Что было, что будет... - Стил Даниэла - Страница 3

Девочек по случаю окончания учебы ждала поездка с подругами в Европу. В августе Олимпия с Гарри и Максом должны будут пересечься с ними в Венеции, проехать все вместе по Умбрии, побывать на озере Комо, а оттуда отправиться в Швейцарию, где у Гарри жили дальние родственники. Олимпия с нетерпением ждала этой поездки.

По возвращении ей предстоит отвезти дочерей в колледж Браун, и тогда дома с ней останутся только Гарри и малыш Макс. Дом уже и теперь, когда уехал учиться Чарли, казался ей чересчур тихим. А с отъездом девочек и вовсе затихнет и опустеет. Впрочем, сестры и сейчас, в предвкушении выпуска и долгожданной свободы, редко бывали дома.

В последние три года Олимпия особенно сильно скучала по старшему сыну и жалела, что они с Гарри не завели больше детей. Но сейчас, в сорок пять, она с трудом представляла себя в роли матери. Время было упущено безвозвратно. Все это было в прошлом, надо благодарить судьбу уже за то, что у них есть Макс.

Едва заслышав звонок, Олимпия бросилась к двери. Перед ней предстал Макс, улыбающийся счастливой улыбкой пятилетнего ребенка. Он немедленно кинулся матери на шею.

– Мам, у меня был такой классный день! – поспешил похвалиться он.

Макс был замечательным ребенком. Он горячо любил родителей и сестер, а старшего брата просто боготворил, хотя и виделся с ним нечасто. Нежно любил бабушку, с удовольствием занимался спортом, обожал смотреть фильмы, жадно поглощал все, что приготовит мама, почтительно относился к своим преподавателям и был верным другом. Словом, абсолютно счастливый маленький человек.

– У Дженни день рождения, нас угощали кексами! Шоколадными, такими обсыпанными…

Малыш захлебывался от восторга, словно лакомство было для него в диковинку, хотя Олимпия, как член родительского комитета, прекрасно знала, что такие кексы в дни рождения у ребят бывают чуть не каждую неделю. Но для Макса любой день, хоть чуть-чуть отличающийся от обыденного, становился чудесным и совершенно особенным.

– Вкуснотища!

Футболка Макса была обрызгана краской. Джемпер с порога небрежно полетел на стул в прихожей. Кроссовки тоже были перепачканы краской. Чем бы Макс ни занимался, энергия била из него ключом.

– У вас сегодня было рисование? – спросила Олимпия, когда Макс уже усаживался за большой круглый стол, за которым обычно собиралась вся семья.

В доме была и большая столовая, обставленная антикварной мебелью, доставшейся Олимпии по наследству, но ею пользовались только по особым случаям – принимая гостей и в праздники, такие, как Рождество, Ханука, еврейская Пасха, День благодарения. В семье отмечались праздники и христианские, и иудейские, чтобы никто из детей не чувствовал себя ущемленным. Родители стремились привить им уважение к различным традициям. Поначалу свекровь смотрела на это косо, но теперь приняла этот семейный неписаный устав – «ради детей».

В обычные же дни вся жизнь семьи сосредотачивалась на кухне, а для Олимпии кухня была еще и рабочим местом. В углу стоял небольшой стол с компьютером, на котором копились счета и бумаги, в большинстве имеющие отношение к хозяйству и жизни семьи. Наверху, рядом со спальней, у Олимпии был маленький кабинет, в котором она работала по утрам в пятницу, а иногда и вечерами, когда вела какое-нибудь крупное дело и была вынуждена брать работу домой.

Но такое бывало нечасто. Обычно она предпочитала разбираться с делами в офисе. Совмещать карьеру и хозяйство было непросто. Но Олимпии это удавалось, что неизменно вызывало восхищение Гарри и старших детей.

Дом – это святое. Так считала Олимпия и никогда не смешивала две эти составляющие ее жизни. Она редко заводила с детьми разговор о своих делах – только когда те сами интересовались. Она предпочитала интересоваться их успехами и проблемами. Даже няню к Максу Олимпия приглашала только на те часы, когда отсутствовала, не задерживая ее ни минутой дольше. Общение с сыном было для Олимпии и потребностью, и радостью, и она никогда не пренебрегала ни малейшей возможностью побыть с ним.

– Как ты узнала, что у нас было рисование? – оживился Макс, с видимым удовольствием уминая за обе щеки сандвич с индейкой. Олимпия сделала все так, как он любил, майонеза положила ровно по его вкусу, а на гарнир приготовила целую гору картошки фри.

Свои материнские обязанности она выполняла идеально. И относилась к ним очень естественно и без напряжения. Олимпия любила готовить, знала, что любят ее дети и чем порадовать Гарри, не жалела времени на разговоры с детьми, вникала в их проблемы, разбирая различные сложные ситуации.

За редким исключением она была в курсе всего, чем они занимались. Свято хранила чужие секреты и могла дать дельный совет в любовных делах, во всяком случае, так считала Вирджиния. Вероника о своих увлечениях предпочитала помалкивать, да и Чарли неохотно делился своими любовными переживаниями. В своих романах он предпочитал разбираться сам – так было и в школе, когда Чарли еще жил дома. Чарли вообще был по натуре человеком довольно закрытым. Гарри же считал, что Чарли – настоящий мужчина, натура цельная и порядочная. Он относил к этой категории и Олимпию, невзирая на ее принадлежность к слабому полу. Жена понимала, что в его устах это большой комплимент.

– А я ясновидящая, – улыбаясь, ответила Олимпия своему черноглазому сынишке, так похожему на своего отца. Волосы у Макса были до того черные и блестящие, что отливали синевой. – У тебя же футболка в краске! – О кроссовках она умолчала. Макс наверняка даже не заметил, что перепачкался.

Он обожал рисование, а еще, по примеру Чарли и Вероники, пристрастился к книгам. Вирджинию же заставлять читать приходилось из-под палки. У нее были дела поинтереснее – переписываться по электронной почте с подружками, болтать по телефону, смотреть молодежные программы по телевидению.

– Объясни еще раз, что такое «сновидящая»? Я забыл. Во сне увидела?

Макс с озадаченным видом жевал, силясь припомнить уже один раз слышанное объяснение, которое вылетело из головы. Для пятилетнего ребенка у него был весьма обширный запас «взрослых» слов.

– Ясновидящая. Это значит, я знаю, о чем ты думаешь, – пытаясь сохранить серьезность, ответила Олимпия и залюбовалась сыном.

– Ага! – восхищенно кивнул ребенок. – Всегда знаешь! Я понял – мамы все знают про своих детей, правда? – Во всяком случае, его мама о нем знала все. Макс не раз убеждался в этом.

Пять лет. Чудесный возраст! От дочерей Олимпия то и дело слышала упреки и протесты, зато для Макса она пока была абсолютным авторитетом. Такое отношение сына было для Олимпии большой поддержкой, особенно в последние два года, когда сестры вступили в переходный возраст со всеми его сложностями и проблемами. В первую очередь это относится к Вирджинии, с ней у Олимпии часто возникали конфликты, главным образом из-за родительских запретов. С Вероникой причиной разногласий чаще становились вопросы глобального свойства, связанные с несовершенством этого мира. Зачастую дочь ставила Олимпию в тупик своими непростыми вопросами.

Олимпии было намного сложнее общаться с девочками-подростками, нежели с этим малышом или даже с их братом-студентом, всегда отличавшимся спокойным, миролюбивым и рассудительным нравом. В семье Чарли играл роль миротворца и посредника в переговорах, он делал все, что было в его силах, чтобы все жили в согласии, без взаимных претензий и обид. Чарли отдавал себе отчет в том, насколько разные люди его родители, а уж когда возникали ссоры между мамой и кем-то из сестер, то не кто иной, как Чарли, брался улаживать конфликты и добивался перемирия.

Вероника слыла первой мятежницей и горячей головой и исповедовала порой весьма одиозные политические взгляды, а вот Вирджиния, по словам сестры, являла собой «сплошное недоразумение». Как правило, ее больше волновало то, как она выглядит, а не какие-то мудреные вопросы политики или общественной жизни. Джинни воспринимала жизнь как источник удовольствий и не желала обращать внимание на ее сложности.