Меч, палач и Дракон - Рау Александр - Страница 40

Поклоны белого сапа-инке нравились, за них он был готов простить ему наглость. Робарт исполнял их очень ловко, прижав одну руку к груди и отведя другую назад за спину, гнулся так низко, что его маленькая бородка подметала пол. Орехоны так не умели.

— Ты звал меня, О Великий Сапа-Инка! Ты звал меня, повелитель сотни народов, чья воля может раскачать небо! — громко и торжественно воскликнул Робарт, он один из немногих белых, кто сумел выучить орехон — язык богов.

— Да, слуга моего союзника сапа-инки Стивайна! — ответил ему Пачакути, — Я собираю новый поход против турубаров. Лазутчики донесли, что они хотят напасть на мои владения — вернуть завоеванные мной земли.

Робарт склонил голову внимая.

— Я — вождь белых в твоих землях — окажу тебе и войску твоему всяческую помощь. Мы дадим тысячу мечей и два раза по столько же копий. А так же щиты и наконечники для стрел. И все совершенно бесплатно. Просим лишь разрешить нашим торговцам идти с твоим войском и покупать за честную цену добычу и рабов.

— Нет, ты не обманешь меня, слуга Стивайна! — пригрозил ему сапа-инка, — Ты и твои люди пойдут с моим войском. К белым вождям турубаров прибыли родичи в железных доспехах — ты будешь биться ними.

— Повинуюсь воле, сапа-инки, — поклонился до пола Робарт.

Через два дня в резиденции генерал-губернатора Остийского Юга собрались офицеры со всей колонии.

— Эта раскрашенная макака потребовала нашей помощи, — объявил сэр Роберт Пил, — Говорит, что к турубарам прибыли белые. Возможно, это камоэнсцы, последний галеон доставил весть об их экспедиции за Жаркий Берег.

— И ты согласился? Зачем нам помогать инке? — удивился толстый человек с жирными губами и пальцами, унизанными перстнями, — адъютант по торговле.

— Это был ультиматум. Инка — дикарь, мог убить меня в случае отказа, или лишить нас торговых привилегий, — раздраженно ответил Роберт.

— Сколько их — камоэнсцев? — спросил важный офицер в стальной кирасе — командир алебардщиков. Турубаров он за врагов и не считал.

— Несколько сотен, не больше. Важно убить их всех, чтобы сохранить тайну наших колоний. Сколько у нас солдат?

— С учетом последних подкреплений, доставленных эскадрой из Остии, у нас около тысячи воинов, но взят в поход можно не больше половины, — доложил носитель кирасы.

— Со мной отправятся человек триста не больше, для вида, пусть воюют и гибнут орехоны. Две сотни алебардщиков, пятьдесят арбалетчиков, и я забираю всех лошадей. Смутим турубара конной атакой.

— Я думаю, инка пожалеет, что позвал нас на помощь, — торговец жадно потер руки, предвкушая добычу. Войны орехонов приносили остияками сказочные барыши.

— Мы обдерем и его, и турубаров до нитки, — заявил сэр Роберт Пил, присутствующее дружно и одобрительно рассмеялись.

Гийом — боевой маг короля Хорхе — сидел на поваленном стволе пальмы, любуясь закатом и впечатляющим зрелищем лагеря турубаров, раскинувшегося у подножья холма. Войско, ведомое халач-виником Педро Гальба, вторглось на землю ушастых убийц. Эти невысокие холмы, рощицы и луга, окруженные десятками речушек — исконные владения турубар, с которых их согнали орехоны. Пришло время их вернуть.

Если раньше воины сапа-инки тревожили приграничье набегами, то теперь пришло время мести. Цель Жиля прагматична — вернуть свое, о разгроме орехонов он и не мечтает — слишком велика держава и доблесть золотого народа. Орехонов проще истребить, чем подчинить.

В воинском стане всеобщая молитва. Тридцать тысяч человек обнаженными стояли на коленях и молились темно-синему мрачно-суровому небу.

Не было различий между воином-ягуаром, свитой виников и крестьянином-тупом, пришедшим с деревенским ополчением. Между белыми и бронзовыми турубара. Там в гуще простонародья горячо молились и Пабло Гальба, и Жозеф Парадо, и другие корабелы. Молились вместе со своим народом, своему истинному Богу, прося его о помощи этим хорошим, но не постигшим пока истинного света душам.

К богам обращались вслух. Ровный гул висел в воздухе, изредка доносились особенно горячие воззвания.

Там вдали, за лысыми холмами орехонский лагерь. Тысячи ушастых так же тревожили своих богов, потрясая остиякским железом, оплаченным кровью подвластных народов. Заклятые враги в день перед битвой не мешали друг другу. Таков неписанный обычай. За вынужденное воздержание они обильно взыщут с друг-друга в битве.

Гийом, повидавший множество стран и народов, всегда интересовался чужими богами. Был знаком и языческими культами и с монотеистическими религиями. Последние нравились ему больше, потому то его самого вырастили в вере очень похожей на учение ратофолков. В вере о Создателе похожем на детей своих, о добром Боге, завещавшем людям любовь, давшем им свободу воли.

Гийом никогда не ходил в храмы и не молился. Именно потому, что верил в существование такого Доброго Бога. Верил в то, что он когда-то был. А сейчас либо умер, либо уснул, либо устал и отвернулся от людей, не выдержав их деяний.

В момент молитвы турубаров маг не выдержал и поддался всеобщему настроению. Он встал на колени и закрыл глаза. Долго молчал, не зная, что сказать.

«Здравствуй, Господи, если ты слышишь меня, если ты еще есть. Это я. Помоги турубарам завтра. Они тебя достойны».

Маг замолчал, не зная, что еще сказать. О себе в этих редчайших беседах он не упоминал никогда. Молчание затягивалось и раздражало.

«Вот и все. Мне больше ничего не надо. Мне от тебя, Господи, вообще ничего не надо. Если ты есть, помоги тем, кто себе помочь не в силах. Я же справлюсь сам. Давай просто поговорим, ведь ты, до сих пор верю, не обманешь, не предашь.

Ты учил любить, я же понял — любовь это проблемы. Привязанность — слабость. Понял, но люблю. Тут ты меня обхитрил. Помоги Ангеле — дочери твоей, что растопила мой лед. Не оставь ее. А чтобы было все честно, ударь меня за нее, забери часть счастья и удачи. У меня, их мало осталось, но я справлюсь. Я сильный».

Тьма под закрытыми глазами Гийома покачнулась и распалась на тысячу кусков. Следом вспышка, что слепила и так невидящие очи. Пред магом предстала Мендора с высоты птичьего полета. Город дрожал: тряслись здания и земля, колыхались деревья, но люди на улицах этого не замечали.

Мгновенье и маг увидел причину бедствий: огромное багрово-красное яйцо, изнутри которого доносился громкий все усиливающийся стук. Яйцо на золотом троне-подставке дрожало, а у подножия трона был воткнут в землю большой меч, с которого обильно стекала свежая кровь.

Гиойм понял, что стремительно падает с высоты. Яйцо на троне было все ближе и ближе, но вместо него он уткнулся носом в землю.

Очнувшись от наваждения, он потер помятый нос и встал на ноги. Красно-багровый закат слепил глаза. Вредно медитировать на солнце, подумал он, темнота лучше, там не причудится красных яиц. А лучше не менять привычки — не медитировать и не молиться вовсе.

За спиной раздались шаркающие шаги. Гийом обернулся.

Высокий старик в белой накидке со сморщенным как печеное яблоко лицом. Сходство с фруктом добавлял еще и бронзовый цвет кожи, точно обожженный. Маг подавил улыбку.

Жрец Неба — верховного божества турубаров — что-то тихо сказал. Гийом сосредоточился и потер виски. Это заклятие было не сложным, но требовало внимания.

— Выпей, — старик протянул ему глиняную плошку, наполненную синей жидкостью.

Маг осторожно покосился на нее. Он видел, как жрецы поили чем-то турубаров, это было что-то вроде причастия.

— Спасибо. Не хочу.

— Выпей, — ласково повторил старик, — Наши воины пьют, и ты выпей. Дар богов.

— Нет. Я его не достоин. Я убивал ваших, — чародей отклонил протянутую плошку.

— Пей, — настаивал старик, — Небо видит все. Недостойный умрет. Но у тебя добрая душа.

Гийом вздохнул, жрец был упрям, не зачем его обижать. Провел над плошкой ладонью. Яда или дурмана не ощутил. В любом случае отравить его трудно, да и амулет-сапфир на груди переборет любую заразу.