Викинги в бойцовских перчатках - Говард Роберт Ирвин - Страница 5
- Предыдущая
- 5/6
- Следующая
Хакон вскочил на ноги и отбросил меня на канаты. Я с трудом выпутался из них, но тут же поскользнулся на пятне собственной крови, и к явному неудовольствию болельщиков-шведов, вновь оказался на полу.
Я огляделся, услышал вопли Старика, умолявшего меня не вставать, и увидел капитана Джессапа, размахивавшего своим гнусным контрактом. Еще плохо соображая, что делаю, я поднялся и тут же – бац! Хакон заехал мне по уху боковым ударом ураганной силы, и я растянулся на полу, наполовину скатившись под канаты.
Ошалело таращась на публику, я обнаружил, что смотрю прямо в выпученные глаза старины Гида Джессапа, стоявшего вплотную к рингу. Видимо, парализованный самой мыслью о возможном проигрыше в споре, он, разинув рот, тупо уставился на меня, лежащего на полу, а в его поднятой руке по-прежнему был зажат злополучный контракт.
Для меня думать – значит действовать! Одним взмахом своей облаченной в перчатку лапы я вырвал контракт из руки Джессапа. Он вскрикнул от удивления и метнулся вслед за бумагой, по пояс просунувшись сквозь канаты. Я откатился в сторону и, запихнув контракт в рот, стал очень быстро его жевать. Капитан Джессап схватил меня за волосы одной рукой, а другой попытался выдернуть контракт из моей пасти, однако, кроме сильно покусанного пальца, он не получил ничего.
Потерпев неудачу, он отпустил мои волосы и начал вопить, что есть сил:
– Верни мой документ, людоед проклятый! Он сожрал мой контракт! Я на тебя в суд подам...
Обалдевший от удивления рефери перестал считать, а не понимающая сути происходящего публика подняла шум. Джессап попытался проползти под канатами, но Ярссен что-то крикнул ему и ногой оттолкнул назад. Крича "караул", старикан снова пополз на ринг, и тут какой-то здоровенный швед, очевидно решив, что Джессап хочет на меня напасть, одним ударом пудового кулака успокоил его.
Я поднялся на ноги с набитым бумагой ртом, и Хакон незамедлительно врезал мне снизу в подбородок, вложив в этот удар всю массу тела. Не дай Бог, чтобы вам врезали по челюсти, когда вы что-нибудь жуете! Мне показалось, что у меня переломаны все зубы, да и челюсть тоже. Плохо соображая, я откатился на канаты и стал жевать быстрее.
Бац! Хакон треснул мне по уху.
– Ам! – сказал я.
Бум! Он заехал мне в глаз.
– Ам-ам! – отозвался я. Шлеп! Удар в живот.
– А-ах! – вырвалось у меня. Ба-бах! Он врезал мне сбоку по голове.
– А-а-ам! – Я проглотил остатки контракта и с диким блеском в глазах бросился на датчанина.
Я двинул ему левой в живот, да так, что моя рука вошла в его брюхо почти по локоть, а оглушительный удар правой чуть не снес ему голову с плеч. Он даже не успел сообразить, что произошло, видимо, думал, что я уже готов. А я был сильней, чем прежде, и рвался в бой!
Быстро собравшись с силами, противник охотно принял вызов, и мы погрузились в вихрь прямых и боковых ударов, пока все вокруг нас не закружилось словно карусель. Ни один из нас не расслышал удара гонга, и секундантам пришлось растаскивать нас и разводить по углам.
– Стив. – Это Старик дернул меня за ногу, плача от благодарности. – Я все видел! У этого старого хорька больше нет надо мной власти. Он не сможет доказать, что я заключал это пари. Ты образованный человек и настоящий джентльмен, в тебе есть врожденное благородство! Ты спас "Морячку"!
– Пусть это будет для тебя уроком! – сказал я, выплевывая кусочек контракта вместе со сгустками крови. – Играть в азартные игры грешно. Билл, у меня в кармане лежат часы. Возьми их и сделай ставку на то, что я уложу этого скандинава за три раунда.
На шестой раунд я вылетел как тайфун. "Пускай после матча, когда Ярссен все расскажет, меня побьет толпа, – думал я, – зато сейчас я отведу душу".
Наконец-то я встретил соперника, который не только хотел, но и был способен противостоять мне и бился почти на равных. Хакон был гибок как пантера и крепок как пружинная сталь. Он обыгрывал меня в скорости и почти не уступал мне в силе удара. Мы бились в центре ринга, отдавая схватке все силы.
Сквозь багровый туман я видел, что глаза Хакона горят неземным огнем. В нем пробудилось неистовство его предков, викингов, а меня охватило безумие битвы, свойственное ирландским воинам, – мы бросались друг на друга как тигры.
Лихорадочно мелькали перчатки, звук мощных ударов по корпусу был слышен даже в дальних уголках зала, а от сильных ударов в голову брызги крови разлетались по всему рингу. За каждым ударом чувствовалась мощь динамита и жажда крови! Это было испытание на выносливость. С ударом гонга нас пришлось силой разнимать и растаскивать по углам, но в следующем раунде мы продолжили схватку в том же духе, будто нас и не прерывали. Мы осыпали друг друга шквалом молниеносных ударов, то поскальзываясь на собственной крови, то падая на пол от мощнейших ударов противника.
Публика безумствовала, издавая лишь нечленораздельные крики. Наш рефери был удивлен и сбит с толку. Он вел отсчет то по-датски, то по-шведски, то по-норвежски, сбиваясь с одного языка на другой. И вот, когда в очередной раз я оказался на полу, Хакон, тяжело дыша, покачивался, держась за канаты, а Ярссен в недоумении стал отсчитывать мне секунды. Сквозь наплывающий дурман я узнал язык. Судья считал по-испански!
– Ты никакой не норвежец! – выдавил я, уставившись на него мутным взглядом.
– Четыре! – выкрикнул он, переходя на английский. – Я такой же норвежец, как ты швед! Пять!
Человеку надо что-то есть. Шесть! Я бы не получил эту работу – семь! – если бы не прикинулся норвежцем. Восемь! Я – Джон Джоунз, водевильный суфлер из Сан-Франциско. Девять! Не выдавай меня, и я тоже тебя не выдам.
Прозвучал гонг, и помощники развели нас по углам. Я взглянул на Хакона. Сам я был здорово разукрашен: рана на ухе, разбитые губы, глаза наполовину заплыли, нос сломан, но для меня это обычное дело. У Хакона, за исключением подбитого глаза и нескольких ссадин, лицо оставалось почти нетронутым, зато его тело напоминало хорошую отбивную. Я сделал глубокий вдох и улыбнулся по-змеиному. Оставив мысли о Старике и липовом норвежце-судье, я мог сосредоточиться на поединке.
С ударом гонга я ринулся вперед словно разъяренный бык. Хакон, как обычно, встретил меня оглушительными ударами слева и справа. Но я упрямо шел вперед, оттесняя его к канатам сокрушительными хуками по корпусу и в голову. Я почувствовал, что он сбавил темп. Нет такого человека, который способен биться со мной на равных!
Словно тигр, чувствующий добычу, я удвоил силу ударов, и публика с криками встала, предвкушая скорый конец. Почти прижатый к канатам, Хакон предпринял последнюю яростную попытку наступления и на какое-то мгновение остановил меня, осыпав градом отчаянных размашистых ударов. Но я лишь упрямо встряхнул головой и, несмотря на шквальную атаку противника, снова пошел вперед, нанося мощнейшие удары правой под сердце и серию левых хуков в голову.
Человек из плоти и крови не может выдержать такого! Хакон рухнул в нейтральном углу ринга под градом правых и левых хуков. Он попытался встать на ноги, но даже ребенку было ясно, что ему конец.
Какое-то время рефери колебался, но потом поднял мою правую руку, и тотчас толпа моих шведских и норвежских болельщиков устремилась на ринг и сбила меня с ног. Я увидел, как датчане понесли Хакона в его угол, и попытался было пробраться к нему, чтобы пожать руку и сказать, что он самый отважный и замечательный боец из всех, с кем я встречался, – и это была сущая правда, – но тут мои ошалевшие поклонники водрузили меня и Майка на плечи и словно особ королевской крови понесли в раздевалку.
Сквозь толпу пробилась высокая фигура, Муши Хансен схватил мою руку в перчатке и заорал:
– Мы гордимся тобой, приятель! Мне очень жаль, что датчанам пришлось проиграть, но после такой драки какая может быть обида. Я не мог остаться в стороне. Ура нашей старушке "Морячке", самому крутому судну всех морей!
- Предыдущая
- 5/6
- Следующая
