных и стальных изделий в Уэльсе приносили прекрасные доходы. Все больше и больше людей обзаводились кучерами и слугами, особняками в деревне, тратили большие деньги на наряды. Это были нувориши, которые хотели соответствовать вкусам высшего света. Конечно, они могли преуспевать на фабриках или рудниках, поднимаясь по общественной лестнице в обширном старом королевстве, но и война на берегах империи приносила им кусочек добычи. Но в настоящее время все было хорошо, и солнце могло спокойно сиять над великолепием буржуа, наслаждавшимися данными им возможностями Британским королевством.
И в малом бизнесе дела обстояли подобным образом. Обычно Беатрис проводила время в низких кладовых, договариваясь о товарах. Она любила во все совать свой нос и расхаживала между штабелями полок – деловая маленькая женщина, решающая все сама. Она собиралась через несколько лет быть похожей на королеву Викторию, если только удержит присвоенное ей звание «королева Беа», и. смотрела холодно и пронзительно, когда была раздражена или сердита. Но взгляд ее становился теплым и приятным, когда товары нравились ей или когда она весело смеялась. В свои тридцать лет она стала более привлекательной, скрытной и уравновешенной, чем была в двадцать, и оказалось, что при грандиозных деловых возможностях внешне она может оставаться приятной и женственной.
Адам Коуп считал ее замечательной и всегда говорил ей, что она феномен в современном обществе, успешно ведет дела, настоящий бизнесмен, прекрасная женщина и мать.
Ее феноменальность не была популярной у мужчин, которые смотрели на нее как на начинающего, нового и опасного конкурента и поэтому предлагали ей взамен предательский секс.
И только ее муж, казалось, не думал о нем, хотя брачный контракт удобно наполнял его карманы. Разве не так? Он был экстравагантный, ленивый парень, который любил все самое лучшее. У него другие пути для развлечений, если верить слухам.
Кажется, он сохранил донжуанские замашки юности, с одним важным отличием. Теперь он ищет разные типы женщин. Другими словами, его вкус портился. Его часто видели в нищенских кварталах Балхена и Водеворта в своем быстром кэбе или фаэтоне, которые он предпочитал экипажу с возницей. Это предпочтение говорит само за себя, не так ли? Он хочет уединиться. Он не хочет брать семейного слугу, зная его предназначение.
Но его жена не желает слушать эти сплетни.
Никто из видевших его там не пытался рассказать ей о своих предположениях, отчасти по доброте, отчасти потому, что Уильям выглядел дьявольски несчастным, не считая его донжуанства.
Но однажды кто-нибудь расскажет ей об этом, если она не выяснит сама.
Ладно, ее замужество было трудным, но никто и не думал, что оно будет особенно счастливым.
В конце одного летнего дня Беатрис нашла дома большой букет белых роз с поникшими головками. Она поставила их в вазу на обеденном столе. Возможно, это Уильям решил устроить праздничную атмосферу, но оставил их без воды по рассеянности, когда уходил.
Когда она пришла домой, ее ждало еще и письмо. Оно было доставлено с посыльным, сказала Энни. Адрес был написан черными чернилами, мужским почерком, и, когда Беатрис брала его в руки, ей показалось, что оно отправлено из ужасно пунктуального учреждения. Она знала этот официальный почерк, знала и откуда это письмо. Она разорвала конверт и достала толстый лист бумаги.
«Дорогая миссис Овертон.
Извещаю вас, что заключенная мисс Медуэй была отпущена 11 августа, сегодня. Вы просили меня уведомить вас об этом факте, когда он произойдет, что я и делаю.
С уважением, мадам.
Ваш покорный слуга Дж. Дж. Браун,
надзиратель Холлеуэйской тюрьмы для женщин».
– Что-нибудь неприятное, мэм? – спросила Энни. Беатрис скомкала письмо.
– Нет, Энни. Небольшая деловая информация. Скажи повару, чтобы он задержал обед на полчаса. Мистер, может быть, приедет позже.
Или он совсем не придет домой…
Она была почти уверена, что в лучшем случае отсутствие Уильяма можно объяснить. Если бы она проследила за ним, то удостоверилась бы, что в течение двух недель или недели он посещает Холлеуэйскую тюрьму.
Но она не следила за ним и не задавала вопросов.
Да это было просто невозможно – ходить за ним.
Когда обед был подан в восемь тридцать, она вошла в столовую и обедала одна, наблюдая, как белые розы роняют лепестки на полированный стол. Она все еще сидела там, когда через час пришел Уильям.
Он сел, во взгляде отчаяние и мука, и быстро проговорил, что она неправильно поступила, ожидая его. Он совсем не хочет есть.
– Пожалуйста, не сердись, – сказал он странным тусклым голосом. – Я знаю, когда я хочу есть, а когда нет.
– Но, дорогой, что с тобой? Может, ты заболел? Тревога за него, как всегда, пересиливала ревность.
Ее тяжелый взгляд упал на его губы, не потому ли они такие бледные, что они все так же возмутительно целовали ее?
– Нет, Беа, я не болен. Это… – его губы задрожали, фраза прервалась.
– Она кончена, будь я проклят, она кончена!
– Кто? – глупо спросила Беатрис, зная без сомнения, что он ответит.
– Мэри, конечно. Кто еще? Ее выпустили сегодня; они не должны были запихивать ее в тюрьму, не должны были наносить ей такой удар, сломать ее. Теперь они выпустили ее, и она едва ходит.
– О Уильям, какой ужас! И мы ничего не можем сделать?
– Она погибает от чахотки и знает об этом уже несколько месяцев. Вот что у меня. Я посещал ее каждую неделю.
– Я знаю.
Он вспыхнул.
– Ты знаешь?!
– Без сомнения, я знаю. Или я догадывалась.
– Но ты ничего не говорила.
– А что я могла сказать? Я знаю, что ты чувствовал, и не препятствовала.
- Предыдущая
- 43/82
- Следующая
