Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача - Автор неизвестен - Страница 24

— Да, конечно, вы правы. А чем вы сейчас заняты, пишете очередную статью? Возьмите меня в помощницы, я хороший редактор, в колледже я была ответственной за выпуск газеты.

— Отлично, буду иметь вас в виду.

Беверли поднялась, я снова взглянул на ее ножки, на них не было ни капли лишнего жира. Разумеется, я сделал абсолютно безучастный вид, но это было равноценно попытке замаскировать огромный прыщ на кончике носа. Я шумно глотнул, ее голос провоцировал картины, которые лучше не выставлять на всеобщее обозрение. Женат? Да. Погребен? Нет!

— Вы свободны в четыре пополудни? «Личная встреча, в моем кабинете, возможно ли?»

— Доктор Вайнстоун хотел бы видеть вас у себя в кабинете, доктор Манцур тоже должен быть там.

— Ну и чего он хочет? — спросил я с раздражением. Ненавижу, когда мечты сменяются реальностью, да еще так быстро.

— Понятия не имею, — призналась Беверли. — Видели мои новые сережки? — она откинула волосы, чтобы показать ушки. — Разве не великолепны? Подарок Ларри на Рождество, настоящие бриллианты! Он прелесть!

Она вышла, помахав мне напоследок синим компакт-диском.

Ровно в шестнадцать часов я постучал в дверь кабинета Вайнстоуна. Он сидел на черном кожаном диване, Ман-цур расположился в одном из кресел рядом.

— Добрый день, доктор Вайнстоун. Доктор Манцур, — я улыбнулся, приветствуя их.

— Марк, спасибо, что зашли, садитесь, пожалуйста. — Вайнстоун протянул мнеруку для приветствия.

Я пожал его теплую руку, а затем и руку Манцура. Меня удивило, насколько похожи их рукопожатия, интересно, а как психологи это расценят? Я пытался догадаться, зачем меня вызвали. Конечно, я бываю в кабинете Вайнстоуна несколько раз в день, но это была первая официальная встреча с обоими.

— Марк, вы в курсе, зачем мы вас пригласили? «Вайнстоун не улыбался и не шутил, как обычно, он был слишком серьезен — плохой знак».

— Понятия не имею.

— Хорошо, речь идет об одном конкретном пациенте.

— Он глянул на клочок бумаги. — Хосе Валес, это имя вамо чем-нибудь говорит?

— Доктор Вайнстоун, — я усмехнулся и едва не рассмеялся. Возможно, он и не столь серьезен, каким хочет казаться. — Я имел дело с сотнями людей с таким именем.

Он не удивился.

— Давайте говорить только об одном из них, вы консультировали его в клинике восьмого января.

— Я не знаю, о ком идет речь. «Интересно, чего же они хотят?»

— Я говорю о пациенте с опухолью пищевода.

— Ага, теперь припоминаю, — сказал я, переведя дух.

— Молодой мужчина, испано-американец, лет около сорока, направлен к нам с диагнозом рак пищевода. Еслия правильно помню, опухоль была в средней части, где-тона уровне двадцати пяти сантиметров, биопсия показалаплоскоклеточный рак.

Вайнстоун крутил в руках карандаш все время, пока я говорил.

— Отлично, и какие меры вы приняли, пациент ещене прооперирован?

«Кто этот кусок дерьма? Должно быть, Ассад, вот кто, вероятнее всего, бегает к Манцуру с докладами. Манцур для него идол. Между соглашательством и целованием задницы разница только в чувстве меры, которое у Ассада отсутствует». Я посмотрел на Манцура (он казался безучастным) и ответил Вайнстоуну:

— Нет, пациент пока не прооперирован. По данным компьютерной томографии, у него довольно запущенная опухоль, поэтому мы направили его для химиотерапии и облучения, чтобы добиться уменьшения размеров опухоли. Вы знаете, по последним научным данным в литературе…

— Доктор Зохар, — прервал меня Манцур, — рак пищевода — это хирургическое заболевание, и место для опухоли может быть только одно — в банке с формалином у морфолога.

— Не совсем, доктор Манцур, сейчас подходы к лечению изменились.

Манцур повысил голос:

— Какая литература, какие подходы? Я удаляю эти опухоли уже более тридцати лет, в университете, где я специализировался по торакальной хирургии, мы оперировалипо несколько больных каждую неделю. Химиотерапия, лучевая терапия? Глупость! Пациентам надо дать возможность пить и есть. Со временем все они умрут, разумеется, но и перед смертью, и даже умирая, они должны иметьвозможность поесть; пациент, который ест, счастлив.

Я удовлетворенно заметил, что сумел-таки его разозлить.

— Марк, — сказал Вайнстоун, — доктор Манцур торакальный хирург, эксперт по раку пищевода. Мы должныконцентрировать всех сложных больных в опытных руках, я предлагаю передать этого больного доктору Манцуру.

Две трети больных раком пищевода, прооперированных Манцуром, умирают, семь из последних десяти резекций закончились смертью пациентов, а Вайнстоун называет его «экспертом»?

Я с сомнением произнес:

— Это не лучшая идея. У пациента сохранена проходимость пищевода, полного препятствия нет, думаю, надо начинать с химиолучевой терапии.

— А потом вы планируете и оперировать больного? Вы уже считаете себя торакальным хирургом?

Раньше Манцур никогда не был саркастичен.

— Если не торакальным хирургом, то специалистомпо раку пищевода, и опытным, к вашему сведению. Яуверен, что удалил опухолей пищевода не меньше, чемвы, доктор Манцур, кроме того, я планирую пригласитьдоктора Фалькова.

Я знал, что Манцур терпеть не может Фалькова. Что же, битва проиграна, все ясно: Вайнстоун хочет продемонстрировать Манцуру свою поддержку, отчитав меня и передав ему моего больного.

— Доктор Зохар, — продолжил Вайнстоун, — вам известно, что доктор Манцур является нашим вице-председателем, он будет вести всех бюджетных больных с заболеваниями пищевода.

К группе «бюджетных больных» Вайнстоун относил пациентов, у которых не было никакой медицинской страховки, либо было только обязательное минимальное страхование «Медикэр». Этих больных лечили исключительно врачи госпиталя, частные хирурги обычно не хотели тратить на них свое время. Манцур сумел добиться, чтобы госпиталь оплачивал его работу с такими больными по максимальным тарифам «Медикэр», поэтому ему платили за операции не меньше, чем зарабатывали частные хирурги.

Несмотря на уверенность в своей правоте, мне пришлось сдаться.

— Понятно, пациент ваш, доктор, — сказал я Манцуру. — Что-то еще, доктор Вайнстоун?

— Да, я надеюсь, вы согласны, что мы должны работать вместе, одной командой? — Он любезно указал в сторону Манцура.

Падрино улыбнулся и кивнул головой, как мудрый старец.

— Спасибо, доктор Зохар, благодарю вас за сотрудничество!

В конце коридора я нажал на кнопку вызова лифта и посмотрел на верхнюю панель, где поочередно зажигались и гасли индикаторы этажей: кабина слева, по-видимому, застряла на втором этаже, а правая поднялась на верхние этажи. Немного подождав, я не выдержал и решил пойти пешком. Резонирующий металлический звук сопровождал мои шаги, через несколько секунд до меня дошло, что источником звука были мои ключи.

Когда-то это была одна из наших детских забав. Мы жили тогда в развалюхе на окраине Хайфы, все знали, как раздражает этот звук нашего соседа, поляка Поднарски со второго этажа. Однажды я бежал вниз по лестнице, бряцая ключами по прутьям перил, и лицом к лицу столкнулся с Поднарски. Он зажал уши руками, безумные глаза уставились на меня, с губ слетали жалобные причитания на незнакомом языке. Он начал плакать, Я убежал, осознав наконец, что наш сосед тяжело болен, и удара ключей по металлу вполне достаточно, чтобы выбить из него последние остатки разума.

Странным образом устроена наша память… Положив ключи в карман, я поплелся по ступеням. Почему Вайнстоун становился слепым в отношении Манцура? Конечно, каждый из нас, можно сказать, угробил одно-го-двух больных, а некоторые даже чуть больше. Чрезмерное стремление к операциям ради денег стало стандартом, а не исключением из правил. Однако деяния нашего «крестного отца», нашего Падрино достигли крайней точки в шкале ошибок, они выходили за рамки преступной небрежности или халатности. Инку-рабельным больным с гангреной стопы выполнялась открытая эндартерэктомия из подвздошных сосудов, пациентам с метастазами рака легкого в головном мозге делалась торакотомия для «биопсии опухоли» или «декортикации легкого», а умирающим больным со старческой деменцией и большими пролежнями делались операции по исеечению пролежней и закрытию их кожной пластикой, что приводило к медленной, но верной гибели пациентов. Список был ужасающе велик.