Слепой боец - Горишняя Юлия - Страница 25
- Предыдущая
- 25/130
- Следующая
— Ну да — когда они чуть не весь жир уже ободрали! — заворчал Эйби Лысый с Песчаников.
И заспорили они там вовсю. Люди с Песчаников говорили, что пополам надо делить всего кита — и то, что разделано, и что не разделано. Слово, да другое слово, и дошло до драки. Больше всех там разошелся Одди Плечистый, а Моди Цапельник зарубил двоих и бился очень крепко, пока в него не кинули куском китового мяса так, что он упал, и тогда тот работник Айми, сына Окхори, что сделал это, камнем разбил ему голову. У людей с Песчаников и южан было ведь только «морское» оружие, а у кого топоры повыходили из строя, стали потом биться уж всем, что попало под руку: ножами для разделки мяса, веслами и камнями, и даже китовым ребром работника одного пристукнули. Про этот бой потом было сложено восьмистишие:
А как людей с Песчаников и южан там было поровну, они бились какое-то время и друг друга не могли одолеть. А потом с юга подошли еще лодки, потому что те люди, когда нашли кита, послали за помощью, и те явились вооруженные и людей с Песчаников стали одолевать. Люди с Песчаников пробились обратно к своим лодкам и уплыли. Из восемнадцати человек, которые были там, семеро получили увечья, а шесть были ранены так, что умерли: Моди Цапельник и еще иные. А сын Моди, Хилс, в это время был в Летнем Пути, куда он отправился в дружине Кормайса, сына Кормайса из дома Кормайсов.
Родичи тех, кто погиб на Плоском Мысу, были люди отчаянные — известное дело, приграничники! — да припомнили еще и старые обиды, и стали учинять набеги на хутора в Черноболотье, убивать людей и угонять скот, чтоб отомстить за своих родичей. Черноболотцы в ответ учиняли набеги тоже. Так что немирье росло, и когда Хилс, сын Моди, осенью вернулся домой, вся граница жгла сборные стрелы и точила копья.
Хилс, сын Моди, узнал про смерть своего отца, и ему эта весть очень не понравилась. Он стал учинять на черноболотцев набеги и разорять их земли злее, чем многие другие. Эти набеги у него были всегда удачны, и сам он был отважный человек и перед тем в морских походах у Кормайсов в дружине показал себя очень неплохо. Сначала он нападал на Черноболотье только со своими людьми, из своего дома, а потом, видя, что он удачливый человек и что в набегах своих берет богатую добычу и честно командует своими людьми, к нему стали приставать другие, особенно те, у кого сожгли дом или еще как-нибудь разорили хозяйство, и они должны были теперь искать крова и прокормления, а не только мести. Так у Хилса из тех, кто ходил с ним в Черноболотье, составилась постепенно ватага, которую вскоре можно было назвать и дружиной.
Немирье между округами дошло тою зимой до того, что по весне, на весеннем сходе, Оленья округа объявила сбор войска и сход подтвердил это, трижды прокричав и ударяя ножнами в щиты. Князем выбрали Арверна, сына Арверна из дома Арвернов, которого звали еще Арверн Ярый Ветер.
В войне, которая была потом, Хилс, сын Моди, снова показал себя, и когда сговорили между Оленьей округой и Черноболотьем мир, Хилс уже был одним из шестнадцати «свидетелей мира» со стороны Оленьей округи, а это очень большой почет и легко не заслуживается. По миру черноболотцам должно было заплатить виру за учиненные ими нападения и раны, и люди из Оленьей округи должны были платить тоже, а тот остаток, который их платами не возмещался, Черноболотье выплачивало землей по Медвежьей речке, так что после этого мира граница между двумя округами проходила уже по Медвежьей речке, и Плоский Мыс отходил Оленьей округе весь целиком. Все находили, что Оленья округа себя в этой войне хорошо показала.
Хилс, сын Моди, после этой войны стал известным человеком и богатым со своей добычи в Черноболотье; особенно много у него было скота, а полоняников почти не было — в Черноболотье он никого в плен не брал. Он построил корабль и стал водить свою дружину за море как капитан. Капитан из него получился тоже неплохой, только немного своевольный: когда попадался ему купеческий корабль из Черноболотья, он никогда не предлагал купцам сдаться, а нападал сразу. Поскольку скота у него было много больше, чем нужно для его земли, он занял земли еще — в то время, да и сейчас, по южной границе было много земель свободных, даже на удобьях. А когда он женился на дочке Йолма, тут уж всем стало понятно, что с родом Хилсов, пожалуй, придется считаться.
И точно: к тому времени, когда у него родился сын, Хилс, сын Моди, был уже достаточно знаменит, чтоб позволить себе передать свое имя сыну и, стало быть, основать новый именитый дом. Этот Хилс, сын Хилса, теперь был молодой человек очень достойный и гордый, вот только немного слишком старался вести себя так, как подобает именитому человеку и капитану. Это у него, конечно, нечаянно получалось — по причине того, что Хилсы — недавний род. Его отец незадолго до этого погиб в походе, в котором он и Хилс, сын Хилса, были вместе. Есть красивая «Песня о похоронах в море», которую сложил певец Хилсов, Ранкуги. Там говорится так:
Так описан там погребальный костер, который сложил своему отцу Хилс из захваченной ладьи.
Вот этот Хилс тоже пошел с Гэвином на своем корабле «Остроглазая». С ним вместе плыл его родич и двоюродный брат, Рахт, сын Рахмера из дома Рахтов. Родич он ему был потому, что третья дочь Йолма Увальня вышла замуж за Рахмера, сына Рахта из дома Рахтов. А кроме того, Рахт приходился двоюродным братом и Гэвину тоже, потому что Дайнэн, мать Гэвина, была дочкою Рахта Проливного и, стало быть, отцу Рахта сестрой.
Рахты — чрезвычайно достойный род. Прежде всего, они очень богаты. Они держали всегда много земли, а скота у них столько, что, если этот скот гнать одним стадом, закроет оно весь Раскрашенный Луг; также и в судебных делах Рахты обыкновенно бывали удачливы. Нрав у них был — до того времени, во всяком случае, — пылкий и беспокойный, и они никогда не оставляли морские походы — может быть, оттого, что не успевали, потому как погибали обычно, не доживая до тридцати шести. Ни в одном другом роду не было того, чтоб такая большая часть мужчин умирала славною смертью — не в постели. И еще много можно назвать их добрых свойств, а недостатком их была эта их рахтовская несдержанность. Никто и никогда не видал, чтобы хоть один Рахт плакал от боли или от страха, но вот от горя они могли и заплакать. И как легко они плакали, так легко и горячились. Чтобы ясно стало, каков у них нрав, стоит рассказать вот что.
Строил себе зимою одно время назад Рахт, сын Рахта Проливного, новый корабль. Нанял он для этого корабела; и тут Кормайсы, которые в ту зиму себе тоже строили корабль, приходят к тому мастеру и начинают говорить ему, что хотят нанять его себе, ну, как у Кормайсов водится, с таким нахальством, будто договор его с Рахтом — так просто, пустяковое дело. Корабельный мастер им сказал, что, мол, он уж нанят, а два корабля строить в одну зиму — это две плавучие погибели строить, не иначе, ведь не поделишь одну удачу на два корабля. Ну и Рахт, ясное дело, им сказал, что корабелов всем хватает и нечего всем сразу на одного кидаться, а он своего мастера, мол, не уступит, — тут уже и по закону Кормайсам никуда не ткнуться: и вступные мастеру от Рахтов уж заплачены, и работы начаты. Вот и пришлось Кормайсам убраться, как говорится, с несытым ртом.
- Предыдущая
- 25/130
- Следующая
