Византийская тьма - Говоров Александр Алексеевич - Страница 40
- Предыдущая
- 40/136
- Следующая
Многие цистерны запустели, обветшали, вода из них ушла, оставив за собою топкую грязь и даже болотца с комарьем. И там стало обитать бездомное население, всякие прохиндеи, сироты и нищие, которых накапливалось все более по мере того, как росло величие столицы. Там поколениями бытовали, женились и ссорились, голодали и обжирались, если попадется случайная пожива. Говорили, что есть обитатели бывших цистерн, которые, родившись там, уж до конца дней своих клочка света Божия и не увидят.
Телхин ахал, проходя мимо таких, если можно сказать, «бедуинских» поселков:
— Сколько у них оружия! Раньше так здесь не было… Неугомонный Ласкарь, который развивал теперь идею, что павликиане восстанут и сокрушат многоголовую гидру империи, каламбурил:
— Эти цистерны накапливают бурю, гнев народа! Телхин вступил с ним на ходу в политическую перепалку, а Денис думал, как бы по темным подвалам не наступить впопыхах на шмыгающих крыс или играющих детей.
А вот какое-то совсем уж роскошное обиталище, все увешанное персидскими коврами. Сумрачные лица весьма начальственных господ устремлены к самому старшему, судя по почтенной бороде.
— Взгляните! — приглашал почтеннобородый. — Скарамангий сребротканый, мало поношен, пуговицы кипарисовые, обшит тесьмою…
Рядом с ним малый, в головном платке косынкой и с кинжалом за поясом, показывал всем на расправилке злосчастный этот сребротканый скарамангий.
— Сто драхм! — пожал плечами один из его слушателей. — И ни на обол более!
— Побойся Бога, Козьма, — стал увещевать аукционист с почтенной бородой.
— Мне вашего Бога нечего бояться, — отвечал тот резко. — Ваш Бог есть оборотень сатаны!
«Этот, наверное, самый отъявленный павликианин!» — решил Денис. А тот добавил:
— Кроме того, где мне его продать? Ваши ухари, наверное, сняли его с какого-нибудь иностранного гостя. Его теперь только в другой город везти продавать.
Телхин выждал, когда в аукционе наступит заминка, и обратился как раз к тому, который отказался покупать краденый скарамангий:
— Всепочтеннейший, всепросветленнейший, вселюбезнейший наш отец Козьма!
— Ну что тебе, сын греха?
— Не узнаешь меня, ведь это я, Телхин!
— Знаю, как же! Ты клеветник и обличитель, что в принципе одно и то же. Пользовался твоими услугами и я, и не один раз!
— О, просветленнейший отец Козьма!
— Ну ладно, ладно, говори, что надо, и не юли.
— Вот взгляни. Вот этот достоуважаемый деспота из благородных Археологов, по имени Дионисий…
— Это который покойного василевса исцелил, он ли?
— Он, он, милостивец, он!
«Какая служба информации, однако!» — поразился Денис.
— Ас ним еще один благороднейший акрит по имени Ласкарь, родственник всесветлейших Ангелов…
— Дьяволов во плоти! — воскликнул Козьма и заметно отплюнулся в сторону.
— Пощади, о милостивец! — тянул к нему руки Телхин, видать, ко всему привычный.
— Ладно, считай, я пошутил. Чего же хотят от нас, скудных, столь высокородные господа?
— По очень запутанному и очень безнадежному делу они хотят вопросить Праматерь Правды.
— Праматерь Правды? Ни-ни!
— Защитник наш, всеблагой! Речь идет об освобождении из неволи девушки, невинного человека!
— Вот так у вас, у православных, всегда. Как грешить — вы не спрашиваете нас, истинных детей добра. А как избавлять вас от последствий ваших согрешений — извольте!
Тогда Ферруччи нахально подкинул на ладони кошелек, набитый серебром, и отец Козьма начал заметно сдаваться. По правде сказать, Денису сильно хотелось, чтобы павликианин неподкупностью утер носы наглецам Ферруччи и Телхину — должны же и в Византии быть идеальные герои. Но так не случилось, Телхин с Козьмой еще долго препирались о путях проникновения в резиденцию Праматери Правды, и их козлоподобные тени размахивали длинными конечностями на стенах подземных коридоров.
И они отправились за клеветником дальше, с горизонта на горизонт, из подземного перехода в еще более низкий и запутанный переход.
В обширном колодце, обложенном кирпичом, при тусклом свете масляных фонарей какие-то крысоподобные люди или человекоподобные крысы ковали звонкими молотками на наковальнях. Комары язвили их, но, увлеченные своим промыслом, они не обращали внимания.
Любопытствующий клеветник сунул свой жизнерадостный нос и к ним.
— Смотрите! — указал он спутникам. — Они же чеканят оловянные тессеры! Не монеты теперь выгодно подделывать, а тессеры!
Тессеры были жетоны на бесплатную раздачу продуктов или на бесплатный допуск к зрелищам, состязаниям, льготам. Конечно, подделывать жетоны было легче, чем чеканить монету. Телхина это чрезвычайно взволновало: ведь он только и существовал с семьей на бесплатные раздачи.
— Теперь ясно, почему в магазинах вечно продовольствия не хватает!
Он так громко возмущался, что один из работающих не выдержал и погрозил ему щипцами.
Затем они попали в проходную галерею, открытую в сторону моря — в проем стены видны были мачты кораблей и слышны были крики чаек.
Здесь тоже работали люди: на телах других людей, сидящих напротив, на их обнаженных ногах, руках, животах, шеях они искусно рисовали красками всевозможные язвы, волдыри, сращения, гноящиеся раны. Превращали молодых в расслабленных старцев, нормальных людей в отвратительных уродов. Наготове имелся и инвентарь — костыли, тележки, искусственные горбы.
— Сегодня для Святой Софии они делают, — сказал провожавший их Козьма. — Завтра будут для Святых Апостолов, там на паперти бывшие воины, поэтому и раны должны иметь военный вид…
— Индустрия! — восхитился Телхин.
Но его пафос и здесь оказался излишним. Живописцы подозрительно на него поглядели и показали увесистую клюку.
Путь их уперся в тупик, подземную площадку, круглую зальцу, где на каменном полу, нахохлившись, будто вороны, сидели на корточках люди, раскачивались, напевали молитвы.
— Оглашенные павликиане… — испуганным шепотом передал Телхин от сопровождающего Козьмы. — То есть новички, чающие допущения во храм…
Он выпросил у Ферруччи еще один кошелечек и исчез в боковой двери. Оттуда чудился теплый свет свечей и пение невидимого хора.
Денис прислушался. Диакон возглашал: да исчезнет Бог ложный, Христос сущий, да приидет Бог истинный, грядущий Христос! Хор громко вторил: Кирие елейсон, Господи, помилуй, как и в православной церкви, но добавлял: мир трудящимся, слава нестяжающим богатств, слава снискивающим себе трудом пропитание!
Денис помнил из учебника: павликиане возникли еще на исходе античной эры. Их Праматерь Правды — духовная царица — Каллиника Первая пришла с Востока. Павликиане позаимствовали из учения апостола Павла:
«Кто не трудится, тот не ест», а из вымыслов философов:
«Труд делает свободным», и пошло за ними множество униженных, обездоленных, ограбленных… И полки павликиан достигли стен Второго Рима, и сам грозный Лев Исавр вынужден был заключать с ними перемирия.
У входа в зал оглашения нужно было пройти тесно между двумя павликианами. Это были старцеподобные суровые юноши, которые снимали с внешности оглашаемых признаки греховного быта. Костаки они надавили большим пальцем курносый нос, боевой подросток их побаивался. Они велели ему снять с лица ухмылку. У Ферруччи они выудили из кулака кошелек и засунули ему же за пазуху. У Дениса им не понравилась только его привычка держать руки за поясом. Он не стал спорить, сделал руки по швам.
Больше всего досталось Ласкарю. Как назло, он пребывал сегодня в воинственном настроении, накрутил усы, взбил хохолок. Вот это все и приказали павликианские контролеры усмирить, хоть слюной размочить. Ласкарь сделался шафранным от негодования:
— Жиды, манихеи! Покарай их Господь, нечестивцев! — От мыслей о революционности павликиан у него следа не осталось. Но требование павликиан исполнил.
Перетрусивший Костаки предупреждал Дениса шепотом:
— Не осеняй себя крестным знамением, у них это не принято. Они и святых икон не почитают. Обнаружат православного, так ведь убьют!
- Предыдущая
- 40/136
- Следующая
