Шествующий из Валгаллы - Говард Роберт Ирвин - Страница 7
- Предыдущая
- 7/10
- Следующая
Некоторые, очень немногие, прорвались сквозь густой смертоносный град и сошлись с нами в рукопашной, но мало выгадали на этом. В схватках один на один мы, асы, были сильнее. Наши доспехи выдерживали удары их копий, а мечи и топоры пробивали их деревянные щиты, как бумагу. Однако врагов было так много, что нас выручали только превосходные позиции. Не будь их, все мы погибли бы на утесах, и заходящее солнце осветило бы дымящиеся развалины Хему.
Весь тот долгий летний день мы держали оборону. Когда же опустели колчаны, тетивы истрепались, а ущелья заполнились раскрашенными телами, мы отбросили луки, выхватили мечи, ринулись вниз и сошлись с людоедами один на один, меч против меча. Дикари гибли как мухи, но их оставалось еще слишком много, и огонь ярости еще сильнее разгорелся в их сердцах при виде друзей и родичей, устлавших своими телами ущелья.
Островитяне рвались вперед, ревели как прибой, кололи копьями, молотили боевыми дубинами. Мы встретили их вихрем стали, кроша черепа, ломая ребра, отрубая руки и ноги и снося головы с плеч. Это была настоящая бойня. Люди едва удерживались на ногах, ступая по трупам и залитым кровью камням.
В расселине уже пролегли длинные тени, когда я встретился с королем островитян. Он стоял на ровном уступе над кручей. Его задело несколько стрел, на теле виднелись рубленые раны, но безумный огонь в глазах не померк. Громовой голос по-прежнему посылал в атаку измотанных, окровавленных воинов. В других ущельях еще ярилась битва, а здесь он стоял над грудой мертвецов, и рядом застыли два огромных телохранителя с копьями, липкими от крови асов.
Я бросился на вана. Келка мчался за мной по пятам. Двое раскрашенных воинов ринулись мне наперерез, но на них налетел Келка. Телохранители напали на пикта с двух сторон, со свистом рассекая копьями воздух. Но, как волк уворачивается от ударов, Келка уклонился от окровавленных копий. Вскоре один воин упал с выпотрошенным животом, другой рухнул поперек него, и пикт ловким ударом отхватил ему полчерепа.
Я подскочил к рыжему королю. Мы одновременно взмахнули мечами. Мой клинок сорвал с его головы шлем, а от его ужасного удара мой щит разлетелся вдребезги. Но и его меч не выдержал. Прежде чем я успел вновь рубануть, он отшвырнул рукоять с обломком клинка и вцепился в меня голыми руками. Я выпустил оружие, бесполезное в таком бою. Сжимая друг друга в смертоносных объятиях, мы качались из стороны в сторону.
Мы оказались равны по силе, но его мощь покидала тело вместе с кровью из двух десятков ран. Мы шатались и кряхтели от натуги. В висках у меня стучал пульс, а на лице рыжего вздулись жилы. Неожиданно он подался назад, и мы кувырком покатились по склону. В схватке ни он, ни я не рискнули вытащить кинжалы. Но, когда мы катились и рвали друг друга, я почувствовал, как медленно слабеет его железная хватка. Извернувшись из последних сил, я оказался наверху и вонзил пальцы в его жилистое горло. От пота и крови в глазах у меня померкло, дыхание со свистом вырывалось из легких, но я все глубже вдавливал пальцы в его гортань. Руки вана бесцельно хватали воздух, и тут я, скрипя зубами от натуги, вырвал кинжал из ножен и вонзил в тело врага. Гигант подо мной перестал шевелиться.
Затем я, полуослепленный, кое-как поднялся на ноги. Каждая жилка моего тела тряслась после отчаянной борьбы. Келка уже вознамерился отсечь вождю людоедов голову, но я этому помешал.
Когда погиб ван, ряды наступающих исторгли протяжный крик и дрогнули. Он, вождь, был тем факелом, который весь день зажигал их сердца, воодушевлял для боя. Вместе с ним дикари потеряли храбрость и веру в победу, и обратились в бегство. Мы настигали их и рубили. Преследовали орду до самого берега, как волки овечью отару. Когда островитяне домчались до своих каноэ и отчалили, мы бежали за ними по дну, пока не оказались по плечи в воде. Нас гнала вперед безумная ярость. К тому времени, когда уцелевшие дикари отплыли на безопасное расстояние, берег был завален трупами. В кровавой пене прибоя плавали тела.
На берегу и на мелководье лежали только раскрашенные дикари, но в ущельях, где бушевал жестокий бой, полегло семьдесят асов. А из оставшихся в живых почти все были ранены.
Клянусь Имиром, это было настоящее побоище! Солнце опускалось к горизонту, когда мы вернулись с кручи, усталые, запыленные, окровавленные. У нас почти не осталось сил для победной песни, но сердца радовались кровавым деяниям. За нас пели жители Хему. Они с громкими криками высыпали из города и расстелили на земле шелковые ковры, украсили наш путь розами и золотым песком. Наших раненых мы взяли с собой, но прежде спустились на берег, разломали вражеские каноэ, соорудили плот, уложили на него мертвых асов и подожгли. И еще мы на большом каноэ отправили в море рыжего вождя орды и тела его самых храбрых воинов, дабы те служили ему в стране мертвых. Он был ваном, а богатырям этого племени мы оказывали такой же почет, как и нашим павшим.
В городе я сразу стал высматривать в толпе Алуну, но тщетно. Горожане разбили палатки на рыночной площади, и мы уложили там своих раненых. Сюда же пришли туземные лекари, чтобы перевязывать раны асам. Акхеба позвал нас на победный пир в главном зале его дворца. Туда-то мы и отправились, покрытые кровью и пылью. Даже старый Асгрин скалил зубы, словно голодный волк, счищая с узловатых рук запекшуюся кровь.
Я на какое-то время задержался среди палаток, где лежали раненые. Слишком устал я, чтобы идти на пир, даже вися на плечах товарищей. Я ждал, что Алуна придет ко мне. Но она не пришла, и я отправился в большой зал королевского дворца, перед которым, вытянувшись в струнку, застыли воины Хему, человек триста, для отдания великих почестей своим союзникам, как сказал Акхеба.
Тот зал был длиной триста футов и вдвое меньше в ширину. Пол был выложен полированным красным деревом, но добрая половина его пряталась под толстыми коврами и шкурами леопардов. В каменных стенах, покрытых изящной резьбой, оказалось множество арок с дверьми из красного дерева, занавешенных бархатными гобеленами. В конце зала напротив входа сидел на троне Акхеба. Он взирал на пиршество со своего царского возвышения, по обе стороны от которого рядами стояли копьеносцы с щегольскими султанами. А за протянувшимся через весь зал обеденным столом расселись асы в мятых, грязных, пышных одеждах и доспехах. На многих были пропитанные кровью повязки. Они пили, объедались, хохотали и бахвалились, им прислуживали рабы и рабыни.
Вожди, вельможи и воины города в начищенных до блеска доспехах стояли рядом с дикими союзниками, и мне показалось, что на каждого аса приходится по три-четыре девушки, смеющихся и покорных грубым ласкам моих соплеменников. Порой визгливый женский смех перекрывал гомон пирующих. Во всей этой сцене проглядывала какая-то фальшь, натянутая легкость, искусственное веселье.
Я и тут не нашел Алуны и, выйдя через дверь красного дерева, пересек увешанные шелками покои. Освещались они плохо, я чуть не налетел на старого Шаккару. Жрец отшатнулся. Почему-то он выглядел расстроенным. Его рука что-то сжимала за пазухой балахона, — такие наряды, по словам Акхебы, в нашу честь надели все жрецы.
Думал я в тот момент лишь об одном.
— Я хочу поговорить с Алуной. Где она?
— Сейчас она исполняет свои обязанности и не может с тобой увидеться, — ответил жрец. — Приходи завтра в храм...
Он медленно пятился от меня, и по едва заметному серому оттенку смуглой кожи, по надлому в голосе я понял, что он смертельно боится и мечтает от меня избавиться. Во мне живо проснулась подозрительность варвара. Через мгновение я уже давил горло жреца и выкручивал ему руку. Я отобрал длинный нож, который он извлек из-под балахона.
— Где она, шакал? — прорычал я. — Говори, а то...
Жрец болтался в моих руках, точно марионетка, его ноги брыкались, не доставая до пола. Позвоночник так выгнулся назад, что не сломался лишь каким-то чудом. Выпучив глаза, он задергал головой, и я чуть ослабил захват.
- Предыдущая
- 7/10
- Следующая
