Гентианский холм - Гоудж Элизабет - Страница 21
- Предыдущая
- 21/104
- Следующая
— Хочешь получить урок истории в бричке, Стелла?
Лицо Стеллы озарилось радостью. Время от времени, когда доктору Крэйну нужно было съездить к больному, жившему далеко от его дома, или нужно было заехать по делам в одну из соседних деревень, он позволял Стелле поехать вместе с ним, что ей очень нравилось, и когда они ехали, рассказывал девочке историю этой замечательной земли и легенды, связанные с домами, церквями, мостами и колодцами, мимо которых они проезжали. Он был прирожденным рассказчиком. Стелла тоже была прирожденной рассказчицей. Именно ее непреодолимая тяга к рассказыванию историй сделала ее ученицей доктора Крэйна.
Три года тому назад, покидая как-то вечером хутор после визита к матушке Спригг, которая вдруг почувствовала неприятные колики, доктор обнаружил маленькую Стеллу, стоявшую у ворот садика с цветами и смотревшую вверх на звезды. Было уже холодно и темно, и если бы дом не пребывал в такой неразберихе, то ее наверняка уложили бы спать еще час тому назад, но она стояла в свободно развевающемся плаще, очевидно, не чувствуя себя одинокой и не испытывая страха, полностью поглощенная раскинувшейся над ее головой картиной.
— Вот Большая Медведица, — доверчиво сообщила она доктору, — я придумала о ней историю. Хотите расскажу?
Он выразил немедленное желание выслушать, и Стелла рассказала ему маленькую веселую сказку, которая от души порадовала доктора. Затем она указала на другое заметное скопление звезд и спросила:
— А это что такое?
— Это охотник Орион, — объяснил доктор, — Большая Медведица все время смотрит на него, боясь, что на нее нападут. А вот это Кастор и Поллукс. Они были двумя братьями, известными своей любовью друг к другу. Зевс, желая сделать память о них вечной, поместил братьев среди звезд.
— А на небе много людей и животных? — с интересом спросила девочка.
— Великое множество, — ответил он. — Зайди ко мне на днях, и я прочту тебе историю о человеке по имени Тригейус, который путешествовал на небеса и узнал там, что после смерти мы превращаемся в звезды.
Доктор велел девочке идти в дом, чтобы не замерзнуть, и отправился к себе, забыв и думать об обещании. Но на следующий день, как только он вернулся из разъездов и уселся в кабинете перед горячим чаем с гренками, раздался тихий стук в дверь. Отворив, доктор увидел на пороге Стеллу и Ходжа. Плащ Стеллы маково алел в сумерках.
— Ты заболела? — удивленно спросил он.
— Нет, — ответила Стелла, — я пришла послушать про Тригейуса.
Она совершенно правильно запомнила имя. Доктор Крэйн надел очки и внимательно оглядел девочку. Он всегда считал ее славной малюткой, но сейчас почувствовал в ней знатную леди.
— Кто тебя привел? — спросил он.
— Ходж, — улыбнулась Стелла.
— Но ты никогда здесь не была. Как ты нашла мой дом?
— Я спросила дорогу в коттедже, — сказала Стелла. — Можно мне войти и послушать про Тригейуса?
Доктор послал слугу Тома Пирса на хутор сообщить, что со Стеллой все в порядке, провел гостей в освещенный свечами кабинет и угостил обоих чаем и гренками. И Ходж, и Стелла ели деликатно, вели себя тихо, но чувствовали себя совсем как дома. Потом доктор Крэйн придвинул стулья поближе к огню, Ходж улегся у их ног, а девочка и доктор, положив на колени «Мир» Аристофана, проделали вместе с Тригейусом путь на небеса и обратно и повстречались с сияющими духами, которые были более плодом воображения доктора Крэйна, нежели Аристофана. К примеру, встречи с семью маленькими девочками-Плеядами в книге не было уж точно. Сказка длилась, и Стелла то смеялась, то грустила, и удивительные глаза ее сияли, как звезды. А когда рассказ был окончен, настало время задавать вопросы.
— А кто такая Луна? — спросила Стелла.
— Ну, я тебе сказать не могу, — серьезно ответил доктор Крэйн. — Индусы говорят, что это один замечательный заяц, который прожил столь безупречную жизнь, что, когда попал на небо, стал великим светилом. Эскимосы считают, что луна — это девочка, а мы, что это старик с вязанкой хвороста.
— Я думаю, это мальчик, — задумчиво произнесла Стелла. — Мальчик не старше меня с полной котомкой игрушек за спиной. Хотела бы я, чтобы он спустился поиграть со мной. А сойдут ли когда-нибудь люди-звезды на землю снова?
— Не знаю наверняка, — сказал доктор, — но думаю, что это вполне возможно.
Он снова надел очки, задумчиво глядя на девочку. По ее последним словам он догадался, что Стелле одиноко. Матушка Спригг рассказала ему, что Стелла плохо сходится с деревенскими детьми, а попытка послать ее в деревенскую школу для девочек и вовсе не удалась. Девочка училась слишком легко и быстро, и остальные дети дразнили ее за это.
— Это другой язык, не английский, — заметила Стелла, кладя тонкую загорелую руку на все еще раскрытую книгу, лежавшую у доктора на коленях. — Какой?
— Греческий, — ответил доктор.
— Прочтите что-нибудь, — приказала она.
Доктор Крэйн был горячим поклонником классики и произнес греческие слова настолько тщательно, насколько был способен.
— Мне нравится этот язык, — решительно сообщила Стелла. — Пожалуйста, сэр, научите меня!
Вечером доктор отвел девочку домой и яростно потребовал у матушки Спригг, чтобы Стелле позволили стать его ученицей. Он так настаивал, что матушка Спригг, еще слабая от колик, была не в состоянии спорить с ним и уступила без дальнейших раздумий — обстоятельство, о котором она впоследствии пожалела не раз и которому так радовались Стелла и доктор Крэйн. День ото дня между ними крепла совершеннейшая из всех связей, которые только могут возникнуть между людьми: связь между учителем и учеником. Из общей любви к знанию часто вырастает любовь друг к другу, свободная от эгоизма и страстей настолько, насколько вообще может быть свободна от них любовь, ибо учитель и ученик ничего не требуют друг от друга, кроме преданности единой цели.
Пока доктор Крэйн приказывал Тому Пирсу запрячь лошадь, Стелла надела свой плащ и отвязала от ножки стола Даниила. Через десять минут, попросив старого Сола подождать в кузнице и по возвращении проводить Стеллу домой, они рысью поехали через деревню к морю. Личико Стеллы раскраснелось от удовольствия. Хотя она жила всего в нескольких милях от моря, ей редко удавалось увидеть его вблизи. Ярмарочный город, куда ее изредка брали с собой приемные родители, от моря находился далеко, у отца и матушки Спригг не было времени на праздные прогулки. Они настолько вросли в окружавшую их природу, что почти не замечали ее. Отдаленный рокот моря в штормовые ночи или бриз, врывающийся в раскрытые окна, были для них естественны, как собственное дыхание, но ехать к морю только для того, чтобы взглянуть на него, казалось им верхом глупости. Но Стелла родилась с даром удивления и, ощущая мир частью себя самой, не переставала созерцать его с благоговением и радостью; но иногда она сама казалась себе самым удивительным явлением из всех, существующих на свете.
Девочке, привыкшей к медлительным вьючным лошадям и фермерским телегам, казалось, что бричка доктора Крэйна почти летит. Кожаное сиденье мягко покачивалось на рессорах между двумя огромными колесами, и Эскулап, красивый серый мерин доктора, шел проворной иноходью. Доктор в очках, запахнутом коричневом пальто и высокой касторовой шляпе набекрень правил лошадью, а Стелла в алом плаще очень прямо сидела рядом с ним и наслаждалась тем, что участвует в столь щегольском выезде. Правда, Даниил, лежавший на полу, то и дело высовывал нос из-под пледа, укрывавшего колени доктора и Стеллы, оглашал округу всхлипывающим возбужденным визгом и бил их хвостом по ногам, но в остальном даже он вел себя прилично. Если бы с ними был Ходж, он лежал бы смирно и не издал бы ни звука. Ведь Ходж был джентльменом, а Даниил — нет.
Они проехали через деревню, где доктору пришлось поминутно отвечать на дружеские приветствия, касаясь полей шляпы, и замедлили ход, подъехав к грязной проселочной дороге, ведущей в Лес Палача, названный так из-за виселиц, еще несколько лет назад стоявших на перекрестке неподалеку. Этот красивый лес, где дубы, осины и березы переплетались с густой порослью ежевики и орешника, имел дурную славу. Говорили, что по ночам там укрывались разбойники. Но сегодня даже он казался прекрасным: весь освещенный солнцем, золотящим ветви дубов, ласкающим стройные серебристые стволы берез и ежевичные кусты, украшенные алой листвой. Сидя в бричке, Стелла только удивлялась, как может кто-то избегать и бояться столь чудесного места.
- Предыдущая
- 21/104
- Следующая
