Сумчатые баллады - Antrekot - Страница 4

• Предыдущая
• 4/29
• Следующая

Дальнейшее она знает по рассказам сына. Решительный пожарник не растерялся, а спокойно вынул из пасти змея уже окончательно дохлую мышь (то ли задохлась в питоне, то ли тоже потонула) и спустил ее в унитаз. Потом, как смог, вытряс из питона воду и начал делать ему искусственное дыхание — рот в рот. К тому времени, как приехала ветеринарная скорая — Калифорния! — змей уже вяло дышал.

Ветеринар сделал питону укол, окончательно приведший того в себя, и с большим уважением посмотрел на отца семейства, когда узнал, как бедную жертву откачивали. Пожарник же только говорил, что ему сильно мешало отсутствие у клиента рук.

После этой истории дама заявила, что ноги этого питона не будет в ее доме и сын, скрепя сердце, унес чешуйчатого друга к еще одному своему приятелю. «И, — заключила рассказчица, — что думает мать этого мальчика, мне совершенно безразлично».

Недавно наш отдел — не ставя себе такой цели — умудрился вогнать в жестокий штопор нового менеджера телестудии. Пошел, значит, г—н Найджел Милан обходить владения свои, заходит к нам и видит картину. В библиотеке на столе расстелена фотокопия карты Европы, а по ней ползают завотделом, оба старших редактора и мы с Брюсом Макинтайром, а также время от времени доносятся вопли вроде

«Ты куда остроготов подевал, они, что, отклеились?»

«Не держатся остроготы совсем».

«Почему вандалы еще в Испании, должны быть в Танжере».

«Стоп. Вы что с ума сошли? Какой Танжер? Опять название пропустили?»

А штука в том, что наш отдел покупок приобрел немецкую серию документальных фильмов про переселение народов — а там заставкой идет карта. Немцы же, вопреки всем легендам о немецкой дотошности, сильно с ней напартачили. А заметили, что карта не соответствует занимаемой должности, естественно мы и естественно уже при переводе. Потому что когда мы немецкий закадровый голос убрали и французские, венгерские, итальянские, румынские и русские специалисты зазвучали во всей красе, стало ясно, что шила в мешке не утаишь.

Когда археолог за кадром говорит, что кимвры пришли с севера Европы, а стрелка на карте идет откуда—то из Бретани, тут уже на невежество зрителя надеяться не приходится. Вот мы и собирали другой набор карт, чтобы наши монтажеры могли его потом на компьютере сваять и в нужных местах вклеивать. Но на постороннего зрителя подействовало неплохо.

Впрочем, когда менеджеру объяснили в чем дело, он утешился. Он уже был на должности, когда вышел скандал из—за того, что ведущий программы путешествий назвал Прагу столицей Польши.

Во время войны в Ираке американцы притащили с собой дельфинов, Басру разминировать. А местные дельфины — территориальные они, патриоты, однако — стали на американских обученных нападать. У нас, естественно — как же дельфины — немедленно последовал депутатский запрос:

«А мы к этому каким боком?»

И наш премьер на голубом глазу отвечает:

«Мы никаких млекопитающих, кроме людей, туда не посылали». Точка.

Выдали мне как—то на перевод получасовую мусоргскую пьесу под жизнерадостным названием «Песни и пляски смерти». Смотрю я на нее, слушаю, а потом прихожу к ребятам в офис и говорю, что этого без либретто я переводить не буду. Ну должны быть у человека какие—то принципы. Мало того, что они там вообще поют, так солист—то еще и какой—то сербословенец и его в кульминационные моменты от напряжения на родной диалект сносит. В общем, стою я стеной как Лютер под дубом. Ладно, говорят, будет тебе либретто, не плачь.

Дня через два смотрю — лежит на моей полочке что—то белое, пухлое. Папка. А в папке либретто. Читаю. И немедленно направляюсь в офис. Захожу, либретто к небесам воздеваю и спрашиваю, кого мне за это душить. Майкла, отвечают, Майкла Пентекоста. Искомый Майкл отлипает от компьютера, смотрит на меня «Так это ж либретто. Ты ж без него жить не можешь». «Не могу, — говорю, — совершенно. Ты мне лучше скажи, на каком оно языке». «Ну, на каком?» — спрашивает Майкл. «На немецком. С вкраплениями итальянского». Тишина. Майкл берет у меня либретто — «Действительно… А они мне сказали, что это то самое… Мусоргский». «Это, — меланхолически замечаю я, — и есть Мусоргский. Но на немецком». «То—то я смотрю шрифт какой—то не такой. Ладно, — говорит, — закажем еще. А ты вообще, харчами перебираешь. Русский, немецкий — индоевропейские языки, похожие, я, вот, даже путаю».

Как—то зимой сижу себе в будке, не шалю, никого не трогаю, даже примус не починяю. И вижу, что идет по коридору редактор Марк Стоич, наполовину англичанин, наполовину австриец, в полном японском церемониальном наряде — хаори, хакама, накидка, черная шапочка. Если учитывать, что Марк — метр девяносто шесть см. голубоглазого блондина, зрелище выходило впечатляющее.

— Марк, — спрашиваю, — что случилось?

— Да сегодня день рождения императора. Меня пригласили в японское консульство, праздновать. (Марк некогда работал в австралийском посольстве Токио атташе по культуре.) Начало в 5 вечера. Зайти домой переодеться я не успеваю…

Народ из будок повысовывался, смотрит. И думает «Мультикультурализм у нас или нет? Японцы празднуют, а мы чем хуже?» Взяли вина из холодильника, вылезли в атриум. Выпили, рявкнули «Банзай!». Выпили еще. А наверху по мостикам начальство ходит. И ухом не ведет. Потому что если внизу посреди дневной смены человек тридцать чокается и кричит «Банзай!», значит так и надо. Не надо было бы — не кричали бы. Тем более в компании и японец имеется. Правда какой—то уж очень большой…

У Марка Стоича прекрасный upper—class английский и он замечательный рассказчик. И потому ему предложили дополнительную работу — представлять кинофильмы. И на всеобщее несчастье первым ему попался какой—то полуисторический румынский фильм про Дракулу. Кино было штучное — категория Б — море кишок и кррови. И нежная душа Марка не вынесла. Поэтому перед просмотром, оттарабанив свою чушь, он с каменной физиономией заявил телезрителям, что компания «Трансильванские авиалинии» проводит конкурс и человек, правильно указавший число людей, посаженных на кол в процессе фильма, получит бесплатную путевку в Трансильванию по дракульим местам. Все это, естественно, в прямом эфире. Как только камера выключилась, завотделом Род Вебб бросился на Марка и попытался взять его за грудки (что было довольно сложно из—за разницы в росте) — «Что ж ты, гад, творишь?!»

— Успокойтесь. — сказал Марк. — Во—первых, нет никакой Трансильвании. Во—вторых, нет таких авиалиний. А в—третих, там в одной сцене половина турецкой армии на колу сидит. Так что мы, в случае чего можем передернуть и никто нас не уличит — турком больше, турком меньше…

В общем, на SBS пришло несколько мешков писем с подсчетами, а заставочная карьера Марка на том и закончилась.

У нас до последнего времени гостила приятельница из Америки. Недели две назад они в полночь подбирали меня с работы и Марк Стоич попросил его подвезти. Поскольку тоннель на восток был по обыкновению закрыт, мы поехали через центр города. Увидев очередной конный памятник, каковые стоят по центру во множестве, гостья Рита поинтересовалась, кто это.

— This is Edward VII, — сказал Марк, — son of queen Victoria, our greatest king if you measure them by the pound. He was famous for being fat. He was also famous for having many misstresses.

— Who wasn’t? — сказала Рита, вспоминая все, что ей доводилось слышать и читать об английских монархах.

— Queen Victoria. — невозмутимо ответил Марк.

В этом году я читаю в университете русскую историю. Занятия идут подряд — двухчасовая лекция — и сразу семинар. И на семинаре после лекции о превращении Московского княжества в Московское же царство (кстати, «царь» — это русифицированное «цезарь» и так довольно долго величали только монгольских ханов) студент—первокурсник спрашивает:

• Предыдущая
• 4/29
• Следующая