Внеклассное чтение. Том 2 - Акунин Борис - Страница 10

• Предыдущая
• 10/55
• Следующая

– С великим удовольствием, – немедленно откликнулся тот, и видно было, что не соврал – глаза так и заблестели. – Дворянин дворянину! В деле чести! Всегда! Могу и секундантом быть. А вторым… – Он оглянулся на своих солдат. – Ну вот хоть капрал Люхин. Он служака исправный и грамоте знает.

– По мне хоть кто. – Пикин уже скинул плащ и шляпу. – Условие одно: бьёмся до смерти. Посему господ секундантов прошу не соваться, не разнимать, а кто полезет – уши отстригу. Ясно?

Поручик с готовностью пообещал, что лезть ни в коем случае не станет, а капрал Люхин даже встал навытяжку, из чего следовало заключить, что он без приказа и не шелохнётся.

– Ну и орудие у вас, – вздохнул Фондорин, разглядывая шпажонку гатчинца. – Только на вахт-параде салютовать. Ладно, делать нечего. Приступим, пожалуй?

Они встали друг напротив друга: Данила в одной рубашке, Пикин же раздеваться поленился – очевидно, не сомневался, что и так легко совладает с противником.

Телеги и пойманных рекрутов поручик велел убрать на края площади, чтобы не мешали поединку. Он и капрал встали шагах в десяти, прочие зрители боязливо жались на отдалении.

Более всего Мите хотелось зажмуриться или вовсе убежать, чтобы не видеть, как Пикин зарежет Данилу. Но он заставил себя выйти вперёд и смотреть. От подлого гвардейца можно было ждать любой каверзы, на щепетильность секундантов тоже рассчитывать не приходилось, но ведь он, Митридат, не зря обучался фехтованию. Заметит от Пикина какую-нибудь пакость – не спустит, закричит.

Взглянув на небрежно помахивающего оружием капитан-поручика, Фондорин спросил:

– Я вижу, вы отдаёте предпочтение женевской позитуре? А я придерживаюсь мантованской школы, она из всех мне известных наилучшая.

И принял позу неописуемого изящества: одна нога согнута в колене и выставлена вперёд, другая вывернута носком в сторону, левая рука упёрта в бедро, правая воздела шпагу диагонально вверх.

– Ого! – хохотнул Пикин. – Бойкий старичок! Подагра не скрючит?

– Подагра происходит от неумеренности в потреблении вина и жирной пищи. – Данила быстро переступил вперёд-назад, пробуя, достаточно ли утоптан снег. – Я же сторонник умеренности. И, прошу вас, перестаньте называть меня стариком. Мне шестой десяток, а эти лета мудрецы древности почитали возрастом мужской зрело…

Фраза осталась незаконченной, потому что Пикин вдруг сделал выпад. Это было не вполне правильно, поскольку секундант ещё не выкрикнул «En avant!», но в то же время не могло почитаться и явным нарушением артикула – ведь оба противника уже стояли друг к другу лицом и с обнажённым оружием.

Тяжёлый клинок ударился о неубедительную шпажонку Данилы и со звоном отскочил, а Пикину пришлось отпрыгнуть, чтобы не получить удара в грудь. Развивая успех, Фондорин мелко засеменил вперёд. Его выставленная рука шевелила одной только кистью, однако шпага перемещалась так стремительно, что казалась подобием серебристого конуса.

– Шишки еловые! – Капитан-поручик отбежал назад, стал снимать кафтан. – Кажется, будет интересно.

– Я вам говорю: в фехтовальной науке итальянцы продвинулись значительно далее швейцарцев, – уверил Данила противника, дожидаясь, пока тот выдернет руку из рукава.

Митя воспрял духом. Если лекарь изучал науку-фехтования столь же усердно, как премудрость дубинного и кулачного боя, то берегись, Пикин.

Снова сшиблись, только теперь преображенец был осторожней: на рожон не лез, пытался достать врага издали, пользуясь преимуществом в длине клинка. И все же медленно, шаг за шагом отступал.

Через минуту-другую он упёрся спиной в телегу, и Фондорин тут же отошёл, жестом приглашая гвардейца вернуться на середину. Пикин снял и камзол, швырнул на солому. Схватились в третий раз.

Данила качнулся вбок, пропуская выпад капитан-поручика, а сам перегнулся вперёд и достал остриём ключицу противника. Если б его клинок был на вершок подлинней, тут бы поединку и конец, а так Пикин только шарахнулся назад.

Сорвал и жилет. На белой рубашке расплывалось красное пятно. Что, выкусил? Это тебе наука, а не душегубство!

– Куда, оголец? – ухватил Митю за кушак гатчинец. – Затопчут!

Оттащил от дуэлянтов подальше.

– Давай, Данила, круши его! – закричал Митя, начисто позабыв об артикуле.

Фондорин, видно, и сам решил, что хватит. Поднял кисть до уровня глаз, а шпагу, наоборот, направил сверху вниз.

Выписывая в воздухе свистящие круги, стал апрошировать к преображенцу, переступая все быстрей и быстрей.

Вдруг, при очередном скрещении клинков, раздался пронзительный звук, словно лопнула струна – проклятая гатчинская спица переломилась!

Поручик жалобно охнул:

– Пятьдесят рублей!

Пикин немедленно перешёл от обороны к наступлению – теперь Данила едва успевал отбивать своим обломком мощные удары сверху.

– Остановить схватку! – заголосил Митя. – Не по правилам!

И партионный начальник тоже вступился:

– Господин гвардии капитан-поручик, остановитесь! Вы его убьёте, а кто за шпагу заплатит?

– Прочь! – взревел преображенец. – Уговорено на смерть, значит на смерть!

Как ужасно всё переменилось! Фондорин был обречён, в этом не оставалось ни малейшего сомнения.

Пикин сменил тактику. Убедившись, что эфеса и десятивершкового куска стали противнику довольно, чтобы парировать рубящие удары, он перешёл к беспроигрышной атаке посредством быстрых коротких выпадов, против которых у Данилы защиты не было.

Некоторое время тот пятился, уворачиваясь от уколов. Потом остановился.

– Увы, – сказал обречённый, вытирая пот со лба. – Следует признать, что с таким огрызком наука мантованской школы бесполезна.

Капитан-поручик дёрнул усом.

– Хоть на колени повались, не помилую!

– Сударь, во всю свою жизнь я вставал на колени только перед иконой, да и того давно уж не делаю. – Фондорин взглянул на своё жалкое оружие. – Пожалуй, придётся разжаловать тебя из шпаг в рычаги.

И вдруг выкинул штуку: достал из кармана платок, быстро обмотал лезвие и взялся за него рукой, так что теперь сломанная шпага была выставлена эфесом вперёд. Всё же решил сдаться на милость победителя? Тщетно! Этот не помилует.

Митя застонал от безнадёжности.

Так и есть – Пикин рыкнул:

– Капитуляций не принимаю!

И сделал выпад, целя противнику прямо в живот.

Данила поймал острие в позолоченную петлю гарды, чуть дёрнул кистью, и шпага вырвалась из руки опешившего капитан-поручика, отлетела в сторону. Фондорин же размахнулся и ударил противника рукоятью по затылку, что, конечно, тоже не предусматривалось дуэльным артикулом, но Митя всё равно завизжал от восторга.

Оглушённый, Пикин упал лицом в снег. Почти сразу же перевернулся, но поздно: Данила наступил ему сапогом на грудь, а обломок, уже перевёрнутый сталью вперёд, упёрся побеждённому в горло. Клинок, хоть и тупой, при сильном нажатии несомненно пропорол бы шею до самых позвонков.

– Ага! – возликовал Митя, бросаясь вперёд. – Что, съел?

Прочие зрители тоже подбежали, чтобы увидеть, как гвардейца будут лишать жизни.

Но Фондорин, не оборачиваясь, сказал громко:

– Прочь! Смерть – великое таинство, оно не терпит досужих глаз.

И как прикрикнет зычным голосом:

– Прочь, плебеи!

Все шарахнулись, один Митя остался. Не потому что дворянин, а потому что уж он-то имел право видеть, как поверженный змей будет пронзён булатом и испустит дух.

Фондорин сказал:

– Судя по тому, что я о вас слышал и что наблюдал собственными глазами, вы дряннейший из людей. Я убеждённый противник смертоубийства, но всё же сейчас лишу вас жизни – не сгоряча и не из мести, а во имя спасения дорогих мне существ. Если веруете в Бога, молитесь.

Пикин облизнул губы, оскалился:

– Молиться мне поздно. Одолел – коли. Мне ещё когда цыганка насулила от железа умереть.

И не стал больше смотреть на клинок, перевёл взгляд на небо, раздул ноздри, открыл рот – жадно вдыхал напоследок холодный воздух.

• Предыдущая
• 10/55
• Следующая