Талисман любви - Райс Луанн - Страница 1

Озеро было таким глубоким, что, казалось бездонным. Когда оно замерзало, толщина льда доходила до тридцати футов. Горы возвышались над ним на север, восток и запад, толстый снег покрывал каждый утес и каждую сосну. Вот-вот должно было взойти солнце, и утренняя заря уже подкрасила северное небо. Даже не взглянув на эту красоту, маленький мальчик застегнул ре мешки коньков и взял лопату.

Температура снаружи была градусов пять ниже нуля. До того как выйти, он подбросил в кухонную печь углей и дров. Огонь разгорелся, но этого было недостаточно, что бы согреть дом. Мартин всегда мерз, хотя мама готовила ему горячий хлеб на завтрак, вязала толстые носки и теплые свитера для прогулок.

На колючем ледяном ветру раскраснелись щеки. Ветер холодил легкие и морозил пальцы. Шрамы на его груди, но вые, свежие, залатанные черной нитью, жалили, как будто медведь рвал его сейчас когтями. Но ничто не могло остановить мальчика. Занятия в школе начнутся через несколько часов, но до этого они с Рэем еще успеют встретиться на озере.

Солнце словно рассыпалось по восточным горам, заполнив трещины оранжевым светом, пробивающимся сквозь деревья. Мартин скользил по льду, подталкивая скребок перед собой, расчищая снег, выпавший прошлой ночью – не меньше двух дюймов. Услышав скрип лезвий, он оглядел озеро и помахал. Старательно и быстро Рэй сгребал снег со своей стороны.

Мальчики встретились и разошлись. Когда солнце поднялось выше, большую часть катка они уже расчистили. Мартин представил, как рабочие комплекса в «Мэйпл-Ливз-гарден» готовят перед игрой лед для его отца, а три буны шумят и подбадривают их.

А теперь прославленный Мартин Картье встретится с прославленным Рэем Гарднером….

Они отложили в сторону скребки и достали клюшки и шайбы, которые прятали под старым бревном. В животе у него урчало. Мартину не удалось досыта наесться с вечера, а утром материнский хлеб хорошо не поднялся: дрова прогорели слишком рано, и в печи не хватило жара для сдобы. Он с трудом запихнул в себя половину куска, чтобы не оби жать маму, при этом, стараясь не замечать ее слов об отце.

В животе Мартина урчало все громче, даже сквозь тяжелую куртку. Рэй мог услышать эти звуки, напоминавшие рычание медведя или лесного волка, и его смущало, что друг догадается почему. У них не хватало денег, чтобы поддержать тепло в доме и нормально питаться.

– Готов? – спросил Рэй, притворившись, будто ничего не слышал.

– Бьенсюр (конечно), – ответил Мартин, благодарный Рэю, но одарил противника тем свирепым взглядом, который видел у центральных нападающих в играх профессионалов.

Клюшки клацнули, Мартин выиграл шайбу, и гонка началась.

Летя по льду, он слышал, как режут лед лезвия его конь ков. Охапки снега с шорохом ссыпались с сосновых ветвей на замерзшее озеро. Оленье семейство покусывало верхушки высокой травы, торчащие из-под снега. Преследуя полевую мышь, совсем низко, прямо надо льдом пролетела сова.

Мартин замечал все вокруг себя, хотя и сосредоточил взгляд на шайбе. Мир вокруг жил своей жизнью, тысяча кадров в секунду, но в фокусе оставалась только шайба. Мальчишки боролись за нее, бросались друг другу под ноги, захватывали крюком лодыжки, громко и оглушительно кричали и гикали. Мартин развивал в себе необычайную способность – многоаспектное зрение, как у богомола; он был величайшим хоккеистом в мире.

«Глаза на затылке! Вот то, что тебе надо, слышишь? Как у настоящих чемпионов!» – Мартину послышался голос отца.

Да так явственно, словно тот и сейчас стоял прямо у него за спиной, на льду озера Лак-Верт, а не обитал где-то там, в Калифорнии. На пути к воротам Мартин представил, как отец смотрит на него, смотрит с гордостью. Мартин оставил своего лучшего друга позади в облаке снега. Он взметнул руку, направил шайбу и попал точно в створ.

– Мартин, что это? – растерянно спросил подъехавший Рэй.

– Как что? – удивился Мартин и широко улыбнулся.

Он по-медвежьи сгреб в охапку Рэя, зажав тому голову.

– Я обогнал тебя и выиграл у тебя. Разве не так?

– Нет, вот это, что… – Рэй отпихнул Мартина и показал на лед.

Красные капли вели к алому пятну на льду. Кровь струилась по его ногам, по его конькам и стекала на лед. Ярко-красная, она пропитывала тонкий слой снега и след от лезвия конька.

– Ничего, – сказал Мартин.

– Какого черта! Мерд! – взбунтовался Рэй.

Нащупав молнию, Рэй расстегнул куртку Мартина.

Мартин попытался отбиться от друга, но не смог. Стянув с рук перчатки и бросив их на лед, Рэй стал расстегивать рубашку Мартина.

Порезы были глубокие, с рваными зазубринами. Стежки на швах разошлись, и из того места, где порезы перекрещивались, текла кровь.

Мужчина одной рукой сжимал Мартину шею, в другой держал нож. Отец наблюдал за ними.

«Плати, – снова рявкнул мужчина. – Плати, или я проткну его».

– Какого дьявола, что это? – воскликнул Рэй, заглядывая Мартину в глаза.

Было так холодно, что кровь стыла на морозе. Рэй снял с себя куртку и прижал ее к ранам друга. Но Мартин не сможет, не станет рассказывать, как все произошло! Ни одной душе он не поведает о том, что сделали с ним! Ни матери, ни лучшему другу.

И он никогда никому ничего не рассказывал, пока он не встретил Мэй.

Мэй, его единственную любовь. Он рассказал ей все.

Он и сейчас мог видеть это. Все, все. Видеть все, что происходило в то ясное морозное утро на озере Лак-Верт. Он мог видеть все так, как будто это происходило сейчас, прямо перед его глазами. Каждую трещинку на льду, каждую сосновую иголку, взгляд неистового соперничества в глазах друга. Отчетливая и ясная картина, ясная, как наступающий день.

Пока он не открыл глаза. Он лежал в кровати, весь вспотевший и запутавшийся в простынях.

– Мартин, ты кричал во сне, – прошептала Мэй, лежавшая подле него.

– Мне снилось… – начал было он, но прервал себя.

– Расскажи мне, – попросила она.

Он услышал муку в ее голосе, за которой скрывалась глубочайшая любовь, которую он никогда раньше не знал. Они встретились в необычный, сложный, мучительный для каждого из них период жизни, и она как-то сказала ему, что у каждого из них было, что дать друг другу. То, что никто другой не смог бы им дать.

Он боялся. Он очень боялся теперь. Неужели он потерял возможность давать хоть что-нибудь вообще.

… озеро, – закончил он фразу.

– Озеро?

– Я мог видеть.

Мэй прижалась лицом к его груди. Его шрамы уже не причиняли ей такой боли, как когда-то, но она чувствовала, какие они тугие и жесткие, совсем как проволока. Мартин не мог видеть, как она поднесла руку к его щеке. Он не мог видеть их комнату, окно, фотографии озера, висевшие на стене, женщину рядом с ним, ставшую его единственной любовью.

Он постепенно терял зрение и теперь уже ничего не мог видеть. Разве только во сне.

Самолет был переполнен. Пассажиры заходили на борт, и бортпроводник предупреждал, что в полете потребуются все места, просил каждого сразу же убирать свою ручную кладь в багажные отсеки над головой или под места перед ними. Мэй Тейлор удостоверилась, что их с Кайли сумки никому не мешают, затем объяснила дочери, чтобы та не покидала свое кресло и не беспокоила бизнесмена, занимавшего место у прохода.

Взлет прошел гладко, и самолет поднялся сквозь тонкие серые облака в яркую синеву. До этого года Мэй не летала много, у нее никогда не возникало достаточно поводов для этого. Но бостонский доктор, лечивший Кайли, рекомендовал обратиться в Твиг, университет в Торонто, где группа ученых занималась проблемой раздвоения личности и ясновидения, которые включили ее дочь в план своих исследований.

Мэй и Кайли жили с сестрой бабушки Мэй в старом сельском доме в прибрежной части Коннектикута. Мэй любила дочь больше всего на свете, но сейчас, оглядывая пассажиров, не могла заставить себя не замечать среди путешественников именно семейные пары. Вот седоволосая чета пенсионеров вместе уткнулась в одну газету; вот молодые специалисты в одинаковых костюмах стиля «для него и для нее» говорят по сотовым телефонам; вот разместилась целая семья: родители и через проход – их дети-подростки.