Византийская тьма - Говоров Александр Алексеевич - Страница 7
- Предыдущая
- 7/136
- Следующая
Сикидит, не ввязываясь в перебранку, с опаской следил за смутным горизонтом, а Пупака, как только мучения его немножечко оставляли, вновь набрасывался на чародея.
— Что ты все боишься пиратов? Уж если ты с твоим искусством человека одним словом можешь перенести за тысячу лет, неужели ты их испепелить не в силах?
Тот отвечал в том смысле, что за себя он не боится, сокровищ не нажил, возраст же такой, что и в рабы его не продашь. Боится пленника потерять — и без зазрения совести указал на Дениса, который сидел тут же на расстеленном коврике. Это же итог всей его ученой жизни, это цена потерянных зубов, облетевших волос, нажитых морщин…
— Да как тебе доказать, что он действительно с того света? — продолжал насмешничать Пупака. — На нем этого не написано, такой же, как мы. А может быть, он домовой, мурин из-за печки или сбежавший каторжник? Глянь, он и по-нашему разговаривает, ни дать ни взять какой-нибудь логофет из придворной канцелярии.
Чародей ничего не отвечал. Солнце стало склоняться к закату, приблизился час вечерни. Сикидит вынул образок Одигитрии — покровительницы странствующих и путешествующих, принялся молиться. Зашептали, закрестились все, кроме Дениса, который в его положении не знал, как поступить. Да и молиться он не умел. Теперь уж эти простодушные византийцы наверняка подумают, что он исчадие преисподней.
— Лучше бы ты продал его питиунтским князькам, — высказался Пупака. — Ведь предлагали тебе за него четверть литры серебра, еще говорили — красавец какой!
— Лучше бы ты отвязался от меня, — окрысился Сикидит, — со своими советами. Небось в столицу приедем, так ты и с доносом на меня побежишь? Меня предупреждали, что ты из «стражей уха», специально ко мне, мол, приставлен…
Скандал разгорался, тем более что это помогало переносить качку. Костаки, например, стал вопить, что лучше бы пираты их захватили. Если к пиратам они попадут, он, Костаки, пойдет с ними шляться по морям.
Денис подумал, что следует переменить тему разговора, и спросил:
— А все же, блаженный, вы так и не разъяснили, как вам удалось меня в ваши измерения залучить… Мне это непонятно.
Чародей вновь принялся пространно толковать, почему еще рано его именовать блаженным. Это следующий ранг, а пока титуловать надлежит — всеблагой.
Затем он разразился обстоятельной лекцией о всемирной душе, которая разлита во вселенной — во времени и пространстве. Капли этой вечности, как брызги вселенной, и суть наши бессмертные души. Время от времени они возвращаются в океан-прародитель, и Верховный Распорядитель всего сущего по своей непостижимой воле вновь отправляет их в далекое странствие…
Море переливалось за кормою, и кавказская лодка бежала легко.
— Эге, всеблагой! — усмехнулся про себя Денис. По древней философии он как раз был в числе успевающих. — Ты еретик, папаша, и сразу по трем статьям. Ты исповедуешь безбожника Платона или, точнее, неоплатоника Гемиста Плифона — раз. Ты осмеливаешься признать вечность и бесконечность, которые не суть понятия Троицы, — два. Наконец, ты проповедуешь переселение душ, что христианской церковью признано за величайший грех. И хорошо, что Пупака, преданный тебе «страж уха», по-видимому, не очень разбирается в теологических тонкостях, иначе быть бы тебе на огне…
Лекция прервалась неожиданно, при объяснении разницы между субстанцией и ипостасью. Старец, приблизясь вдруг к лицу Дениса, спросил, дохнув чесноком:
— А ты сам не из стражей уха будешь, а?
— Что вы это… — изумился Денис.
— А что? У нас по-всякому бывает. Никак я в толк не возьму, уж очень у меня с тобою легко получилось, раз-два и ты тут… Может быть, тебя просто ко мне подсадили?
Но он не стал далее анализировать это предположение, а продолжил лекцию, коснувшись неких персидских дэвов, которые будто бы могут переливаться через соломинку.
— Скажите, всеблагой, — деликатность Дениса начинала иссякать. — А какое сегодня число? День сегодня какой? Дата?
О, вот это был вопрос вопросов! Старец остановился, будто бы на стенку налетел. Долго тер лысину и щурил глаза, потом объявил число в византийских индиктах. Это не дало Денису ничего, потому что для пересчета в понятные ему даты надо было помнить исходные точки периодов, а он, как мы знаем, посетитель семинаров был не весьма аккуратный.
— А можно ли от Рождества Христова? — попросил он.
На старца это подействовало, будто Денис нечто преступное затребовал. Он надулся, словно клоп, и принялся поносить римских католиков, которые, по его мнению, испортили весь церковный календарь, исказив дату Рождества.
— Тогда, пожалуйста, от сотворения мира. Ну, это-то Сикидит знал назубок! Денис, интересовавшийся археографией древних книг и рукописей, также твердо помнил эту дату — пять тысяч пятьсот восемь лет от Рождества Христова. Теперь не стоит труда и вычислить, какое сегодня число на дворе. Сегодня пятнадцатое сентября одна тысяча сто восемьдесят первого года.
Денис решил уточнить полученный результат:
— А царствует сейчас Мануил Первый из династии Комнинов?
И пожалел, потому что старец вскричал, будоража всех дремлющих на солнцепеке:
— Да как ты… Да как же ты смеешь, пигмей, священную особу царя вселенной поминать всуе? Без коленопреклонения, без надлежащих титулований? Ниц! — требовал он.
Денис предпочел не связываться и уткнулся носом в раскаленные доски борта. Утешал себя тем, что царю Мануилу ихнему осталось жить не более десяти дней. Это он хорошо помнил, потому что семинары византиниста посещал регулярно.
А пираты подкрались незаметно, как истинные специалисты своего ремесла. В самый жаркий полдень, когда даже мухи изнемогают от пекла и блеска солнечных лучей.
— Ой-ой! — трагически вскричал корабельщик, теряя остроконечную шляпу.
Пиратская фелюга, то есть гребное быстроходное судно, черный клюв которого внезапно возник над убогой кавказской лодкой Сикидита, без труда взяла ее на абордаж. Попадали на дно чашки, миски, браслеты — все, что могло разбиться, разбилось.
— Р-р! — перескакивали разбойники на борт лодки.
— Где моя Одигитрия! — метался в панике чародей. — Костаки, ты украл мою чудотворную, мерзавец!
Безмятежно спавший голышом Пупака вскочил как ошалелый, подобно библейскому персонажу, запутался в волосах и попал пиратам в аркан.
Попался и Денис. Носатый абориген в вязаной шапочке, который почему-то помогал нападавшим пиратам, стукнул его веслом по затылку, он на минуту потерял ориентировку, что не позволило ему применить свое знание прославленных приемов у-шу, и тоже был опутан разбойничьей сетью и поставлен в ряд с другими на колени.
Явился триумфатор — вожак разбойников, цветущий и сопящий от избытка жизни мужчина, увы — одноглазый. Уставив пронзающий глаз на Сикидита, картинно вскричал:
— Не ты ли это сам, всеблагой прорицатель его императорского величества, краса магии, радость науки?
И, услышав утвердительный ответ, набросился на своих приспешников:
— Вы что, звери, человеку руки так скрутили? Освободить немедленно!
И чародею тотчас были возвращены одежды, сандалии, шляпа и даже иконка.
Примерно та же церемония разыгралась вокруг Пупаки. Глава пиратов ударил его кулаком в плечо, тот бесцеремонно возвратил удар. Одноглазый ударил снова, да так, что наш библейский Самсон пошатнулся. Пупака в ответ чуть не положил пирата наземь.
— О-ге! — вскрикивали окружающие при каждом из ударов. — Вот это бьет, вот это удар!
Наконец силачам надоело испытывать силушку и церемония пошла наоборот.
— Не ты ли, — воскликнул Сикидит, — хозяин здешнего моря, прославленный Маврозум, гроза торгашей, ужас чужеземцев?
Мир был восстановлен. Пока слуги готовили приличествующую трапезу, чародей подвел победителя к Денису, который единственный из всех захваченных не был освобожден. Оба насладились лицезрением красивого молодого человека.
— Что ж он гладкий, как лягушка? — поражался одноглазый. — Волос-то на теле совсем нет!
- Предыдущая
- 7/136
- Следующая
