Сказки и сказкотерапия - Соколов Дмитрий Юрьевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая

Критик. Слушай, что ты мелешь? Какая хвала тоске и депрессии?

Автор. А какая хвала лени?

Критик. Ну, лень — приятная штука, не скажи… Она дает… негу, что ли… Ну да, она дает негу.

Автор. А тоска? Подумай: сладкая тоска по своей невинности. Томление воспоминаний о собственной доблести. А уж тоска по детству — просто психологическая нирвана.

Критик. А депрессия?

Автор. А депрессия — может, не клинический, но нормальный молодежный депресняк — для кучи народа является одной из основных мотиваций для движения. Если не вперед, то вообще хоть куда-то. Но тут даже не в этом дело. Просто я думаю — или я даже уверен — что любая из наших страстей и любое наше состояние обеспечено серьезной душевной валютой. Это, во-первых, энергетическая валюта, то есть специфический источник энергии, к которому только это состояние имеет доступ. Во-вторых, это валюта альтернативного понимания жизни, то есть особая, обычно вполне развитая и продуманная логика. А я — альтернативщик. То есть вслед за Василь Васильичем Розановым я полагаю, что на предмет нужно иметь не одну точку зрения, и не две, а миллион.

Критик. И не лень тебе их столько придумывать?

Автор. Ну, если очень активно не закрывать глаза и прорубить в своем борту хоть маленькую дырку, то они в лодку к тебе сами падают.

Критик. Так-таки сами?

Автор. А вот и сами. И сами же рассаживаются по местам. Мелкие вроде комментариев, а крупные мы в теорглавы отправляем.

Говоря о психологическом анализе сказок, я вовсе не утверждаю, что сказанное имеет отношение к их реальному происхождению. Мне неважно, как возникли сказки; я просто думаю, что в любом случае — представляет ли они собою десакрализованные мифы, зашифрованные ритуалы, исторические хроники или младенческий бред — они производят какое-то психологическое действие на современного ребенка и взрослого. Именно оно меня и интересует. Кроме того, я не представляю, как могла бы сказка так сохраниться и продолжать жить в культуре, буквально всем отличающейся от той культуры, где она первоначально возникла, если бы она не была наполнена каким-то важным психологическим содержанием. У нас и у тех древних народов все разное — язык, государство, обычаи и т. д. — и трудно представить, что нас может объединять, если не устройство психики.

Одной из привлекательных для меня сторон психологии является отсутствие в ней главенствующей точки зрения. Каравай, каравай, кого любишь — выбирай. Нам тем более есть из чего, потому что сказки — слишком очевидная вещь, и почти ни одна серьезная психологическая школа не прошла мимо того, чтобы дать свой способ их анализа и понимания.

Один из самых простых подходов — поведенческий или бихевиоральный — велит относиться к сказкам как к описанию возможных форм поведения. Чисто прагматически сказки могут объяснять ребенку: Что будет, если… Сказочный посыл тут оказывается абсолютно реалистичным. Принцип из Репки: не получается — пробуй еще раз, привлекая любые доступные ресурсы. Из Колобка: как далеко можно отойти от мамы. На шаг — ничего, на два — спокойно, на три — нормально, на четыре — съедят. Из девочки в услужении у Морозко: на до слушаться. И так далее.

Трансактный анализ обращает основное внимание на ролевые взаимодействия в сказках. Иными словами, каждый персонаж может описывать реального отдельного человека, вернее — определенную роль, которую человек может играть или даже брать в основу своего жизненного сценария. Эрик Берн прекрасно описал, как может вести себя в жизни Красная Шапочка или Спящая Красавица. Когда-то посмотрев таким образом на русские сказки, я подумал, что хитрая лиса, глупый волк и удачливый заяц могут быть описанием обычной семьи из мамы, папы и сына. Это стало основой сказки про сундук.

Другой очень плодотворный подход рассматривает героев сказки как субличности, части «я» одного человека. Это в основном является точкой зрения юнгианской аналитической психологии. Все, что происходит в сказке, можно представить как внутренний процесс, в котором, например, принц — сознание — ищет принцессу — аниму, женское начало — и в процесс вовлечены его собственная мудрость (лесной старичок-советчик), слепая агрессия (дракон) и так далее.

Те, кто уделяют основное значение эмоциям, также часто рассматривают сказочных героев как персонифицированные эмоции. Какими бы выдуманными ни были персонажи и их действия, вызываемые ими эмоции совершенно реальны. При этом чаще всего говорят об отыгрывании эмоций, то есть о том, что в сказке ребенок проживает такие эмоциональные состояния, которых ему не хватает во внешней жизни. Взрослым бы очень понравилось такое положение дел: отыграл все эти ужасы там и возвращайся к нам чистеньким. Конечно, все не т ак просто. Но назвать сказку испытательной площадкой для трудных эмоций мы, пожалуй, можем; как можем и назвать ее базовым руководством для превращения пугающих и запретных эмоций в приятные. Вообще эмоциональный анализ сказок, при котором основное внимание уделяется тем чувствам, которые пробуждает сказка, — дело чрезвычайно плодотворное.

Гипнотическая школа обращает внимание на сходство между наведением транса и прослушиванием, проживанием сказки. Сама атмосфера часто почти одна и та же: ребенок слушает сказку, засыпая, от человека, которому он доверяет; речь ритмичная, в ней повторяются непонятные формулы (присказки и т. п.). Соответственно сказка может не только предлагать, но и внушать. Уже упомянутая идентификация говорит о том же: сказка — не просто описание возможностей, но достаточно активное, хотя и недирективное, внушение. Чего? Ч его угодно: моделей поведения, ценностей, убеждений, жизненных сценариев. В этом плане можно говорить, что сказка несет в себе message — «сообщение», «послание», аналогичное недирективному постгипнотическому внушению. Это стоит иметь в виду.

Важной чертою сказки является то, что в ходе ее происходит трансформация. Некто маленький и слабый в началек к концу превращается в сильного, значимого и во многом самодостаточного. Это можно назвать историей о повзрослении. Юнг говорил о похожем, когда основным мотивом сказки считал процесс индивидуации. Это не вообще повзросление: это вполне конкретная его стадия, на которой уже оформившееся и отделившееся сознание возвращается к своей подсознательной основе, обновляя и углубляя их взаимные связи, расши ряясь, обретая доступ к новым архетипическим образам и энергиям. Можно сказать, что ребенка сказка тянет вперед, а взрослого возвращает назад, в детство. Так и тянется она ниточкой, сшивая порванные края…

Фиолетовый котенок мыл лапы только в лунном свете.

— Ну что мне с ним делать? — кошка всплескивала лапами. — Ведь хороший, умный котенок, а тут — ну что ты будешь делать, хоть кол на голове теши — ни в какую. Только в лунном! Ну что ты будешь делать?

— Да что с ним цацкаться? — рычал кабан. — Макнуть его головой в солнечный ушат или просто в речку! Ишь ты — все котята как котята, а этому лунный свет подавай!

— Он просто глупый, — каркала ворона. — Голова маленькая, мозгов немного. Вырастет — его из солнечного света не вытащишь!

Фиолетовый котенок мыл лапы только в лунном свете.

Луна была большая, белая, яркая.

— Милый котенок, — говорила Луна, — а почему ты фиолетовый?

— А как бывает еще? — удивлялся котенок.

— У меня есть брат, — сказала Луна, — он очень большой и ярко-желтый. Хочешь на него посмотреть?

— Он похож на тебя? Конечно, хочу.

— Тогда не ложись спать, когда я стану таять в небе, а немножко подожди. Он выйдет из-за той горы и займет мое место.

Ранним утром котенок увидел Солнце.

— Ух, какой ты теплый! — воскликнул котенок. — А я знаю твою сестру Луну!

• Предыдущая
• 3/28
• Следующая