Византийская тьма - Говоров Александр Алексеевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/136
- Следующая
— Ты ведь чужеземец? — спросила Теотоки. — Я сразу догадалась. Признай — какой у нас город… Красота! Денис признал, что красота. Перед ними, по так называемой Золотой Площадке, взад и вперед двигалась расфранченная толпа. «Это у них Бродвей, — подумал Денис. — Или Невский».
В этом сезоне столичная молодежь, которая везде и всегда готова эпатировать публику, пользуясь к тому же и некоторым ослаблением надзора во время болезни Мануила, на Золотую Площадку выносила наряды из Венеции. То ли именно потому, что с Венецией был разрыв отношений у мануиловского правительства, то ли потому, что на фоне балахонообразных скарамангиев, расшитых шелком и парчой, итальянские легкие трико и распашонки выглядели революционно. Многие из торговцев обогатились, ввозя с Запада новые моды.
Отличился прыщавый Мисси Ангелочек, который расхаживал в обтягивающем ляжки трико, плащике до пояса и огромной шляпе с пером. Завидев его, Теотоки отвернулась:
— Этого я тоже не хотела бы видеть… Видишь, как много, оказывается, у меня знакомых.
Денис вывел ее на угол улицы Зевксиппа, где были фешенебельные бани и дорогие гостиницы. Теотоки пожелала отдохнуть. Там стоял каменный куб из черного нефрита в человеческий рост — измерительный знак, миллиарий, отсюда начинались все дороги в Римской империи. Бесцеремонная молодежь забиралась на него со своими подружками, грызла орехи, свистела в четыре пальца. Денис одним махом подсадил туда Теотоки.
— Да ты силач! — восхитилась она.
Денис даже купил у назойливо жужжавшего лоточника сладкие финики и галантно ей преподнес. Сам подумал: будто где-нибудь на танцплощадке в Парке культуры.
— Как ты странно говоришь, — сказала она. — Физорг, прототип, амфитеатр. Слова вроде бы наши и не наши. Теперь у нас много живет славян, франков… Но ты не болгарин, не далмат по выговору. Откуда ты прибыл? Может быть, ты русский, русич? Тавроскиф — как пишут историки?
— Может быть, — смеялся Денис. Толпа притиснула его к миллиарию, он взял в обе ладони ступню Теотоки, чтобы уберечь ее в случае чего, а сама Теотоки весело перебирала его светлые волнистые волосы.
Со стороны главной улицы — Срединной Месы раздался дикий крик сотни глоток. Неугомонные венеты, которые никак не могли смириться с победой Антиппы и отстранением от власти протосеваста Алексея, кого-то там лупили и жучили на перекрестке. Спешили сикофанты с ореховыми палками, грохоча, прокатилась деревянная клетка, чтобы сажать провинившихся.
Элегантную молодежь в парчах и шелках как ветром сдуло. Денис забеспокоился, как они теперь переберутся через Августеон, там стражники уже выстривались цепью.
Тут мимо проезжал какой-то наемный экипаж, запряженный парой мулов, и Денис хотел его подозвать.
— Ты с ума сошел! — остановила его Теотоки. — Завтра об этом будет знать весь город.
— Ах, вот как? — Денис начинал обретать всегдашнее свое равновесие. — Мы, оказывается, так знамениты?
— Нет, — запальчиво ответила она. — Но я же невеста. — И осеклась, положив себе палец на губы, смущенно глядя на Дениса. — Да, я невеста, что ж такого? А у тебя, мой новый приятель, у тебя есть невеста?
Денис понял, что вдохновительный их контакт кончается, иссякает сердечная нить…
В это время варвары-стражники налетели на миллиарий, сгоняя оттуда кейфующую молодежь. Заработали жезлы из ореховых палок.
Свирепый какой-то печенег в кувшинообразном полицейском шлеме занес палку и над Теотоки. Денис поспешил снять девушку и загородить собой. Стражник ухватил его за полу плаща.
Что оставалось делать? Денис достал из-за пазухи и показал ему царскую золотую цепь. Эффект снова был безошибочным — печенег рассыпался в извинениях, а его коллеги, забыв на минуту о погоне за непослушными венетами, вытянулись перед Денисом во фрунт и отдали честь по-римски, то есть подняв ладонь вперед и вверх. Денис не без усмешки отпустил их величественным кивком головы.
Они потихоньку достигли Святой Софии, ее величественных контрфорсов, обогнули какую-то базилику и стали ковылять по полутемной и кривой улочке Сфоракия, их ждало новое приключение.
— Всеблагороднейшая госпожа! — раздался каркающий голос пирата Маврозума, хриплый вопль не то торжества, не то мольбы. — А мы тебя ждем уже не первый час!
Не желая быть узнанным этими людьми, Денис достал свою форменную белую магистерскую шапочку-лопушок, которую носил в поясе, и нахлобучил себе почти на нос.
Но пират и так бы не обратил на него внимания. Весь в умилении он так и подскакивал вокруг Теотоки:
— Ах, госпожа! Да что же вы одна, без служанок, без свиты! Да пожалуйте же сюда, вот для вас носилочки… А что у вас, ах-ах, с ножкой?
— Но вот же мой дом, уже за поворотом! — смеялась Теотоки.
— О всещедрейшая, вот носилочки, вы садитесь, мы доставим!
Садясь в носилки и пока пират предупредительно поддерживал ее за локоть, Теотоки говорила Денису:
— Так надо. Я найду тебя в ближайшее время, и мы увидимся еще.
— Я привезу врачей! — кудахтал тем временем Маврозум. — Я пошлю в Смирну, в Коринф! Я достану лекарства…
И носилки пирата, подхваченные на могучие плечи гребцов, исчезли во тьме переулка Сфоракия. Последним пробегал лукавый Костаки, который на бегу обернулся и показал Денису длинный нос из пальцев.
«Сладка жизнь повелителя! — восклицала некогда легендарная Феодора, уговаривая струсившего мужа не спасаться бегством, а драться за престол. — Кто отказался бы добровольно от роли божества, каждое мановение которого священно?»
Могущественнейшие самодержцы мира, гордо именующие себя римскими императорами, имели, конечно, не единственный дворец. В тенистых рощах Дафны — красивейшего приморского уголка, на солнечных склонах Магнавры, где статуи античных богов перемежаются с тропическими растениями, на причудливых лестницах Вуколеона высились роскошные чертоги царей.
Каждый новый основатель династии, какой-нибудь бывший конюх или зверолов, воздвигая храмы в честь святых и угодников, которые, как он думал, помогли ему взобраться на престол, не забывал и о себе.
Пусть трещали финансы, голодал народ, кровавыми слезами обливались рабы, пахарь в отчаянии, погоняя тощих быков, ковырял скудную землю, но дворцы росли неуклонно, зодчие изощрялись, выдумывая портики и архитравы, чеканщики украшали стены барельефами из чистого золота, а техники в свинцовых трубах проводили холодную и горячую воду…
Умирали громовержцы, мельчали их потомки, скудело государство. Разъяренный народ свергал одну династию и возводил другую. Ветшали и разваливались чертоги, построить заново было дешевле, чем восстановить дивные фрески и мозаики. Высились пристанища диких кошек и голубей, пугая население пустыми проемами окон и арок.
А ведь для обслуживания царственных жильцов и для поддержания в исправности чудес техники и искусства во дворцах этих проживало, кормилось, обогащалось громадное количество придворных, челяди и слуг. И всех их кормил нищий народ.
Так размышлял наш Денис, поднимаясь по дежурной лестнице Большого Дворца от единственного входа, который был открыт всю ночь. Он предъявлял свою цепь, и его пропускали без задержки. Шла смена караула. Таксиархи и центурионы, в белых хламидах с пурпурной полосой и золотой цепью, как у Дениса, проводили развод караула. Воины в шлемах с перьями маршировали как заведенные, молодцевато ударяя копьями в пол.
«Эта строёвуха здесь поставлена о'кей!» — отметил Денис. Он в свое время «оттянул» офицерскую подготовку после университета, предлагали ему и в армии остаться, хотя, казалось бы, на что им археолог?
Кончалась вторая стража ночи, светильников в коридорах сильно поубавилось, шагающей толпы уже не было. Но то и дело проскакивали озабоченные скороходы или буфетчики с подносами, вбегали и выбегали между вросшими, как столп, часовыми.
Денис чувствовал себя разбитым, еле шел, с иронией удивлялся себе, что, даже протиснувшись в щель мироздания, еще сохранил способность передвигать ноги. Раза два заблудился, пошел было не в том направлении… Спрашивать не у кого, да здесь и не принято было ничего спрашивать.
- Предыдущая
- 31/136
- Следующая
