Меч, палач и Дракон - Рау Александр - Страница 6

— Ваше Величество, так деревьев же еще не посадили, грязь одна, — попробовал возразить придворный.

— Молчать! Я сказал, всем на промену… тьфу, променад! Хватит пить с утра до ночи, да баб валять без разбору и согласья! Мне уже перед послами иностранными стыдно! Дикость! — Хорхе Первый, прозванный Крепким, тогда обменивался ругательными письмами с остиякским владыкой и остро реагировал на ехидные уколы соседа.

Подданным оставалось лишь повиноваться.

С тех пор прошла почти сотня лет, деревья росли, короли менялись. При праправнуке основателя Хорхе Третьем парков с аллеями для прогулок в Мендоре было уже восемь. Камоэнсцы привыкли к дару Крепкого короля и полюбили гулянья.

Парк у монастыря со временем терял популярность, зарастал и пустел, но власти следили за ним, и землю не продавали.

Карета без гербов, специально нанимаемая Гийомом через посредника, остановилась у одного из входов в парк.

Чародей открыл дверцу и ступил на мостовую. Он был наряжен в ту одежду, которую обычно избегал. Длинный до земли плащ с капюшоном, полностью скрывающий лицо. Роскошный плащ из ярко-зеленого атласа. Такой, что бы приняли за любовника, идущего на свидание, но боящегося огласки.

Колокола в монастыре ударили четыре раза. Гийом сверил с ним недавно купленные часы-луковички — дорогую, но слишком уж не точную игрушку. По его наблюдениям звонари в монастырях и церквях Мендоры каким-то образом всегда отмеряли время правильнее, чем любые часы: водяные, песочные, свечные или механические.

Три часа назад чародей присутствовал на похоронах посла Томаса Чосера, видел, как рыдала его молоденькая жена; как ее оттаскивали от гроба, отпускаемого в могилу. К счастью, грядущая встреча обещала отвлечь его от неприятных мыслей.

Маг уверенно шагал по пустым аллеям; немногочисленные парочки, встреченные им, улыбались и шептались вслед.

Путь его лежал в заросший угол парка, слывший дурным местом. Когда-то здесь произошла тройная дуэль; все участники которой погибли. И с тех пор, согласно слухам, каждую ночь являлись повторить тот смертельный бой.

Гийом мужественно пробирался сквозь кусты; он уже был здесь раньше, поэтому теперь обошлось без клочьев одежды на ветках. Дойдя до стены, отделявшей парк от монастыря, он надавил на приметный белый камень, выступающий из нее. Камень с трудом вошел в стену, где-то рядом раздался звук льющейся воды.

Чародей терпеливо ждал. Наконец, каменная плита у подножия стены прямо под камнем поднялась. Из подземного хода выбралась невысокая фигурка в белой робе послушницы.

Гийом подал ей руку, откинул свой капюшон. Монастырская беглянка сделала тоже самое.

— Здравствуй, Ангела, — ласково сказал он, — Я, признаюсь, боялся, что ты не придешь.

— Что с тобой, Ги? Последнее время, как не увижу, ты серьезный, суровый; не лицо, а маска. Даже сейчас, — Ангела лучезарно улыбнулась, словно компенсируя небу хмурость мага.

Они гуляли по самым далеким аллеям парка. Неизвестный в дорогом плаще и послушница, спрятанная родителями в монастыре, сбежавшая на тайное свидание к возлюбленному. Несчастная неравная любовь, сочувственно подумал бы любой, кто встретил их на этих тропинках.

Почти правда. Почти. Принцесса часто молилась в монастыре Святой Алисы. Настоятельница, услышав на исповеди ее откровение об опасной влюбленности, предложила помощь. Сама она ушла в монахини после смерти любимого мужа, и искренне желала счастья молодой принцессе, еще не знающей, как жестока бывает жизнь.

О тайне свиданий знали лишь три человека. Хорхе не нравилась слишком крепкая дружба его племянницы с магом и, к счастью, об их тайном общении он ничего не ведал.

Гийом неожиданно весело ухмыльнулся во весь рот. Добро и счастливо, с какой-то детской простотой, совсем не вяжущейся с его обликом. Ухмыльнулся и прочитал нараспев: Когда потухнут все вулканы, когда завянет вся трава, когда на небе звезд не станет, Тогда забуду я тебя!

— Сам придумал? Знаю-, что сам, не отпирайся! — засмеялась принцесса.

— А я и не думаю скрывать это, — ответил маг.

В этот миг немногочисленные друзья не узнали бы его. Глаза излучали нежность, острые черты лица смягчились: оно всегда бледное, как мел, чуть порозовело.

— Первое четверостишье за пятнадцать с лишним лет. Смешно, наивно, но для тебя. Конечно, это не сонеты твоего любимого Луиса де Кордова, но все-таки…

— Мне очень понравилось! — девушка взяла его за руку, — Спасибо. Ты не представляешь, как много мне сказали эти строчки.

Гийом не ответил. Ветер безуспешно трепал его короткие черные волосы. Он любовался принцессой: большими красивыми глазами, сверкающими из-под капюшона; небольшим чуть капризным ртом, маленьким, но упрямым подбородком; изящным носиком; стройным станом, который не смог спрятать огромный, не по размеру, плащ. Милыми оттопыренными ушками, которых она почему-то стеснялась. Ей было двадцать, а Гийому почти тридцать девять, пусть он и выглядел на десять лет моложе. Принцессу это не пугало, как то, что жизненного опыта чародея хватило бы на несколько жизней.

Ангела тоже молчала, улыбалась, так же наслаждаясь каждой секундой, редкого свидания. И когда их взгляды, обращенные друг на друга, встречались, влюбленные смущались как дети, отводили на миг глаза; чтобы через миг опять возобновить эту увлекательную игру.

Легкий ветерок — срывавший с деревьев разноцветные листья, осыпавший неподвижную пару красным, желтым, зеленым и оранжевым кружевом — им несколько не мешал.

— И что же тебе рассказало это невинное четверостишье? — поинтересовался, наконец, Гийом.

— То, что ты меня любишь, Ги. То, что ты меня все-таки любишь, — голос принцессы стал очень серьезным, — То, что чувства мои взаимны. Это дает мне силы.

— Взаимны, — блаженно улыбнулся маг, — Люблю, — сказал он резко, будто кинжалом ударил, — Не сомневайся. Ты — моя принцесса, — Гийом припал губами к ее руке, — Единственная и неповторимая. Новый смысл скучной жизни.

Ангела прикрыла веки. Жар от поцелуев запястья и ладони растекался по всему телу, вызывая сладостную слабость и легкий туман в голове.

Через некоторое время она нехотя отобрала у него свою руку и провела горячей чуть влажной ладонью по его щеке.

— Спасибо, — Гийом заметил, как в уголках ее глаз блестят маленькие брильянты, — Спасибо, я знаю, как трудно тебе даются эти слова.

Принцесса нежно поцеловала его в губы. Потом так же мягко, но твердо отклонилась.

— Мы так давно не встречались, что, наверное, в глубине оба решили: эта встреча — поток откровений. Хорошо, пусть будет так! — горячо воскликнул чародей, — Ты моя радость и моя слабость, Ангела. Рядом с тобой я расслаблен и почти беззащитен. Ты раскрыла мою душу. Хочешь — бери голыми руками.

— Хочу, — улыбнулась она.

— Только осторожно, — серьезно ответил Гийом, — Раньше я жил для себя, боясь и нехотя жить для кого-то, остерегаясь измены и предательства. А теперь не боюсь. Будь что будет. Ты стоишь любого риска. Поэтому королевский чародей, боевой маг, огненная плеть Его Величества, теряя рассудок, идет к тебе, рискуя головой.

— О, Ги, ты сегодня говоришь как истинный оратор! — воскликнула принцесса, но в глазах ее уже не было того веселья, которое она изображала.

— Иду, лечу, как мотылек на огонь, — продолжил маг, — Я знаю, твоя помолвка уже дело решенное. Жемчужину Камоэнса обвенчают с Марком Далацийским.

Гийом сказал это просто, ровным голосом без тени звучавших чуть раньше эмоций. Его умение держать себя, превращаться в говорящую статую, иногда раздражало Ангелу.

— Ты говоришь это так спокойно! — она отпрянула от него, необычайно стройного, холодного и белого, как зима, — Я начинаю понимать тех, кто считает тебя бездушным чародеем с мертвым сердцем — нелюдью!

Гийом не ответил и не отвел глаз, хотя пылающий взгляд принцессы мог испепелить гору. Смотрел ласково и спокойно, с той обманчивой безмятежностью, что развивается ценой многих испытаний. Таков взор бывает у политика, имеющего козырь на переговорах, или убийцы, выжидающего момент.